Реальных причин для страхов не было. Оливера она нашла в столовой: тот пил чай с пирогом, который, как позже выяснилось, принес доктор Грин. Целитель, выполняя данное накануне обещание, заходил проведать пациента и, со слов этого самого пациента, счел его состояние удовлетворительным. А пирог пекла миссис Грин лично, и Нелл настоятельно рекомендовали его попробовать.

О ночном происшествии Оливер не вспоминал.

А жаль.

Нелл подумала, что, выскажи он сейчас запоздавшие упреки, могло бы дойти и до ссоры, а там и до окончательного разрыва (люди порой расходятся и по менее значимому поводу), но вспомнила, что доктор запретил Оливеру любые волнения, и решила с размолвками повременить. Да и расстаться лучше мирно, сохранив друг о друге добрую память.

Оливер же если и планировал порвать с ней, то не в ближайшее время. Ближайшее время, всю следующую неделю, он предложил Нелл провести в его доме. Объяснил это тем, что при запрете на телепортационные перемещения не сможет перетаскивать ее к себе, когда захочется увидеться, а раз так, то лучше вообще ее не отпускать. Как и предыдущие его предложения это, при всей неожиданности и уже привычной безумности, было неплохо спланировано.

— Если бы подруга, у которой ты сейчас гостишь, вдруг приболела и ты решила у нее задержаться, твой куратор, получив соответствующую телеграмму, не возражал бы и даже предупредил бы твою соседку и коменданта общежития, чтобы не подняли тревогу. А приходящей прислуге скажу, что работаю с новыми заклинаниями и тем, кто не хочет угодить под случайное проклятие, лучше держаться от дома подальше.

Нелл понимала, что нужно отказаться, но не смогла, ведь Оливеру нельзя сейчас расстраиваться.

Это была не единственная причина, но единственная объяснимая. Объяснять все остальные Нелл даже самой себе не хотела.

Календарь говорил, что с Осеннего бала прошло две недели, тогда как по собственным ощущениям Оливера — никак не меньше двух месяцев. Наверное, от того, что он проживал в это время две разные жизни: одну привычную, ту, в которой была работа, министерские совещания и редкие встречи с немногочисленными друзьями, и другую. Совсем другую. Первая утомляла обыденностью, вторая мучила неопределенностью. Обе в совокупности нервировали, раздирали его пополам, тогда как милорд Райхон привык быть целым. Цельным.

Так продолжаться не может, решил он. Но вместо того, чтобы вывести Нелл на откровенный разговор, предложил ей остаться до следующих выходных.

Вторая жизнь успела превратиться в наркотик. В ментоловый дым, без которого Нелл не могла обойтись дольше пары часов. Она только заглянула в полупустой портсигар и прикусила губу, еще ничего не сказав, а Оливер уже пообещал купить ей целую коробку сигарет, понимая, что она уйдет, если нечего будет курить. Или если он станет задавать неудобные вопросы.

Рано. Возможно, еще одной недели хватит, чтобы она начала доверять ему. Он собирался приложить для этого все усилия, но, увы, не знал, с чего начать. А Нелл, согласившись на его предложение, похоже, тут же об этом пожалела. Менять решения не стала, но сделала все возможное, чтобы спрятаться от Оливера в его же доме. Сначала почти два часа провела в ванной. Потом не разрешила ему заказать обед, заявив, что и сама что-нибудь приготовит, и заперлась на кухне. Возражений не слушала: мол, если миссис Грин, урожденная леди Аштон, не гнушается заниматься стряпней, то и она справится. Почти минуту после этой фразы Оливер льстил себе подозрениями, будто Нелл демонстрирует таким образом некое подобие ревности, слишком уж он восторгался пирогом Элизабет, но чего не было, того не было.

Был омлет с сыром — все, что Нелл удалось приготовить, используя его скудные запасы. Но и это простое блюдо приятно отличалось от обычного «перекуса», так что хвалил его Оливер вполне заслуженно и даже получил в ответ благодарную улыбку.

— Расскажи что-нибудь, — попросил он Нелл, заметив, что напряжение исчезло из ее взгляда. — О себе.

— Зачем?

— Просто так. Я ведь ничего о тебе не знаю.

— Ты немногое теряешь. Я обычная. Скучная. Расскажи лучше ты.

