— Правильно! — одобрил Эразм. — Лед — для неотесанных жителей колоний. Если потребуется, у меня есть чистая ирландская вода…

Виски он плеснул по чуть-чуть. Я коснулся темного, почти черного напитка губами.

Мне показалось, что я хлебнул из торфяного болота.

Потом — что я выпил жидкого огня.

Эразм, тихо посмеиваясь, смотрел на меня.

— Я и не думал, что ирландское виски бывает торфяным! — выдохнул я, отставляя бокал.

— Бывает даже сейчас, но… — Эразм махнул рукой. — Не то! Нынче так уже не делают!

— Надо привыкнуть, — пробормотал я дипломатично. — Очень… очень необычно.

— Нравится?

— Пока не могу сказать, — честно признался я. — Одно могу сказать точно — напиток уникальный. «Лагавуленн» и рядом не стоял.

— Ха! — фыркнул Эразм. — «Лагавуленн», «Лафройг» — это для изнеженных современных людишек… А вы откровенны, Антуан. Это мне нравится.

— Какой смысл врать пророку? — пожал я плечами.

— Ну… какой я пророк… — неожиданно засмущался Эразм, отхлебывая своего могучего напитка. — Так… предсказателишка… Да, я буду стараться говорить понятно для вас, но я нечасто общаюсь с людьми… и Иными. Если покажусь излишне старомодным — сразу скажите.

— Хорошо. — Я взял полиэтиленовый пакет и протянул Эразму: — Это просил передать вам глава Ночного Дозора Москвы.

— Пресветлый Гесер? — заинтересовался Эразм. — И что внутри?

— Не знаю. — Я пожал плечами.

Эразм взял с каминной полки маленький ножик для бумаги и принялся открывать пакет с энтузиазмом пятилетнего ребенка, обнаружившего рождественским утром свой долгожданный подарок.

— Чем же я заслужил внимание великого воина Света… — бормотал Эразм. — И почему я удостоился подарка…

Мне было понятно, что отставной Темный Иной валяет дурака. Но для того, кто живет практически взаперти посреди огромного шумного города, это вполне простительная слабость.

Наконец пакет был вспорот и его содержимое оказалось на низком журнальном столике. Как я и предполагал, в пакете было куда больше, чем могло бы в нем поместиться естественным путем. Там оказалась литровая бутыль водки — причем водки старой, с дореволюционной орфографией этикетки. Еще там была трехлитровая стеклянная банка, наполненная зерненой черной икрой. Без сомнения, браконьерской — впрочем, Гесера это вряд ли смущало, а еще меньше могло смутить Эразма. Ну и, наконец, там стоял цветочный горшок, который я привык видеть на подоконнике в кабинете шефа. В горшке росло маленькое страшненькое корявое деревцо, которое любой мастер бонсая выкорчевал бы из жалости. Я с некоторым смущением вспомнил, что как-то во время затянувшегося совещания, когда Гесер разрешил желающим курить в его кабинете, тушил в горшке с деревом, за неимением пепельницы, окурки. Да и не только я.

Эразм не глядя поставил на пол водку и икру. На центр столика водрузил горшок с деревцом. Сел на пол и уставился на ботаническое недоразумение.

Дерево было высотой сантиметров пятнадцать. Корявое, как древняя олива, почти лысое — только из одной ветки оптимистично торчали два листочка.

Эразм сидел и смотрел на деревцо.

Я терпеливо ждал.

— Потрясающе, — сказал Эразм. Потянулся за стаканом и глотнул виски. Чуть-чуть повернул горшок и посмотрел на него под другим углом. Потом прищурился — и я почувствовал, что старый Иной смотрит на деревцо сквозь Сумрак.

— Вы не в курсе, какова суть этого подарка? — спросил Эразм, не глядя на меня.

— Нет, сэр, — вздохнул я. И внезапно подумал, что Эразм наверняка является сэром — в изначальном смысле этого слова.

Дарвин встал и прошелся вокруг горшка. Потом пробормотал:

— Да будь я проклят… Прошу вас, Антуан, отойдите на шаг или прикройтесь… я немного поработаю с Силами…

Я счел за благо и отойти, и поставить «щит мага», прихватив с собой на всякий случай и стакан с виски. Это оказалось правильным решением — к столику я вернулся только через четверть часа. Все это время Эразм бился с бонсаем. Он погружал в растеньице поисковые заклинания, он смотрел на него сквозь Сумрак и сам уходил в Сумрак до третьего слоя, он растер в пальцах и съел щепотку земли из горшка, он долго нюхал листочки — и вроде бы даже обрадовался, просветлел лицом, но потом досадливо махнул рукой и налил себе еще одну порцию виски. Последнюю минуту он стоял, покачивая в ладони огненный шарик, словно борясь с искушением испепелить и горшок, и бонсай, и стол в придачу.

