Я ответил не сразу. Я действительно задумался.

Речь не об аресте. Бить придется наверняка и насмерть. Стать остриём, центром Силы, которую будут качать в меня Гесер, Завулон, Эдгар… может быть – и другие маги. Да, я менее опытен, чем Великие. Но у меня есть шанс приблизиться к Косте без боя.

Исходя из тех самых «сентиментальных соображений».

Альтернатива простая – Великие соберут все силы в кулак. И даже Сила Надюшки им потребуется – и Гесер будет требовать от Светланы инициировать нашу дочь…

Альтернативы нет.

– Я убью Костю, – сказал я.

– Не так, – тихо произнес Гесер. – Не то говоришь, дозорный!

– Я упокою вампира, – прошептал я.

Гесер кивнул.

– И не рефлексируй, Городецкий, – добавил Завулон. – Не жуй свои интеллигентские сопли. Нет на свете хорошего мальчика Кости. Да и не было никогда. Пусть он не убивал людей ради крови, но он – вампир. Нежить.

Гесер одобрительно кивнул.

Я на миг закрыл глаза.

Нежить.

У него нет чего-то, что мы для простоты называем душой.

Какой-то составляющей, неуловимой даже для нас, Иных. С самого раннего детства – спасибо родителям-вампирам. Он рос, участковый врач слушала его сердце и восхищалась здоровьем мальчика. Он превратился из мальчика в мужчину, и ни одна девушка не сказала, что его губы холодны при поцелуе. Он мог бы иметь детей – самых обычных детей от самой обычной человеческой женщины.

Но все это – не-жизнь. Все это взаймы, все это украдено – и когда Костя умрет, его тело мгновенно рассыплется в прах… потому что оно давным-давно мертво.

Мы все приговорены к смерти с самого рождения.

Но мы хотя бы можем дожить до смерти.

– Оставьте нас с Антоном, – произнес Гесер. – Я попробую его подготовить.

Я слышал, как встали Завулон и Эдгар. Вышли в коридор, закрылась дверь. Что-то зашелестело – видимо, Гесер прикрыл нас от наблюдения. А потом спросил:

– Переживаешь?

– Нет. – Я покачал головой, так и не открывая глаз. – Размышляю. Костя ведь все-таки пытался вести себя не как вампир…

– И до чего додумался?

– Он не выдержит. – Я открыл глаза и посмотрел в лицо Гесера. – Он не выдержит, сорвется. Физиологическую потребность в живой крови он сумел погасить, а вот все остальное… он не-живой среди живых и тяготится этим. Рано или поздно Костя сорвется.

Гесер ждал.

– Он уже сорвался, – сказал я. – Когда убил Витезслава и Инквизиторов… один из Инквизиторов был Светлым, верно?

Гесер кивнул.

– Я все сделаю как надо, – пообещал я. – Мне жалко Костю, но тут уж ничего не поделать.

– Я в тебя верю, Антон, – сказал Гесер. – А теперь спрашивай то, что ты действительно хотел спросить.

– Что вас держит в Ночном Дозоре, шеф? – спросил я.

Гесер улыбнулся.

– Мы все, по большому-то счету, одной грязью мазаны, – сказал я. – Мы боремся не с Темными, мы боремся с теми, кого и Темные-то отвергают… с психопатами, маньяками, беспределыциками. По понятным причинам таких больше среди вампиров и оборотней. Так ведь и Темные… Дневной Дозор ловит тех Светлых, кто хочет разом всех облагодетельствовать… по сути – тех, кто может раскрыть людям факт нашего существования. Инквизиция… она вроде бы над схваткой, а на деле – следит, чтобы Дозоры не восприняли свою функцию всерьез. Чтобы Темные не стали стремиться к формальной власти над миром людей, чтобы Светлые не стали искоренять Темных начисто… Гесер, Ночной и Дневной Дозоры – это две половинки одного целого!

Гесер молчал. Смотрел на меня и молчал.

– Это… специально так было задумано? – спросил я. И сам же себе ответил: – Да, наверное. Молодежь, только что инициированные Иные – могли бы не принять общий для Светлых и Темных Дозор. Как же так – идти в патруль с вампиром! Я бы сам возмутился… И вот – созданы два Дозора, низшие чины с азартом ловят друг друга, руководство интригует – от скуки и ради поддержания формы. А начальство-то общее!

Гесер вздохнул и достал сигару. Срезал кончик, закурил.

