— Я здесь не из-за тебя, Алан, если вдруг ты подумал об этом, — выдыхает она вместе с дымом. — Я лишь пытаюсь устроить свою жизнь. Снова. И не собираюсь вмешиваться в твою.

— Элеонор, — повторяет он потерянно. — Двадцать два года… Семь лет учебы… Почему?

Потому что легче начать новую жизнь, чем вернуть старую.

И не все из той жизни хочется возвращать.

А то, что хотелось бы, уже не получится.

Нелл говорит ему это, но мысленно. А мысли читать он не умеет…

Но старается. Снова смотрит так пристально, словно рассчитывает заглянуть ей в самую душу. Натыкается на ее взгляд и, не выдержав, отворачивается.

— Я здесь с Сюзанной. Мы поженились.

— Поздравляю, — опять улыбается Нелл. Лезет в сумочку за очередной сигаретой. — Работаете по специальности? Оба? Преподаете?

— Я преподаю. Практическая демонология. В академии уже девять лет. В прошлом году получил профессорскую степень…

Нелл молчит: с этим событием она его уже поздравляла.

— У нас с Сью двое детей, — продолжает он. — Сын и дочь. Марку всего год, а… Хелене восемь…

Долгий испытующий взгляд, но она не отводит глаз. Только сигаретный дым наполняется горечью.

— Я рада за вас, Алан. Но не нужно передавать Сюзанне приветов. Я уже сказала: мне нет дела до вашей жизни.

Слова горьки, как дым, и мужчина морщится. Но он переживет это.

Случайная встреча, ненужные воспоминания.

Разговор, который пора заканчивать…

Она вытряхивает окурок из мундштука и тянется за новой сигаретой. Прикуривает и лишь потом замечает, что осталась одна.

Затягивается глубоко и закрывает глаза. Слезинка успевает сорваться с ресниц, но Нелл ловит ее и размазывает по щеке…

Оливер не планировал задерживаться на празднике. Собирался ограничиться приветственной речью, переброситься парой нейтрально-вежливых фраз со знакомыми и вернуться домой. Но разве его планы кого-то интересовали? Сначала лорд Эрентвилль удивил несвойственной эльфам в целом и самому послу в частности общительностью: минут двадцать разглагольствовал о судьбах их народов и перспективах развития академии. Стоило от него избавиться, как в ректора вцепился декан факультета иллюзий. Выспрашивал, как милорд находит оформление зала. Подумалось, что напрашивается на похвалу, стоило признать заслуженную, а оказалось, хотел пожаловаться на недостаточное финансирование и нехватку поддерживающих иллюзии амулетов. Мол, снабжали бы его факультет получше, и столовую бы украсили как следует, и вообще во всей академии лоск навели. На это милорд Райхон ответил, что зал и так украшен на славу, а лоск в академии нужно наводить отнюдь не иллюзорный, и потому дополнительные средства пойдут не на закупку амулетов, а на ремонт корпусов. Распрощался с обиженным иллюзионистом и тут же был пойман дамами из женского комитета. Настроился выслушивать требования относительно льгот для работающих матерей, но дамы успели, по их словам, пригубить вина, а на нюх ректора так и чего покрепче, и вместо льгот требовали танец. С каждой. Оливер сослался на боль в травмированной когда-то спине и сбежал, для человека, страдающего от последствий перелома позвоночника, довольно резво.

Ринулся сразу к выходу, делая вид, что не замечает ни приветственных кивков, ни приглашающих улыбок, сбежал с крыльца и едва не разжился новым переломом: выскочивший из кустов человек с силой оттолкнул ректора в сторону, и тот лишь чудом не упал.

— Алан? — Оливер с удивлением узнал в невеже молодого профессора демонологии. — Что с вами?

Демонолог, спешивший так, словно за ним гонится вырвавшийся из пентаграммы демон, остановился и как-то неуверенно замотал головой.

— Ничего, — выдавил он. — Все в порядке.

Ни извинений, ни объяснений глава академии не дождался.

Это было до того не похоже на обычно спокойного и вежливого Алана Росса, что Оливер решил проверить, какое там за кустами «все» и действительно ли оно в порядке.

