Молчание. Осязаемое и тяжелое. Ватная тишина. Не поймет.

Павел Александрович встал и протянул ему руку. Алекс моргнул, вздохнул и только теперь почувствовал, что говорил на одном дыхании. И пожал протянутую руку.

— Уважаю, — заявил тесть. — Хвалю. Достоин.

И вышел. Господи. Вот это да, вот это номер. Почувствуй себя молодым. Если все сложится удачно, то жизнь с таким тестем обещает быть весьма… насыщенной.

Звукоизоляция в этой больнице была выше всяких похвал: Настя смогла расслышать только призраки голосов и ни одного слова. Что там происходит?

Когда дверь открылась, Стася едва не упала в палату головой вперед, но твердая рука отца поддержала под локоток. Павел Александрович прикрыл за собой дверь и погладил дочь по голове:

— Иди к своему Тагиру, Настенька. Я поехал домой.

Настя схватилась за ручку двери, отпустила, схватилась опять…

— Папа, постой, о чем вы говорили?

— О долге настоящего мужчины, дочь. Иди к нему. Разрешаю.

— Спасибо, папа, — искренне поблагодарила Настя и вошла в палату.

Операция должна была состояться в пятницу.

До этого к Насте заехала мама и тоже познакомилась с Алексеем. Правда, знакомство было мимолетным — Алекс только что проснулся и чувствовал себя плохо, а потому Стася поспешно увела мать. Алиса Владимировна сама переживала, видя, как беспокоится дочь. А Стася перед операцией действительно разнервничалась: вдруг что-то пойдет не так? Радов честно предупредил ее, что для нее риск минимален, а вот для Алексея… Он болел давно и тяжело, организм ослаблен. Разумеется, будут предприняты все меры предосторожности, но стопроцентной гарантии никто не давал. Ночами Настю, словно холодная волна, окатывал страх: что, если, очнувшись после наркоза, она узнает, что Алекс уже к ней не вернется?

Сам Тагир успокаивал ее как мог, шутил, но Стася видела, что он тоже нервничает.

Анечка звонила, порывалась приехать, однако Федька и Васька умудрились свалиться с гриппом, и мать сидела рядом с ними, пичкая микстурами.

День операции выдался серым и мрачным, опять разыгралась метель. Стася ненадолго зашла к Алексею.

— Как ты себя чувствуешь?

— Неуверенно, — слабо улыбнулся он. — Знаешь, мне очень страшно. Впервые в жизни мне так страшно. Когда умерла Маша, я думал — все, теперь я ничего не испугаюсь, будто выжжено все внутри было. А теперь… Я заново живу и так боюсь потерять эту новую жизнь и тебя.

— Меня ты не потеряешь в любом случае. Ничего, Алекс. У нас все будет хорошо.

— Когда выйдем отсюда, обязательно съездим в мой любимый храм, поставим свечку.

— Конечно. Много-много свечей.

— Дело не в количестве. Хотя бы одну. Знаешь, Настя, мне иногда снится, что свечи в храмах никогда не гаснут.

Общий наркоз — штука противная. Стасю тошнило, глаза открывались с трудом. В теле пульсировали островки боли — в голове, в боку… Отчаянно хотелось пить.

— Просыпайтесь, Анастасия, все в порядке. — Голос доктора Радова нельзя было перепутать с чьим-то еще. Наверное, таким голосом говорит святой Петр, открывающий врата рая.

Настя с трудом открыла глаза — голова кружилась, все куда-то плыло…

— А попить можно?

— Только немножко.

Медсестра помогла ей напиться — к сожалению, меньше, чем хотелось. Ладно, нельзя так нельзя. Земля останавливала вращение, зрение прояснилось.

— Ну что, доктор? — Настя сожалела о невозможности вцепиться в Радова. — Как все прошло?

Лицо почтенного врача осветилось улыбкой.

— Как по маслу. Реакции отторжения пока не заметно, операция прошла отлично. Думаю, все будет хорошо, как я и обещал.

Настя откинулась на подушку. Все. Будет. Хорошо. Алексей будет жить, и она тоже. Долго, счастливо — как в самой настоящей сказке.

Господи, спасибо Тебе.

Что ее разбудило, Стася не знала: может, свет полной луны, может, жажда. Почему-то все дни, прошедшие после операции, жутко хотелось пить — последствия наркоза, наверное. Много пить врачи запрещали, поэтому жажда стала постоянной спутницей, хотя в целом Настя чувствовала себя весьма неплохо. Можно сказать, отлично. Немного побаливал шов и все. Врачи обещали выписать ее дней через пять. Алексу обещали свободу через недельку. Пересаженная почка отлично приживается, отторжения нет, все функционирует нормально. Прогнозы оптимистические.

