Такое положение вещей было очень непривычным. Настя улыбнулась, вспомнив тот момент, когда Алекс утратил положение центра мира, превратился в простого ожидающего, объект приложения сил. Какую бурю ей пришлось выдержать! Как же, он, Алексей Тагиров, позволит нарушить свои планы! Ведь он уже все решил, и ему не нужны жертвы. Мужчина, что поделать.

Теперь ей предстоял разговор еще с одним мужчиной — с отцом. Мама поймет ее, ведь она сама часто чем-то жертвовала ради отца: следовала за ним, куда бы его ни забросила военная служба. А вот отец…

Настя расплатилась с таксистом и вошла в подъезд родительского дома.

— Настя, — охнула мама. — Куда ты пропала?

— В смысле? — решила потянуть время Стася.

Она пока что ничего не говорила родителям ни про свадьбу, ни про почку. Просто решила сама для себя, что скажет в самый последний момент.

— Я звонила тебе сегодня на работу, там сказали, что ты в отпуске. А мобильный не отвечает. И у твоего Алексея в доме никого не застать.

— Мы все у Алекса в больнице. Чаще всего.

— Так плохо? — вздохнула мама.

— Нет, мама, наоборот.

— Нашелся донор?

— Можно сказать и так. Пойдем, чаю попьем, и я вам все расскажу.

Отец сидел на кухне и разгадывал кроссворд, в раздумьях помахивая карандашом в воздухе и рискуя выколоть кому-нибудь глаз.

— Привет, пап!

— О, Анастасия! Я-то думаю, кто это к нам вечерком явился. А это, оказывается, блудная дочь.

— Ну, папа, я не блудная. Прости, что так пропала.

— Мама беспокоилась.

— Понимаю.

— Эх, молодежь! Любовь, понимаешь, — философски констатировал полковник.

— Да, папа.

Алиса Владимировна подала чай и села рядом с дочерью:

— Ну, рассказывай.

— Мама, папа, сегодня утром мы с Алексеем поженились. В больнице.

— Настенька! — ахнула мама.

— Анастасия! — почти синхронно гаркнул отец.

— Простите, что не позвали, но мы никого не звали. Не та ситуация. Теперь я Анастасия Тагирова.

— Хотел бы я посмотреть на этого Тагирова в лучшие времена, — буркнул отец. — Если он на больничной койке так девиц умудряется уговаривать, то от здорового такого надо дочерей в бомбоубежище прятать.

— Папа!

— Прости, дочка. Все это как-то неожиданно. Я еще от одного зятя отвыкнуть не успел. И не уверен, что этот лучше.

— Лучше, папа, поверь.

— Одно радует, ты его, несомненно, любишь. Так бороться за своего Ванечку ты бы не стала, — тихо заметила мама.

— Мамочка, — улыбнулась Настя.

Помолчали.

— Это еще не все новости. — Настя отпила чаю и собралась с духом. — Папа, пожалуйста, постарайся меня понять.

— Что там еще такого могло случиться? — проворчал Павел Александрович.

— Я сейчас тоже лежу в больнице. Нас обоих готовят к операции. Я стану донором для Алексея. — Вот и все. Она все сказала.

Мама схватилась за сердце, отец выскочил из-за стола так резко, что табурет упал с грохотом.

— Дочь! Это уже слишком. Я тебе запрещаю.

— Папа, я уже все решила. И, поверь, это было нелегко. Он тоже был против.

— Против? Что-то слабо верится!

— Поверь. Мне чудом удалось его убедить. Это моя идея. Мне слишком рано становиться вдовой.

— Вдовой! Да я тебя собственноручно вдовой сделаю! Придушу его — и дело с концом. Зато здоровая и молодая вдова будешь. Всяко лучше, чем семейка инвалидов.

— Ты преувеличиваешь. — Настя старалась говорить спокойно. Отец всегда быстро вспыхивал, но так же быстро остывал. — Врачи дают очень благоприятный прогноз. Мы оба имеем все шансы прожить долго и счастливо.

Стася вздохнула про себя: жаль, что она не может добавить «и родим вам десяток внучат». Что ж, с этим она уже смирилась. Почти.

— Нет уж, я сам должен взглянуть на этого фрукта.

— Папа…

— Что «папа»? Вези меня в вашу больницу, дочь, — отрезал отец и пошел одеваться.

— Мама, — Стася схватила Алису Владимировну за руку. — Что мне делать? Он его точно убьет!

— Что ты, доченька! Папа никого не убьет.

— Мама, а ты как… ты за меня?

