— Что вы хотите делать, шеф?

— Растормошить парня, чтобы он все-таки произнес свое главное пророчество. Ведь вовсе не факт, что оно будет ужасным. Мне, Антон, очень не хочется уступать какой-то непонятной сумеречной твари, которая даже не желает с нами разговаривать!

— А мальчика вам не жалко?

Гесер пожал плечами:

— Всех не пожалеешь. Если ради слезинки одного ребенка должны пролить свою кровь десятки Иных — пусть ревет. Но отдавать его на заклание, не попытавшись ничего сделать, я не хочу.

— Значит, если Тигр придет…

— Ночной Дозор не станет с ним сражаться.

— Это подло.

— Это честно. Если бы Инквизиция пришла на помощь — был бы какой-то шанс. Возможно. Но они отказались. Теперь все зависит от того, сколько у нас времени, когда явится Тигр. Если к утру — я, наверное, мальчишку раскачаю. Пусть говорит свое пророчество… я и слушать его не стану. Пусть в унитаз бормочет. Или в дупло, как Эразм… могу специально дерево с дуплом вырастить. Но если Тигр придет ночью…

— Борис Игнатьевич, а как там в оригинале говорилось? — спросил я. — У Блейка? Предрассветный звездный свет? Или «в час как небо все зажглось»?

Гесер помолчал несколько секунд. Потом процитировал:

— Фигово, — сказал я.

— Очень надеюсь, что в российских условиях перевод важнее оригинала, — сказал Гесер.

— Когда звезд лучи упали… — сказал я. — Но, может быть, это именно о рассвете? Не о появлении звезд на небе? Эти поэты… они такие поэты…

— Аналитики говорят, что это вообще аллюзия на «Потерянный рай» Милтона. И речь тут идет о падших ангелах, которые были побеждены, упали с небес и были оплаканы оставшимися ангелами… Поэты, Антон, ты прав, они такие поэты… Попробуй разбери, что имеют в виду.

Я подошел к окну и посмотрел в московское небо. Обычное низкое московское небо. Звезд не видно, хотя уже стемнело и они должны были появиться. Дождь… дождь возможен, вполне…

— Антон, ты ничего не сможешь сделать, — мягко сказал Гесер. — И я не смогу. И весь Дозор вместе. Иди, а я буду работать с мальчиком. Надеюсь, что успею.

Шеф, конечно, прагматик еще тот. И в этом своем прагматизме он без колебаний отдаст пацана хоть существу из Сумрака, хоть настоящему тигру в зоопарке — если решит, что это меньшее зло. Но просто из упрямства он сделает все, что возможно, пытаясь его спасти…

Я это знал.

— Побуду в офисе, — сказал я. — Вы, если что, зовите, Борис Игнатьевич…

Гесер кивнул.

— Наш разговор — тайна? — спросил я на всякий случай, уже подходя к двери.

— Как сочтешь нужным, — неожиданно ответил Гесер.

Я замешкался. Посмотрел на шефа.

И вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

В дежурке сидели трое — Лас, Семен и Алишер. Обсуждали они не мальчишку-пророка и не Тигра. У них был куда более возвышенный разговор.

— И тут я понимаю, — рассказывал Лас, — что на меня снизошли спокойствие и душевный мир. Значит, мое решение прийти к Богу — правильное!

— Еще бы, после бутылки коньяка, — заметил Алишер. — Привет, Антон!

— Привет, — ответил я, усаживаясь за стол. Комната дежурных довольно просторная, но из-за двух диванов, большого круглого стола с креслами вокруг и мини-кухни у одной стены места там не очень много.

— Коньяк тут ни при чем! — возмутился Лас. — Ты в Аллаха веришь?

— Верю, — ответил Алишер. — Так я и не пью.

— А пиво?

— Пиво пью. Но пророк сказал, что первая капля вина убивает человека, он про пиво ничего не говорил.

— Отговорки, — отрезал Лас. — Так что ж ты иронизируешь над моей верой в Бога?

— Я не иронизирую, — спокойно сказал Алишер. — Очень хорошо, что ты веришь. Только не надо состояние опьянения смешивать с божественным прикосновением. Некрасиво получается.

Лас только махнул рукой:

— Легкое опьянение помогает человеку сбросить с плеч цепи условностей и раскрепостить сознание.