Для Тагира послеоперационный период был гораздо более тяжелым: сказывался более длительный и глубокий наркоз и иммуноподавляющие препараты, но все равно ему было гораздо лучше, чем до операции. Особенно в эмоциональном плане. Стася понимала, что он просто оттаивает, становится тем самым Тагиром, которого она полюбила по Живому Журналу, а не тем, кто почти готически грустил в чате. Забавная трансформация: два разных человека, с трудом соединявшиеся в одном, становились все ближе друг к другу и сливались. Такой Алекс был незнакомцем, но все же очаровательным незнакомцем. «Выйти замуж за незнакомца» — прямо название для любовного романа. Так все странно: кажется, она знает Тагира очень хорошо, настолько хорошо, как только можно узнать человека по дневникам, но жизнь преподносит сюрпризы. Правда, если честно, приятные сюрпризы.

Настя посмотрела на стакан воды, стоявший на тумбочке у кровати: выпить сейчас или лучше утром? Утром будет завтрак, за завтраком будет сок… Да, стоит выпить сейчас и заснуть до утра. Когда Стася потянулась за стаканом, ей показалось, что стакан зазвенел. Странно, она ведь даже к нему не прикоснулась, — иначе можно было бы списать звон на соприкосновение обручального кольца и стекла. Странно. Кто-то что-то разбил?

Впрочем, это не ее дело. Медсестра чем-то звякнула. Звук повторился, и, кажется, очень близко. Очень странно. Настя тихо встала с постели, поморщилась, нашарила тапочки и выглянула в коридор: никого, даже верхний свет выключен, горит только дежурное освещение. Откуда-то потянуло сквозняком, будто открыли форточку. Раньше в коридоре никогда не сквозило, ведь это не районная больница. Может, где-то разбилось окно? На улице, несмотря на ясную погоду, дул сильный ветер. Тогда понятно, что за звон она слышала. Куда, интересно, все подевались: было так тихо, что становилось страшно.

И тут Стася увидела, как ручка двери Алекса тихо поворачивается. Поворачивается так, будто кто-то осторожно вошел в палату и теперь тихо, без единого звука закрывает за собой дверь. Кто? Медсестра? Тогда почему так осторожно? Сквозняк, звон разбитого стекла… Дверь туалета для персонала тихо хлопнула, будто прикрытая сквозняком. Мутно-желтый дежурный свет, тихо поворачивающаяся ручка, тишина — и абсурдный всепоглощающий страх.

Не рассуждая ни секунды, Настя бросилась к двери Тагира, резко повернула ручку и толкнула дверь изо всех сил. Дверь резко распахнулась, обо что-то ударилась, это «что-то» чертыхнулось сквозь зубы, и дверь начала закрываться. Там кто-то чужой. Кто-то разбил окно в туалете и пробрался к Алексу. Забыв обо всем, забыв, что можно закричать, можно позвать на помощь, Настя навалилась на дверь всем телом. Дверь сопротивлялась — или кто-то за дверью. Каким-то чудом Стасе удалось проскользнуть в палату, и она очутилась нос к носу с черной тенью. Явно мужчина: от пришельца пахло дешевыми сигаретами.

— Что… — договорить Насте не удалось — рот зажала рука в перчатке, воняющей машинным маслом.

Злоумышленник — а это явно был злоумышленник — подхватил ее и швырнул в угол. Стася сдавленно охнула — удар о стену отдался в шов резкой болью. Пришелец, видимо, посчитал ее более неопасной и шагнул к кровати Алекса, который крепко спал. Ему ставили на ночь капельницу с антигистамином, который срабатывал и как снотворное. Мужчина чертыхался, доставая что-то из маленького футляра. Шприц. Выругавшись еще раз, он примерился шприцем к капельнице.

Настя потрясла головой, прогоняя слабость, и метнулась вперед, повиснув на руке негодяя. Вряд ли неизвестный человек пробрался ночью в палату Тагирова со шприцем наготове только для того, чтобы вколоть что-то безобидное. Шприц упал на пол и закатился под кровать. Мужчина стряхнул Настю с руки, как котенка, и закатил ей увесистую оплеуху. Стася отлетела в сторону и ударилась головой об угол тумбочки. Комната, залитая призрачным светом луны, сперва раздвоилась, а потом стала погружаться во тьму. Как затемнение в телевизоре. Настя попыталась вздохнуть и не смогла.