— Не знаю, Настя. Мне кажется, что чисто технически ты все хорошо обдумала. Но не пожалеешь ли ты потом? Ты твердо уверена, что Алексей — это именно то, что тебе нужно?

— Человек предполагает, а Бог располагает. Но я точно знаю, что без него мне будет в тысячу раз хуже, чем без почки. Так что мне делать с папой?

— Отвези его в больницу. Если твой Алексей любит тебя хотя бы наполовину, как любишь его ты, он сможет успокоить твоего отца.

— Ты думаешь?

— Да. Алексей кажется мне вполне взрослым человеком. Он не станет лезть на рожон. Думаю, все будет хорошо.

— Ох, мама, мне так страшно!

— Видела бы ты, Настенька, как в первый раз встретились твой дедушка Владимир Генрихович и твой папа!

— А что, так страшно было?

— Я думала, что начинается Третья мировая война.

— Не преувеличивай, жена! — заявил с порога уже полностью одетый отец. — Собирайся, дочь.

Настя безропотно пошла одеваться.

…Стася проводила отца до двери палаты Алекса и уже хотела постучать и войти, но Павел Александрович решительно преградил ей дорогу, велел ждать в коридоре и вошел без стука.

— Господи, что сейчас будет! — прошептала Стася и прижалась ухом к двери.

Тишина.

Алексей сидел в кресле и пытался делать вид, что читает. Он абсолютно ничего не знал про Настиных родителей, но, как любой здравомыслящий человек, мог предположить, как они отреагируют на новости. Наверное, не надо было вообще знакомиться со Стасей. Поздновато спохватился, называется. Алекс вздохнул и уже в который раз подумал, что его просто решительно отстранили от штурвала. Своей жизнью он больше не управляет. Анастасия мягко, но решительно перехватила бразды правления. Впрочем, он сдался без боя. Почти. Может быть, и зря, но отказать ей, лишить ее… чего? Надежды, наверное. Нет, она права: он просто не имеет права заставить Стасю смотреть, как он уходит. «Мы в ответе за тех, кого приручили». Он уже не один. Он должен думать и о ней. Нет, даже не так. Она открыла ему глаза, заставила понять, что он не один. Есть мама, сын, Веня и она. Легко быть стоиком и героем без оглядки на любимых. Легко умирать. Умирать легко. Действительно, легко. Гораздо труднее жить.

Дверь палаты открылась без стука. Настя. Только она не стучит. Алексей поднял глаза от книги и увидел незнакомого пожилого мужчину. Ничего себе. Посторонних тут быть просто не может: и вот на тебе. Высокий, крепкий и явно рассерженный мужчина стоит посреди палаты и прожигает его взглядом.

— Чем обязан, извините? — решил вступить в переговоры Алекс.

Мужчина подошел ближе, пошевелил губами, но ничего не сказал. Взял стул и сел напротив. Тагиров вежливо отложил книгу и принялся буравить посетителя ответным взглядом. Игра в гляделки затянулась.

— Вот ты, значит, какой, — констатировал очевидное мужчина минут через пять.

— Вероятно, именно такой, — нейтрально ответил Алекс, начиная догадываться, кто этот неожиданный гость. Вряд ли имеется широкий выбор темноволосых седеющих мужчин пожилого возраста, у которых есть повод являться к нему в больницу и учинять допрос. Особенно в свете того, что Настя сегодня отправилась навестить родителей. — А вы, вероятно, Павел Александрович.

— Догадлив, догадлив, — буркнул Настин отец. — Думаю, ты также догадался, зачем я пришел.

— Думаю, догадался, — покладисто согласился Алексей.

— И ты считаешь, что я это так оставлю?

Что ж, искушение было велико. Легче всего вспылить и дать резкую отповедь. Что он должен сказать? И разве… Глупости. Оправдания, объяснения. Пустое. Настя права: лучше правды — правды нет.

— Все это, — Алекс широким жестом обвел палату, — не мое решение, не мой выбор. Это ситуация. Я сделал единственную глупость — влюбился в вашу дочь. Виноват. Не должен был. Исходя из ситуации. А дальше… Моего выбора тоже здесь не было. Вы думаете, что я легко согласился на операцию? На риск для любимой женщины? Отнюдь. Она сказала — и была права, — что жестоко не позволить ей рискнуть, а жестоко оставить ее жить без этого риска и без меня. Не понимаю, чем я заслужил такое отношение, но это так. Поймите, я готов был оставить свою мать, своего сына, но я не готов оставить ее.