– Можно и без этого. Вы не хотели быть Светлыми и Темными? Не хотели пить кровь и все такое прочее? Вот и почувствуйте себя людьми. Когда выбираешь не что хочется, а что… – Дмитрий вдруг осекся. Кармадон предупреждал его не говорить лозунгами. – А не знаешь что!

«Мертвые поэты», кажется, задумались. Даже статуи и бюсты на газонах – тоже задумались. И парковые дубы, скованные стальными корсетами, чтобы не переломились от груза лет, вроде бы тоже ворочали деревянными мозгами.

– Если мы отсюда сейчас выйдем, – подытожил Дмитрий, – я приложу все усилия, чтобы вас взяли в Инквизицию. Вы теперь Высшие, знаете много, умеете тоже много. Такими не разбрасываются. Кто не был революционером в юности, у того нет сердца, кто остался им в старости, у того нет головы.

– Вы-то еще не старый, Дмитрий Леонидович, – заметила Маша Данилова.

– Седых волос вы мне определенно прибавили.

– Знаете, Дмитрий Леонидович, мы-то еще тоже не старые, – сказал Артем Комаров.

– И что?

– Мы-то можем… без головы. И без царя в голове.

– И что???

– Я не собираюсь тут все разбирать. Никто не собирается. Правда? – Артем повернулся к своим.

– Темыч, а Сумрак? – подал голос, едва ли не впервые на памяти Дмитрия, самый маленький в группе, Стас Алексеенко.

– А с Сумраком мы разберемся. Я тебе как бывший вампир говорю – лечебные пиявки, конечно, до сих пор ставят, как сто лет назад. Только сейчас уже есть переливание крови! Я – не пиявка, и ты тоже.

«М-да, неудачный пример выбрал Кармадон, – подумал Дмитрий. – Для этой аудитории, во всяком случае. Говорю как бывший учитель».

– Мы придумаем, – спокойно, как всегда взвешенно сказал Иван Данилов. – Помозгуем. Толян сообразит, Темыч распишет, Аня нарисует.

– Как у вас все просто… – выдохнул Дреер.

– Сумрак надо изучать. Стараться договориться, понять, в конце концов, – поддержала брата Маша. – Как тот океан в «Солярисе». Чего он хочет? Чего ему надо? Может, его лечить надо, тогда он переварит все сам, всю Силу мира.

– Правильно, Машка, – громыхнул ранним баритоном Буреев. – А у нас все Ночные, Дневные, пиявки да лягушки. Еще бы клизмы сумрачные!

– Спасибо, Дмитрий Леонидович, – сказала Голубева. – Мы понимаем, вы хотите как лучше, но…

– Хрен им, а не сдача! – отрезал бесцеремонный Буреев. – Так им и передайте.

– Сами передавайте. Я отсюда никуда не уйду, – сказал Дреер.

– Мы тоже. Нам отступать некуда, мы поклялись, – ответил Комаров.

– Ну и не отступайте, – пожал плечами Дмитрий.

– А вы как же? Вы же Инквизитор… – сказала Анна.

– У вас свой выбор, у меня свой.

– Вы нам не помешаете, – серьезно предупредил Иван.

– Я и не собираюсь. Мне самому интересно, что получится. Может, вы правы. Давно пора… придумать еще чего-нибудь, кроме пиявок.

– Если оставить все как есть, – сказала Анна, – никто ничего не придумает. Даже не постарается. За столько лет не постарались.

«Наставник Дреер!» – раздался в голове Дмитрия голос Стригаля.

Честно говоря, словесник и забыл, что его внутренний канал все время открыт для прослушивания. Но закрывать было поздно.

«Я здесь, Константин Сергеевич».

«Откройте портал. Вы знаете, как это делать».

«Но не умею».

«Держите внимание в точке открытия с вашей стороны. Остальное мы сами. Возьмем всех здесь и сейчас. Никто не пострадает. Открывайте!»

«Не выйдет».

Кажется, первым заметил отсутствующий вид Дреера опять-таки Артем Комаров. Во всяком случае, взгляд его стал подозрительным. Но Дрееру уже было некогда.

«Штурм извне невозможен, а вы сейчас внутри», – объяснил Стригаль.

«Вы не поняли. Я не открою портал. Даже если бы умел».

– Дмитрий Леонидович, – осторожно спросил Комаров, – с вами все…

– Не мешай! – раздраженно бросил Дреер. – У меня внутренний голос.

Но «мертвые поэты», кажется, почувствовали неладное. До того они стояли, обступив Дреера полукругом. Теперь же радиус геометрической фигуры существенно увеличился.

