— Ювелир, — ответил честно. Перехватил протестующе поднятую руку и погладил затянутые в шелковую паутинку перчатки пальцы. — Пожалуйста, позволь мне это.

Она вздохнула, но спорить не стала.

Когда появился мастер Блез, сгорбленный под тяжестью лет и объемного груза гоблин, равнодушно смотрела, как он расставляет на столике и один за другим открывает футляры с украшениями. Покорно примеряла все, что рекомендовал старик, но ничего не выбрала.

— Янтарный гарнитур, — сам решил Оливер. — Вот этот.

Колье — хаотичная россыпь камней различного размера — гармонировало с цветом платья, но не сливалось с ним. Браслет был немного велик для узкого запястья, а серьги, судя по тому, как Нелл, надев их, повертела головой, — тяжеловаты, но янтарь хорошо подходил к ее необычным глазам.

— Замечательный выбор, — хмуро похвалил гоблин, не привыкший, чтобы к его изделиям относились с таким равнодушием, какое продемонстрировала новая клиентка.

Собрал коробочки и футляры и удалился.

— Теперь все? — с надеждой спросила Нелл.

Пришлось напомнить, что на улице холодно и нужно выбрать что-то из верхней одежды, а заодно — подходящую к новому наряду сумочку.

Она согласилась, и по тому, как вдруг успокоилась, Оливер догадался, что завтра все это — платье, сумочка, гарнитур и отороченная мехом накидка — останется в его доме, как и голубой пеньюар, под предлогом, что это слишком дорогие вещи для скромной студентки. Если она исчезнет из его жизни — уйдет, ничего у него не взяв.

Он сам не понял, откуда пришла эта мысль, но избавиться от нее не получилось ни за обедом, во время которого Кэт искренне старалась быть радушной хозяйкой, а Нелл безуспешно притворялась невидимкой, ни в экипаже, везшем их по улицам вечерней столицы к зданию Королевской оперы.

Когда карета подкатила к широкому крыльцу, он очнулся и, вспомнив, что не собирался входить через центральный вход, выглянул, чтобы приказать кучеру подъехать к одной из боковых дверей.

Служитель в почтительном молчании проводил посетителей в пустую ярко освещенную комнату и, спросив номер ложи, настроил канал перехода.

— Вот и все, — отчитался Оливер. — Мы на месте. Как ты и хотела, нас никто не видел и не видит.

Телепортационные переходы появились тут в конце прошлого века по инициативе одного из кузенов правившего тогда монарха, и опера стала излюбленным местом свиданий тайных любовников. Но рассказывать об этом Нелл он не стал: самому не нравились возникавшие ассоциации.

Она подошла к обитым бархатом перилам и повела рукой в проеме.

— Здесь экран?

— Да. Из зала кажется, что ложа пуста.

Хотелось добавить: к сожалению. В вечер премьеры огромный партер и возвышающиеся над ним в четыре яруса ложи были заполнены людьми, среди которых наверняка найдутся его знакомые — те, что давно записали его в ряды неудачников и вынужденных женоненавистников, и, чтобы увидеть хотя бы одну вытянувшуюся от удивления физиономию, он немедленно отключил бы иллюзию.

— Нас никто не видит? — переспросила Нелл. — Значит, не важно, как бы я была одета? Зачем тогда…

— Для тебя, — вздохнул Оливер. — Просто хотел сделать тебе подарок.

Одолжение на один вечер — так вернее. Поход в оперу оказался ничем не лучше его предыдущих идей.

— Здесь можно курить, — вспомнил он, заметив на маленьком столике пепельницу, и с горечью подумал, что хоть этому Нелл по-настоящему обрадуется. — Ложа хорошо вентилируется. И можно попросить принести вино и фрукты. Или какой-нибудь десерт.

— Спасибо, но… Возможно, позже.

Ответ относился к вину и десерту, закурила она сразу же.

Одновременно с тем, как запахло дымом, в зале приглушили свет, и началась увертюра. Нелл то смотрела на сцену, то скучающим взглядом обводила партер и ложи на противоположной стороне. После снова на сцену и снова в зал. Куда она не смотрела — так это в его сторону, и Оливер, устав ждать, сосредоточился на истории любви отважного Федерико и красавицы Изабо. У тех, как следовало из тоскливых арий, тоже все шло не гладко: ей прочили другого жениха, его король отправлял на войну.

