– Он пошел туда, где ничего не требовали, так? Ему предложили вступить в общину, никак не намекая, что заинтересованы в его сыне, и он решил, что там будет спокойнее и безопаснее всего. Верно?

– Да, скорее всего там не предрекали сделать из Данилки Великого шамана. Вероятно, наоборот, пообещали место, свободное от притеснений и посягательств Дозоров, место, где его не достанут Лиля с Химригоном.

Угорь чертыхнулся.

– М?.. – удивился Денисов.

– Я был уверен, что Крюков как раз таки выберет Химригона или кого-то в этом роде – далеко отсюда, глубоко в чаще, живущего уединенно и закрыто.

– Ну, община-то тоже секретная, м?.. – пошевелил бровями пожилой маг. – А вот где она есть – энто я могу только предполагать.

– Но ведь если Аесарон и Сибиряк следили за Николаем, им, наверное, уже известно, куда он сбежал?

– Наверняка, – кивнул Денисов.

– Значит, – подхватился с места оперативник, – значит, нужно спросить у Сибиряка!

– Не спеши, Евгений Юрьич! – осадил его участковый. – У меня и у Дозоров – разные цели. Им нужно ликвидировать энто подполье, для чего бы и кем бы оно ни было создано. А мне нужно вытащить оттуда внука до того, как Дозоры начнут совместную операцию. Ежели ты сейчас раскроешь им, что…

– Я понял! – раздраженно огрызнулся Евгений. Взяв пример с Денисова, он шумно посопел, успокаиваясь, затем глубоко вдохнул и выдохнул. – Федор Кузьмич, вы сказали, что предполагаете, где может находиться община. Как вы намерены в этом убедиться? Что вы хотите предпринять?

Прасковья Курсукова спрыгнула с гусеницы трактора на землю, повела затекшими плечами, огляделась. Допаханный участок казался крохотным по сравнению с просторами, где еще недавно зрело и колосилось. Зарядившая с утра морось делала почву тяжелой, жирной, вязкой – это не нравилось трактору, это не нравилось и самой Прасковье. Надо было поторапливаться, чтобы колхоз успел высеять озимые до скорых заморозков, а как тут поторопишься, если двигатель задыхается от влажного воздуха, если на траки наматываются неподъемные комья мокрой земли, скрепленные меж собой стерней, сорняками и корневищами? Прасковья и так сверх плана несколько ездок сделала – а ведь она не железная, да и возраст дает о себе знать. И пусть на доске соцсоревнования ее фамилия значится в числе первых – разве в соревновании дело? Это пусть комсомольцы друг перед дружкой выкаблучиваются, а ей никому и ничего доказывать давно уже нет необходимости. Но и молодежь как-то приуныла. Погода, что ли, на всех так действует? Или непонятное поведение Крюкова? Ну, да, когда внезапно исчезает бригадир и комсомольский лидер – трудно заново организоваться, тем более что у Николая до поры до времени отлично получалось руководить бригадой.

«Ладно, – решила Прасковья, – еще один проход – и на стоянку!»

Она уже забралась внутрь, уже собралась с размаху хлопнуть дверцей, но зацепилась взглядом за движение. Цыганский табор все еще стоял возле реки, примерно в километре от пашни, и, поскольку располагался он в низинке, был виден как на ладони. Сейчас в нем наблюдалась суета. Спешно разбирались шатры, дети и женщины перетаскивали тюки, мужчины запрягали лошадей, дышал сизым выхлопом красный «Запорожец». Вдруг одна из кибиток, не дожидаясь остальных, тронулась, вывернула на дорогу к мосту и вжарила прочь. Даже отсюда Курсукова услышала лихой посвист цыганского кнута и громогласный клич Егора Романова:

– Бэш чаворо, окаянные!

