– Не слишком ли много за изобретение очень сладкого лимонада и очень калорийных шоколадок?

Вместо ответа Алишер ткнул пальцем в кнопку проигрывателя. Через секунду из динамиков донеслись ритмичные аккорды.

– Тогда еще за рок-н-ролл, – невозмутимо ответил он. Некоторое время мы ели батончики, запивая «колой».

Все Иные – сладкоежки поневоле. Афанди, не прекращая похрапывать, зачмокал губами и протянул руку. Я вложил в украшенные кольцами пальцы батончик, Афанди сжевал его, словно бы даже не просыпаясь, и снова захрапел.

– К трем часам ночи будем на месте, – сообщил Алишер. – Станем дожидаться утра?

– Ночь – наше время, – ответил я. – Разбудим старика Рустама, ничего. Он и так не перерабатывает.

– Странно это, – заметил Алишер. – Необычно. Что ж он там, отшельником живет, в пещере?

– Ну почему… – Я подумал немного. – Может, коз пасет или баранов. Или пасеку в горах держит. Или метеостанцию.

– Или обсерваторию, за звездами наблюдать… Что за странное колечко ты Афанди надел?

– Ты про то, с рубином? Защита от вакуума.

– Экзотично. – Алишер присосался к бутылке. – Я и не припомню случая, чтобы Иной погиб от вакуума.

– А я помню.

Несколько секунд Алишер молчал, потом кивнул и сказал:

– Извини. Не подумал. Ты все еще переживаешь?

– Мы были друзья… почти. Насколько это возможно для Светлого и Темного.

– Не просто Темного. Костя же был вампиром.

– Он не убивал, – просто ответил я. – И не его вина, что он вырос не человеком. Вампиром его сделал Геннадий.

– Кто это?

– Родной отец.

– Вот скотина, – с чувством произнес Алишер.

– Не суди. Мальчику не было и года, когда он загремел в больницу. Двухсторонняя пневмония, аллергия на антибиотики… в общем – родителям сказали, что их сын не жилец. Знаешь, попадаются иногда такие удивительные доктора, которых и в ветеринарию пускать нельзя, коров жалко… «Мальчик ваш умрет, вы к этому готовьтесь, люди вы еще молодые, нового заведете…» Нового бы они, конечно, не завели. Костя был уже посмертным ребенком Геннадия. Вампиры после инициации довольно долго сохраняют способность к зачатию, это такая странная шутка природы. Но ребенок у них может родиться только один. После этого вампир становится стерильным.

– Да, я слышал, – кивнул Алишер.

– Так вот Геннадий поговорил с женой… Она была человеком. Она знала, что ее муж вампир… бывают такие семьи. Но он никого не убивал, был очень законопослушный вампир, она его любила… В общем – он укусил ее. Инициировал. Они планировали, что сына инициирует мать. Но у нее еще шел метаморфоз, а малыш стал умирать. Геннадий укусил и его. Костя поправился. То есть он умер, конечно. Как человек – умер. А от пневмонии поправился. Врач бегала вокруг и квохтала, что это исключительно благодаря ее талантам. Геннадий как-то признался, что едва не вцепился ей в горло – когда она стала намекать, что за чудесное спасение не грех бы ее и отблагодарить.

Некоторое время Алишер молчал. Потом сказал:

– Все равно. Они – вампиры. Лучше было мальчику умереть.

– Так он и умер, – согласился я. Мне вдруг как-то резко стал противен этот разговор. Я хотел объяснить, что Костя был самым обыкновенным ребенком, только ему приходилось раз в неделю пить консервированную кровь. Что он обожал играть в футбол, читать сказки и фантастику, а потом решил поступить на биофак, чтобы изучить природу вампиризма и научить вампиров, как обходиться без человеческой крови.

Но Алишер меня не поймет. Он настоящий дозорный. Он настоящий Светлый. А я пытаюсь понять даже Темных. Даже вампиров. Понять и простить, или хотя бы понять, или хотя бы простить. Последнее – труднее всего. Иногда простить – вообще труднее всего на свете.

Телефон в кармане звякнул. Я достал трубку. Ага. Ровное серое свечение.

– Привет, Эдгар, – сказал я.

После короткой паузы Эдгар спросил:

– У тебя что, мой номер определился?

– Нет, догадался.

– Ты силен, – со странной интонацией ответил Эдгар. – Антон, я уже час в Самарканде. Где вы?