«Вы хорошо подумали, Дреер?»

Наставник Дреер, хотел поправить Дмитрий, но сдержался.

«Хорошо».

«Так вы поможете группе захвата?» – зачем-то переспросил Стригаль.

«С какой радости? Я останусь здесь».

«Да или нет?»

Дмитрия почему-то взбесила эта дотошность.

– Дмитрий Леонидович! – обеспокоенно начал Иван Данилов.

Дреер вскинул руку, останавливая его, и резко сказал через Сумрак:

«Нет! Сто раз нет! Вы это хотели услышать?»

«Именно». – Голос Стригаля отчего-то сделался едва ли не довольным.

Вокруг раздались громкие хлопки, будто кто-то разбросал петарды, а их мелкие взрывы неожиданно прожгли дырки в самой ткани мироздания. Эти дырки стремительно разрослись и превратились в порталы, выплюнувшие целую гроздь фигур в серых балахонах, словно очередь горошин из трубочки.

– Стоять на месте! Из Сумрака выйти! Поднять руки! – Мощный голос уже звучал в обычной реальности и не принадлежал Стригалю.

«Что за…» – Дмитрий не закончил, осознавая, что до бывшего главного надзирателя уже не докричится.

Приказ возымел обратное действие: «мертвые поэты» сразу же исчезли, уходя в Сумрак. Никто даже не посмотрел в сторону Дреера, никто не крикнул беззвучно: «Вы нас предали!» Чуть задержались только оборотни. Их одежда разлетелась в клочки, закружившиеся листопадом. Не взорвался только спортивный костюм на Бурееве, потому что был не чем иным, как иллюзией.

Дмитрию все же попало по щеке обрывком кроссовки Маши Даниловой. Он впервые увидел, как трансформируется нагайна. Однако Маша не просто обернулась королевской коброй. Змея выросла в длину метров на десять. Она последней ушла в Сумрак. Взмах хвоста на прощание зацепил Дреера куда сильнее, чем обрывок кроссовки, сбивая с ног и отправляя в нокаут.

Очнувшись, Дреер некоторое время соображал, кто он, где и зачем. Сейчас он был один посреди Екатерининского парка. Луна отражалась в двух прямоугольных прудах. Тишина стояла как при царице Елизавете, супруге Петра, коей и была пожалована Саарская мыза.

А потом Дреер вошел в Сумрак и оказался на поле боя.

Екатерининский парк стоял, конечно, не в руинах, как во время отхода гитлеровцев, но уверенно к этому приближался. Недалеко от Дреера статуя на газоне потеряла голову. Две другие по краям лестницы тоже были расколоты. В беззвездном небе полыхали силовые зарницы, не хватало разве что грохота канонады и сирены воздушной тревоги. В живой изгороди зияли черные, выжженные фаерболами бреши.

Дмитрий повернул голову и увидел здоровенные пробоины в стенах Камероновой галереи. Он даже выругался вслух.

Сейчас надзиратель был в глубоком тылу. Схватка велась на берегу пруда и прилегающих островах. Чтобы понять, что там творится, не нужно было мнить себя стратегом. «Мертвые поэты» наверняка скрылись в зарослях парка и успели замкнуть живую магическую цепь, подпитывая друг друга Силой. Идеально для партизанской войны.

Инквизиторы тоже это знали и не лезли на рожон. Подростки не могли применить свое главное оружие – им навязали ближний бой. Навязали через него, Дреера.

Выход у «мертвых поэтов», однако, был, и довольно простой. Уйти через портал. Тут наверняка даже есть хотя бы один статический.

Только они все равно никуда бы не ушли. От Лицея, от контура, от своей идеи.

Дмитрий едва не споткнулся о тело. Не нужно было смотреть ауру, чтобы разобраться – серый балахонник под ногами жив, всего лишь оглушен. Не исключено, тоже попал под удар хвоста нагайны или ее братца. Когда привыкаешь пользоваться магией, редко ждешь, что тебе просто-напросто дадут в лоб. Инквизитор даже не успел инстинктивно выйти с первого слоя в обычный мир.

Дреер развернул тело лицом вверх и вздрогнул.

Перед ним была Ива Машкова.

Дмитрий поспешно вытянул ее из Сумрака. Огляделся: здесь вокруг по-прежнему царило покойное безлюдье, статуи и Камеронова галерея были в полном порядке. Ничего, конечно, не пройдет бесследно. Начнут сильнее и быстрее разрушаться, а реставраторы только покачают головами.