— Это вовсе не является условием божественного откровения, — хмыкнул Семен. — Я вот в церковь люблю заходить, там спокойно так, пахнет хорошо, и аура добрая, светлая. Но Бога не чувствую.

— Придет и твой миг! — торжественно сказал Лас. — Ты почувствуешь Бога в себе. Ты ведь хороший человек.

— Я Иной, — ответил Семен. — Надеюсь, что хороший. Но Иной. А для нас, боюсь, Бога нет…

— Ребята, а можно вопрос? — произнес я.

— Ну? — оживился Лас.

— Если ты точно знаешь, что победить невозможно, но если не сражаться — кто-то погибнет… Что ты сделаешь?

— Если невозможно, то зачем гибнуть мне? — спросил Лас.

— Если надо сражаться, то не важно, победишь ли ты, — ответил Алишер.

— Что, с парнишкой совсем все плохо? — нахмурился Семен.

— Ребята, вы слышали про сумеречную тварь? — продолжил я расспросы.

Молчание.

— Вот я тоже только что узнал. Это потому, что мы детских книжек не читаем. Только не знаю, надо ли…

— Раз начал говорить, то говори, — сказал Семен. — Или говори сразу, или не произноси никогда. Все прочее — нечестно.

— Мне кажется, Гесер дал выбирать нам, — сказал я. — Ребята, сегодня ночью офис будут штурмовать. Точнее, будет штурмовать… И победить мы не сможем.

Если честно, то мне казалось, что Гесер молчаливо благословил меня набрать добровольцев. Я как-то сразу представил себе, как все будет: я рассказываю ребятам, они рассказывают друзьям, в офисе собирается весь Дозор, и когда является Тигр — его встречают все Светлые Москвы… И дружно дают отпор. В конце концов, кто сказал, что сумеречную тварь невозможно победить? Тоже мне, аналитики… происхождение неизвестно, сила неизвестна, цели малопонятны, победить невозможно…

Победим! Соберемся всей толпой — и победим. Вместе и черта бить веселее. Разве Семен, Алишер, Лас согласятся с тем, что беззащитного ребенка надо отдать неведомой твари?

— Если бы кто-то из наших попал в такую переделку — я бы вмешался, — сказал Семен. — Если бы твоя дочка… тьфу-тьфу… — Семен постучал по столу. — А ради этого мальчишки — нет.

— Он наш! — возмутился я.

— Он Светлый Иной, — кивнул Семен. — Но не наш. Может, через год уже был бы «наш». Через месяц. А пока — нет. Ты же сам говоришь, победить невозможно. Разве лучше будет, если мы все умрем?

— Да откуда мы знаем, что невозможно? — возмутился я.

— Судя по той стычке, что была днем, — невозможно, — спокойно ответил Семен. — Нет у нас шансов. И губить Дозор ради одного Иного — глупо.

— Семен прав, — кивнул Алишер. — Я не боюсь погибнуть в бою, если есть шанс на победу. Но здесь — здесь игра не нашего уровня. Я его видел… он мне не понравился. Будем надеяться, что Гесер научит мальчика пророчествовать.

— Ты же говорил только что — если надо сражаться, то не важно, победишь ли!

— Да. Но здесь сражаться — не надо.

Я посмотрел на Ласа.

— Вот почему пророк — противный жирный мальчишка, а не красивая молодая девушка? — воскликнул Лас. — Нет мотивации жертвовать собой!

— Ты, кажется, креститься собрался… — напомнил я.

— Вот именно. И хочу успеть это сделать. Знаешь, даже тупые рыцари, которым лишь дай возможность подраться, мчались на бой с драконом, когда ты похищал прелестную юную деву, а не мальчишку-подпаска.

— Какая-то у тебя мотивация эгоистическая, — зло сказал я.

— Эстетическая, — поправил Лас. — Уж если жертвовать собой — так ради высокой цели.

— А жизнь пророка — не высокая цель?

— Пророки обычно озвучивают невеселые прогнозы, — пробормотал Семен.

Я смотрел на них, и в голову ко мне закрадывались неприятные предчувствия.

— Вы что, уже обсуждали ситуацию? — спросил я.

— Конечно, — сказал Семен. — С кем мы имеем дело, мы не знали. Но предположить, что нападение повторится, — много ума не надо.