– Кто «мы»?

– Ты, Алишер и Афанди. – Инквизитор явно не потерял даром последний час. – Ну и дел вы натворили…

– Мы? – возмутился я.

– Ну, не вы, – пошел Эдгар на попятный. – Хотя и вы тоже. Машину у директора рынка зачем отняли?

– Не отняли, а купили. Согласно пунктам о возможности конфискации транспорта в чрезвычайной ситуации. Тебе зачитать соответствующие параграфы?

– Антон, Антон, не гони, – быстро сказал Эдгар. – Никто вас ни в чем не обвиняет. Но ситуация и впрямь мрачная. Чтобы замаскировать ее, придется провести версию об уничтожении крупной банды террористов. А ты же знаешь, мы очень не любим маскировать свои… свои недоработки под человеческие преступления.

– Эдгар, я тебя понимаю, – сказал я. – Но мы-то здесь при чем? У меня есть личный разговор к одному Иному, не состоящему на службе в Дозорах. Я прилетел неофициально и имею полное право перемещаться по стране.

– В силу чрезвычайной ситуации – с ведома и под контролем сотрудника Дозора, – поправил меня Эдгар.

– Ну так Афанди с нами.

Эдгар вздохнул. Мне показалось, что где-то на заднем плане ему что-то быстро сказали.

– Ладно, Антон. Решай свои личные дела… которыми потом придется заниматься Инквизиции. Только не надо разъезжать ночью по горам, навернетесь в пропасть.

Честно говоря, меня его забота даже тронула.

– Не беспокойся, – сказал я. – Мы до утра отдохнем.

– Ладно, Антон. – Эдгар помолчал, потом как-то неловко пробормотал: – Приятно было с тобой поговорить… несмотря ни на что.

Я спрятал трубку. Сказал Алишеру:

– Странный он, Эдгар. Он и Темным-то был странным. А уж когда в Инквизиторы подался, то совсем изменился.

– Знаешь, я думаю, ты рано или поздно уйдешь в Инквизиторы, – очень буднично произнес Алишер.

Я обдумал его слова и покачал головой:

– Нет. Не выйдет. Жена и дочь – Высшие Светлые. Таких не берут в Инквизиторы.

– Рад этому обстоятельству, – серьезно сказал Алишер. – Ну что, поехали?

И в этот момент горы встряхнуло. Вначале несильно, будто пробуя скалы на прочность. Потом все сильнее и сильнее.

– Землетрясение! – завопил Афанди, мгновенно просыпаясь. – Из машины!

Что ж, когда он хотел, то мог быть очень даже серьезен. Мы выскочили из джипа, поднялись чуть выше по тропе и замерли. Горы тряслись. Сверху с шуршанием посыпались мелкие камни. Мы с Алишером, не сговариваясь, подняли общий защитный купол. Афанди тоже не остался в долгу – приложил ладонь козырьком к глазам и принялся обозревать ночь в поисках неведомой опасности.

И кое-что действительно углядел.

– Глядите туда! – закричал он, подпрыгивая на месте и протягивая руку. – Туда, туда!

Мы повернулись, продолжая держать над головой Щит, от которого с грохотом отскакивали камни. Проследили взгляд Афанди. Усилили ночное зрение (впрочем, Алишер после моей стимуляции в этом не нуждался).

И увидели, как соседняя гора, густо поросшая лесом, превращается в прах.

Выглядело это так, будто могучие удары молотили откуда-то изнутри горного кряжа. Гору потряхивало, она осыпалась водопадами щебня, лавинами валунов, целыми рощами вековых деревьев, быстро заполнявших ущелья. За несколько минут километровой высоты пик превратился в плато перемолотого каменного крошева и обращенных в щепу древесных стволов.

А потом я догадался посмотреть на гору сквозь Сумрак.

И увидел водоворот Силы, кружащий над зоной катаклизма.

То ли воронка проклятия, нанесенная на местность. То ли какое-то специальное заклинание, вызывающее землетрясение. Не знаю. Но сомневаться в том, что катастрофа имела магическую природу, не приходилось.

– Промазали, – сказал Алишер. – Антон… ты с Эдгаром разговаривал?

– Да.

– Уверен, что у Инквизиции нет к тебе претензий?

Я сглотнул вставший в горле комок. Претензии Инквизиции – это очень, очень печально. Не лучшая новость.