Но сдержался.

— Сдаюсь, — буркнул Эразм. — Ваш Гесер и впрямь велик… я не могу раскусить смысл его послания. Вас точно не просили передать что-либо на словах?

— Увы.

Эразм снял пиджак, бросил его на свободное кресло. Сам уселся в другое, потер лицо руками, вздохнул, буркнул:

— Старею… Что ж, вы хотели поговорить о тиграх, Антуан?

— Да. А вы ждали моего прихода, Эразм?

— Это все взаимосвязано… — Эразм никак не мог оторвать взгляда от бонсая. Потом попросил: — Антуан, переставьте растение на каминную полку. Позже я займусь им, сделаю все, что в моих силах. Уверен, что разгадать загадку Гесера сумею… Но пока… не могу смотреть спокойно, раздражает… Скажите, откуда вы знаете о Тигре?

— История вашего детства — не тайна, уважаемый Эразм, — сказал я.

— Но она не столь уж широкоизвестна…

— Она описана в книжке, которую читала моя дочь.

— О! — заинтересовался Эразм. — Вы не догадались ее привезти?

— Блин… — Я смутился. — Понимаете… как-то не пришло в голову… Я могу выслать!

— Если не сложно, — кивнул Эразм. — Простите стариковское честолюбие, но я с удовольствием собираю все упоминания о человеческом периоде своего существования… Но как вы узнали мой адрес? Мне казалось, что Ночной Дозор Лондона не имеет этой информации.

— Это не Дозор, — признался я. — Адрес получен из частных источников…

Эразм ждал.

— В нашем Дозоре работает госпожа Анна Тихоновна…

— Анна! — вскинулся Эразм. — Дурак… я должен был догадаться… — Он искоса посмотрел на меня. — Что, она до сих пор веселится, вспоминая, как поймала меня?

— Гордость и предубеждения… — задумчиво сказал я.

— Что?

— Она вовсе не веселится. Она до сих пор переживает, что ваши отношения так резко прервались. Ее, конечно, интересовала история с Тигром, она собирает всякие странности, которые игнорирует официальная наука, но ей нравилось общаться с вами.

Эразм пожал плечами. Потом буркнул:

— Мне тоже было интересно… она так аккуратно дала понять, что и сама — Иная, и знает, кто я такой… но при этом проявила глубокие познания в ботанике… такую интересную статью опубликовала в журнале… очень милая дама, удивительно, что из Моско… извините, конечно, Антон. Но мне раньше не нравились русские женщины.

— Ничего-ничего, мне вот английские не очень… — мстительно ответил я.

— Надо нам было все-таки встретиться, — продолжил Эразм. — Посмотрели бы глаза в глаза, лучше бы друг друга поняли.

— Интернет — он не дает полноценного общения, — сказал я глубокомысленно.

— Какой Интернет, Антуан? — засмеялся Эразм. — Это было более тридцати лет назад! У вас тогда еще СССР существовал! Бумажные письма… только с маленьким заклинанием, чтобы цензура не просматривала и шли быстрее…

Да… это я и впрямь сглупил. Порой забываешь, что все эти мобильные телефоны и компьютеры появились совсем недавно!

— Так опубликовать в журнале — это именно в журнале? — понял я. — В научном, бумажном? А я-то думал — в «живом журнале»…

Эразм расхохотался до слез. Потом сказал:

— Вот так-то, Антуан. И вы начинаете чувствовать себя динозавром! Скоро начнете украшать свой дом советскими плакатами и красными знаменами! Ничего-ничего, к бегу времен тоже можно привыкнуть… Что ж, давайте я расскажу вам про Тигра. Про моего Тигра. А потом вы объясните, что стряслось у вас.

Семнадцатый век — время не слишком-то приспособленное для счастливого детства. Впрочем, для бурной зрелости и спокойной старости оно тоже не слишком-то годилось. Умереть было не просто, а очень просто. Жизнь была всего лишь прелюдией к смерти и посмертному существованию, в котором мало кто сомневался.