– Я, дурак, все время думал, – пробормотал я, не отрывая взгляда от Гесера. – Как вообще мы существуем? Вот Дозор Самары, вот Дозор Великого Новгорода, вот Дозор поселка Киреевский Томской области. Все вроде бы самостоятельны. По сути – при всех проблемах бегут к нам, в Москву… Хорошо, это не оформлено де-юре, но де-факто – Московский Дозор руководит Дозорами всей России.

– А также трех государств СНГ… – пробормотал Гесер. Выпустил клуб дыма. Дым стал собираться в воздухе плотным густым облаком, не расползаясь по купе.

– Хорошо, а что дальше? – спросил я. – Но как взаимодействуют независимые Дозоры России и, к примеру, Литвы? А России, Литвы, США и Уганды? В человеческом мире все понятно, у кого дубинка больше и кошелек толще – тот и заказывает музыку. Но ведь российские Дозоры покруче американских! Я даже думаю…

– Самый сильный Дозор – французский, – скучным голосом сказал Гесер. – Сильный, хоть и крайне ленивый. Удивительный феномен. Не можем понять, с чем это связано – ну не с потреблением же сухого вина и устриц в немыслимых масштабах…

– Дозорами правит Инквизиция, – сказал я. – Не споры разрешает, не отступников наказывает, а именно правит. Дает разрешение на те или иные социальные эксперименты, назначает и снимает руководство… переводит из Узбекистана в Москву… Есть Инквизиция – и у нее есть два рабочих органа. Ночной и Дневной Дозоры. И единственная цель Инквизиции – сохранение существующего статус-кво. Потому что победа Темных или Светлых – это все равно поражение Иных в целом.

– Что дальше, Антон? – спросил Гесер.

Я пожал плечами.

– Дальше? А дальше ничего. Люди живут своей маленькой людской жизнью. Радуются маленьким людским радостям. Кормят нас своим теплом… и поставляют новых Иных. Те Иные, у кого амбиций поменьше, – живут почти обычной жизнью. Только сытнее, здоровее и дольше, чем обычные люди. Те, кому неймется, кому хочется схваток и приключений, идеалов и борьбы, – идут в Дозоры. Те, кто разуверился в Дозорах, – идут в Инквизицию.

– Ну и?.. – подбодрил меня Гесер.

– Вы-то что делаете в Ночном Дозоре, шеф? – спросил я. – Не надоело… за тысячи лет?

– Допустим, мне до сих пор нравятся схватки и приключения, – произнес Гесер. – А?

Я покачал головой:

– Нет, Борис Игнатьевич. Не верю. Я вас видел… другим. Слишком усталым. Слишком разочарованным.

– Тогда предположим, что я все-таки хочу покончить с Завулоном, – спокойно сказал Гесер.

Я подумал секунду:

– Тоже не выходит. Сотни лет… кто-то из вас уже прикончил бы другого. Завулон тут говорил, что магия – как удар шпаги. Так вот, вы не на шпагах деретесь, а на спортивных рапирах. Обозначаете укол, а не протыкаете врага.

Гесер помедлил и кивнул. Еще одна плотная струйка дыма вонзилась в сизое табачное облачко.

– Как ты думаешь, Антон, а можно прожить тысячи лет и по-прежнему жалеть людей?

– Жалеть? – уточнил я.

Гесер кивнул:

– Именно жалеть. Не любить – не в наших силах любить весь мир. Не восхищаться – мы слишком хорошо знаем, что это такое – человек.

– Жалеть, наверное, можно, – кивнул я. – Но к чему ваша жалость, шеф? Она пуста и бесплодна. Иные не делают человеческий мир лучше.

– Делаем, Антон. Как бы там ни было, но делаем. Поверь старику, который многое повидал.

– Но все-таки…

– Я жду чуда, Антон.

Я вопросительно посмотрел на Гесера.

– Не знаю, какого именно. Что все люди обретут способности Иных. Что все Иные вновь станут людьми. Что однажды все-таки деление пройдет не по признаку «человек или Иной», а по признаку «хороший или плохой». – Гесер мягко улыбнулся. – Совершенно не представляю, как такое может произойти и произойдет ли когда-либо. Но если это все-таки случится… я предпочту быть на стороне Ночного Дозора. А не в Инквизиции – могучей, умной, правильной, всемогущей Инквизиции.

– Может быть, того же ждет и Завулон? – спросил я.

Гесер кивнул:

– Может быть. Не знаю. Но лучше знакомый старый враг, чем молодой непредсказуемый отморозок. Считай меня консерватором, но я предпочитаю рапиры и Завулона, чем бейсбольную биту и прогрессивного Темного мага.