Оливер припомнил, когда и с кем была последняя война, и тут же уличил декораторов и художников в недостоверности: мебель и костюмы актеров не соответствовали той эпохе. Но ради глубокого декольте красавицы Изабо их можно было простить.

Да и сама постановка была недурна. Виртуозные арии в исполнении ведущих солистов сменялись шутливыми куплетами, драма главных героев — комедийными сценками, разыгрываемыми актерами, изображающими слуг. В другой ситуации Оливер следил бы за происходящим на сцене с интересом, но сейчас отвлекался то и дело на невеселые мысли. А те становились с каждой секундой все печальнее и печальнее, пока сердце не заныло от щемящей тоски, а в глазах не защипало от близких слез и табачного дыма…

Оливер стряхнул захлестнувшее его наваждение и, протянув руку над разделявшим их столиком, погладил Нелл по плечу. Когда она никак не отреагировала, поднялся с кресла и присел рядом с нею. Вынул из дрожащих пальцев сигарету, откинул вуаль с ее лица и, увидев блестящие от слез глаза, притянул Нелл к себе. Коснулся губами пульсирующей на виске жилки.

— Все хорошо, — прошептал так, будто хотел внушить уверенность в своих словах. — Хорошо. Успокойся.

— Успокоиться? — переспросила она, прижимаясь к нему сильнее.

— Да. Дамы в соседних ложах наверняка уже рыдают взахлеб. Скоро мы не будем слышать певцов за их стенаниями.

— Я?..

— Транслируешь, да. Зал оборудован артефактами, улучшающими акустику, и, если они помимо звуков усиливают эмоциональные всплески, оркестровую яму зальет слезами.

…Он нес полную чушь, целовал влажные веки и дрожащие губы, гладил ее плечи, руки, скользил ладонью по обтягивающему грудь шелку и в какой-то момент перестал чувствовать сминающуюся под пальцами ткань — осталась только женщина, нежная и ранимая, льнущая к нему в поисках защиты, настоящая, как в ту, их первую ночь. И целовала она его так же, как тогда, до боли впиваясь в губы, вонзая ногти в плечи так, что чувствовалось даже через одежду, но в этой боли растворялась бесследно тоска и мысли об одиночестве…

Потом отстранилась, переводя дыхание, и снова прижалась всем телом, спрятав лицо у него на груди.

— Хочешь, уйдем? — склонился к ее уху Оливер. — Прямо сейчас?

— И не узнаем, чем закончится история Федерико и прекрасной Изабо? — Нелл улыбнулась, подняв на него глаза.

— Это же опера. В конце они поженятся. Или умрут. Или поженятся, а после умрут…

— Или умрут, а после поженятся, — подсказала она.

— Не исключено. Толстяк в черном похож на некроманта.

— Это отец Федерико.

— Вот-вот. Чего не сделаешь для любимого сына.

Она тихонько рассмеялась и замотала головой.

— Останемся и узнаем. Я никогда не была в опере. Это так восхитительно, музыка, голоса, вот и расчувствовалась, прости…

Он не обернулся, чтобы проследить за ее взглядом, устремленным явно не на сцену. Просто запомнил направление и угол. После, встав за ее плечом, начертил в пространстве вектор.

— Хочешь вина? — спросил, рассматривая людей в ложе на противоположной стороне: между двумя немолодыми дамами сидела девушка, совсем юная и хорошенькая, особенно на фоне маячившего за ее спиной старика.

— Воды, если можно, — попросила Нелл.

Достаточно было потянуть за шнурок, но Оливер вышел за дверь. Рядом как по волшебству появился человечек в зеленой ливрее.

— Стакан воды, будьте добры, и…

— И? — Человечек упрятал в рукав полученную банкноту.

— Узнайте, кто занимает ложу в третьем ярусе, слева от виконта Тротгара.

Воду принесли сразу же. Минут через пять после этого деликатно поскреблись в дверь.

— Интересующую вас ложу выкупил на новый сезон барон Лэйгин. Сейчас там он, его супруга и ее дальняя родственница, некая миссис Бин с дочерью. Мисс дебютирует в этом году в столице…

— И мать использует любую возможность вывести ее в свет, — себе под нос пробормотал Оливер. — Благодарю, любезнейший.