И он рассказывал. О курьезных случаях в академии, об интересных поездках, только бы не молчать. Тишина действовала на нервы и наполняла воздух между ними холодом. Звук голоса, пусть и своего собственного, успокаивал, а иногда удавалось вырвать и у Нелл несколько фраз. Но в основном она слушала. Она умела слушать — Оливер понял это еще в ту первую ночь, когда выложил как на духу все то, что годами держал в себе, а Нелл молчала и слушала, хотя это ее желание выговориться распирало его изнутри.

Ни яиц, ни сыра на ужин уже не осталось, и его пришлось заказать из столовой. Оливер хотел прибегнуть к известному народному средству, повышающему степень доверия к собеседнику, и поставил на стол бутылку вина, но Нелл укоризненно покачала головой.

— Доктор сказал: никакого алкоголя.

Спустя час снова напомнила рекомендации Грина, сказав, что пора спать.

— Завтра тебе вставать раньше обычного, — проговорила строго. — Пользоваться порталами нельзя, придется идти в ректорат пешком.

— По утрам я всегда хожу на работу пешком, — сказал Оливер. — Многолетняя привычка. И полезно, работа-то сидячая… Правда-правда, — улыбнулся в ответ на ее недоверчивую гримасу. — Я тебя не обманываю.

«А ты вообще ничего не рассказываешь», — упрек не сорвался с губ, но Нелл услышала. Она ведь умела слушать, даже без слов. Посмотрела на него в упор. Медленно, не отводя взгляда, кивнула.

— Спроси, я отвечу. Что именно ты хочешь знать?

Тон взяла такой, что Оливер едва не начал отнекиваться, уверяя, что ничего он не хочет…

— Все.

Она вздрогнула, опустила глаза.

— Например… какой твой любимый цвет?

— Зеленый. Ложись, я покурю еще.

Нелл не солгала: она любила все зеленое. Траву, сочную молодую листву. Бахромчатый абажур старой отцовской лампы. Длинные острые перышки, тянущиеся из луковиц нарциссов, что проращивала на подоконнике Сью. Зеленые платья, цвет которых чудесно шел к огненно-рыжим локонам…

Все в прошлом.

Остались только трава и листва, но и до них ждать еще полгода: впереди белая зима. А белый Нелл не любила. И зиму после того января.

Но это — не та история, которую Оливер ожидает услышать, говоря, что хочет знать о ней все. Рассказать бы ему другую, но другой, к сожалению, не было, а лжи он не заслуживал.

— Я люблю зефир, — сказала она, когда, с полчаса пролежав в постели, поняла, что не может уснуть, и почувствовала, что и Оливер не спит. — Больше, чем другие сладости. И он не такой дорогой, как шоколад или марципан, и не такой тяжелый: можно купить его много-много и сразу все съесть.

— Значит, ты сластена? — Оливер пододвинулся ближе, толкнул, словно невзначай, плечом, и Нелл не упустила случая воспользоваться предложением.

— Бываю иногда.

Что еще?

О чем он желает знать?

О ее прошлом? Как она жила до академии? Где? С кем?

Мужчины отчаянно ревнивы. Некоторые — просто собственники.

Алан был и тем и другим: уже на втором свидании потребовал от нее всю информацию о возможных соперниках, а еще до этого сам много разузнал.

— Ты встречалась с этим Олдриджем из твоей группы? — спрашивал он сурово.

— Ирвин за мной ухаживал, — отвечала она уклончиво.

— И все?

Нелл растерянно мялась, не зная, уместно ли сообщать кавалеру, что с его предшественником она несколько раз была в кафе и в музыкальном театре и дважды позволила себя поцеловать. Собственно, после второго поцелуя они и расстались. Ирвин перешел границу дозволенного, а после и вовсе повел себя грубо, пришлось даже подпалить его немного. Нелл вспоминала об этом, а внутри все переворачивалось от сладкого страха: не из-за Ирвина — из-за Алана. Он был старше: Нелл, хоть она и перешла уже на четвертый курс, едва исполнилось девятнадцать, а Алану было почти двадцать пять, и в следующем году он должен был получить диплом. Сразу было ясно, что его подпалить она не сможет, да и не хотелось, даже если он чем-нибудь этого заслужит.