Алан не обманул, в огороженном защитной сетью скверике не наблюдалось никаких вопиющих нарушений. Можно было уходить, но…

Оливер сжал виски. Мигренями он не страдал, но, видимо, гвалт и суета праздничного вечера дали о себе знать. Возраст опять же. Нервы? С чего бы? Но сердце заныло, словно…

…все беды и разочарования вспомнились в один миг. Все потери и несбывшиеся мечты.

Вокруг стало вдруг тихо и пусто. Молодые люди, недавно сидевшие на лавочках или прогуливавшиеся аллеями, куда-то подевались, точно бежали от необъяснимой беспричинной тоски, наполнившей воздух, практически вытеснив из него запах поздних цветов и увядших листьев. Захотелось последовать примеру студентов и вернуться в зал, туда, где веселые голоса и музыка развеют безрадостное наваждение. Но это желание тут же сменилось другим: не видеть никого, спрятаться, предаться извращенному наслаждению терпкой горечью воспоминаний.

Выросшая прямо перед Оливером беседка, густо оплетенная плющом, как нельзя лучше подходила для таких занятий. Но, войдя внутрь, милорд ректор понял, что опоздал: беседка была уже занята.

— Простите, — извинился он.

— За что? — знакомым женским голосом отозвалась темнота.

— Э-э-э… — Инстинктивно сплетенное заклинание ночного зрения позволило рассмотреть прислонившуюся спиной к стене девушку. — Мисс Мэйнард? Я… не знал, что вы курите.

— Разве это запрещено? — спросила она, выпуская струйку дыма.

Оливер покачал головой. Ему не нравились курящие женщины, но нет, не запрещено. И не его дело, как и чем нынешняя молодежь портит себе здоровье, лишь бы учебе и порядку в академии это не мешало. А ему нужно идти…

Но желания опять поменялись, и он понял, что не хочет уже оставаться в одиночестве.

— Почему вы не в зале? — спросил девушку.

— А вы?

Должно быть, она задала встречный вопрос механически, забыв, что говорит с преподавателем, и он не обязан был отвечать…

— Не люблю праздники. В последнее время не люблю. Особенно этот.

— Чем же он особенный?

— Неприятные воспоминания. Вернее… приятные, но…

Именно с Осеннего бала начался их с Камиллой роман. Они пришли на праздник врозь, недавно назначенный ректор академии и молоденькая преподавательница, а ушли вместе. Сколько лет прошло с того вечера? Почему он вспомнил об этом?

И зачем рассказал?

— Что с ней случилось, с той женщиной?

— Вышла замуж. За моего… секретаря. Сейчас работают оба в Глисетском университете.

Сердце забилось быстрее.

Из-за Камиллы?

Вот уж глупость: столько времени минуло.

Из-за Глисета? Как будто… Но он и бывал-то там всего раз десять.

И все равно захотелось сменить тему.

— На другом Осеннем балу другая девушка пригласила меня на танец и поцеловала… Потом тоже вышла замуж…

Да уж, сменил.

К чему вообще этот разговор?

Наверное, к тому, что ему категорически запрещено начинать отношения с женщинами с Осеннего бала.

— Хотите выпить? — предложил Оливер.

— Не откажусь.

— Вина? Или что-нибудь покрепче?

Следовало задуматься, отчего он вдруг решил напиться, да еще и в компании собственной студентки. И он задумался. Но, как ни странно, не увидел ничего необычного и неправильного ни в своем предложении, ни в ее согласии.

Солнце уже взошло. Пробивалось сквозь неплотно задернутые шторы, светило в глаза.

Оливер давно бы поднялся, хотя бы затем, чтобы поправить занавески… если бы не рука. Тонкая женская рука, лежащая по-хозяйски на его груди. Легкая, практически невесомая, она тем не менее уже четверть часа не давала ему встать с постели, даже оставаясь неподвижной. А когда длинные пальчики с острыми ноготками вдруг шевелились под слышащееся справа сонное бормотание, поглаживали с бессознательной лаской и вновь замирали, милорд Райхон с силой зажмуривался и, стиснув зубы, задерживал на несколько секунд дыхание.

Хотел бы он сказать, что виной всему выпивка, что он не отдавал себе отчета в том, что делает, и вообще не помнит ничего из случившегося ночью, но, увы, помнил. И чем дольше вспоминал, тем неуютнее было лежать.