А потом ее коснулось что-то мягкое, теплое, и знакомый голос произнес внутри головы: «Прощай, Пашенька! Прощай, товарищ Парандзем…»

Лихарев с трудом вписался в поворот, неожиданно начавшийся сразу на вершине пологого холма, и шумно выдохнул: во дают! А знак поставить? А ограничение скорости обозначить? Местные-то про поворот, конечно, знают, и все равно – то, что трасса районного значения, вовсе не подразумевает, что по ней не может поехать кто-то, со здешней топографией не знакомый. Вот, например, Лихарев: прозвище Лихой, прилипшее еще в юношеские годы, возникло не только из-за фамилии. Он и в Империалистическую не раз доказывал, на что способен русский офицер, пусть и невысокого ранга, и в Гражданскую вел за собою красные отряды так, что неприятель и сообразить ничего не успевал, и в мирные годы в международных гонках пару раз участвовал. Короче, промчаться с ветерком, что на коне, что на автомобиле, Виктор Палыч любил и умел. При этом пользоваться способностями Иного, приобретенными, кстати, во время той же Гражданской, считал неуместным и неспортивным – контролировать скорость и траекторию через Сумрак любой сможет, а вы попробуйте-ка вот так, на одних человеческих навыках, исключительно за счет реакции и непреодолимого желания лететь стрелой!

Сейчас лихачить ему было, возможно, и не по годам, и не по рангу, но что поделаешь? Жажда скорости – она в любом возрасте жажда.

В лобовое стекло смачно ударилось насекомое, потом еще и еще. Он включил «дворники», но те только развезли слизь по всей поверхности, окончательно ограничив обзор. Уже начав притормаживать, Виктор Палыч почувствовал, как повело машину. Да что за напасть?! Колесо пробил, что ли? Остановившись на скользкой от продолжительных дождей обочине, он грузно выбрался из автомобиля. Осмотрелся, чертыхнулся и полез в багажник за домкратом и запаской. Конечно, можно было воспользоваться нехитрым заклинанием под названием «лейкопластырь», а потом другим, мгновенно наполняющим воздухом любой объем до необходимых кондиций, будь то шина, воздушный шарик или легкие человека, находящегося под водой. Тогда запаску вообще бы не пришлось использовать, но Лихарев не любил давать Темным повода для восстановления равновесия, даже если это касалось таких мелочей, как заплатка на внутренней камере колеса.

Поднатужившись, Виктор Палыч открутил прикипевшие болты, и сразу после этого услышал характерный шипящий звук – это спускало колесо с противоположной стороны. Только теперь он догадался осмотреться получше. Разумеется, неподалеку тут же обнаружились Темные. Уже не скрываясь, они, посмеиваясь, выбрались из леса на трассу.

– Бог в помощь, Светлый! – издалека крикнул один из них. – Сам справишься?

Виктор Палыч окончательно распрямился, развернулся к подходящим, машинально оценил расстановку сил. Четверо боевых магов. Не самого высокого уровня, но настроенных агрессивно и раздразненных уже начавшимся развлечением.

– Справлюсь, – спокойно ответил он то ли на вопрос Темного, то ли собственным мыслям.

– А я тебя знаю! – с недоброй усмешкой сообщил второй. – Ты – Лихарев по прозвищу Лихой, так?

– Верно, – кивнул Светлый. – Был бы признателен, если бы и вы представились.

– Обойдешься! Сейчас не твой час, дозорный. Да и район, надо думать, не твой. Что ты тут делаешь? Зачем приперся?

– Думаю, из-за того же, из-за чего и вы – начальство направило. А вам, я так понимаю, мое присутствие особого удовольствия не доставляет?

– Да нам уже сам факт твоего существования удовольствия не доставляет! – хохотнул третий. – Никакого!

– Угу. И вы решили исправить сей факт, начав издалека – то есть с колес моей машины. Мудро. – Для убедительности он покивал. – А главное – как по-взрослому! Дорожный знак с обочины убрали, гнус в лобовое стекло направили, «дырокол» дважды задействовали – ах, какая организация! Какая безупречная тактика! Какие впечатляющие, обескураживающие, деморализующие противника результаты!

– Много говоришь.

– Что поделаешь? – пожал плечами Светлый. – Испытываю в этом внутреннюю потребность. Если вас что-то не устраивает – пропустите, я поеду дальше своей дорогой, не стану докучать вам своим многословием.

– Пропустите его, – негромко сказал четвертый, стоявший особняком и до сего момента молчавший.

– Да ладно, Герыч! Мы только начали!

– Там еще приближается… целая кавалькада, – пояснил Герыч и зло сплюнул. – Полезли, как мухи на дерьмо.