Угорь на бегу взглянул на часы. Начало девятого, универсам уже закрылся, Вера, наверное, только что переоделась и вот-вот выйдет… или уже вышла. Для Евгения время в человеческом мире практически замерло, он добежит до места и вынырнет из Сумрака раньше, чем минутная стрелка сместится на пару делений. Если в тот момент, когда он стартовал от торцовой стены райкома, Вера надевала шубку, то к моменту его прибытия она только-только успеет застегнуть все пуговицы. Но если она уже вышла, если добралась до какого-нибудь поворота… Черт возьми, ведь он понятия не имеет, где она живет, какой дорогой ходит! Ему сделалось страшно.
Как некстати привязалась подслушанная песня, как некстати всколыхнула воспоминания! Та девочка-Иная – она умела защитить себя, умела сражаться, это было ее профессией и долгом, и лишь однажды она не смогла справиться, а он не успел ей помочь. Вера не была Иной, она едва удерживала баллон с соком тонкими пальчиками, она вообще ничего не поймет и ничего не сможет поделать, когда встретится лицом к лицу с опасностью. И потому он обязан успеть.
Пожарная часть. Универсам. Закрыто. Никаких следов оборотня в Сумраке, никаких девушек в реальном мире на добрую сотню метров вокруг. Три переулка. В который из них она свернула? Ни одного фонаря. Зыбкий свет проливается из окон, но натыкается на сугробы и, посрамленный, не в силах пробить их туши, остается ночевать в снегу, во дворах, невольно превращая проезжие части по эту сторону штакетников в наполненные гудроном желоба.
Подобного отчаяния Евгений не испытывал уже давно. Он заметался, не в состоянии выбрать правильный переулок. Дома здесь были в основном деревянные, одноэтажные, лишь изредка попадались длинные каменные, на три-четыре квартиры. Вообще этот городской район отличался от обычной деревни лишь тем, что дома стояли плотнее, вокруг них не было огородов, только кое-где палисадники с унылыми от холода деревцами и напоминающими торчащие из сугробов метлы кустами. Будь тут огороды – участки бы насквозь просматривались, и фигурка девушки, спешащей с работы по одной из соседних улочек, хоть раз, да мелькнула бы меж домов. Здесь же, сквозь нагромождение высоких заборов, столбов, надворных построек, стволов яблонь, поленниц и прочего, разглядеть что-либо было просто невозможно. Угорь вновь нырнул в Сумрак в попытке нащупать, обнаружить огонек ее ауры – и вновь с досадой отступился. Вечер, все сидят дома – за чашкой чая, за книгой, у телевизора или радиолы, никто еще не спит, моют после ужина посуду хозяйки, ходят из комнаты в комнату старики, собираются на прогулку молодожены, шушукаются в укромном уголке подружки. Радость, усталость, апатия, надежда, злость, уныние… Клубящееся месиво эмоций, брожение, мельтешение цветных пятен, поди угадай в одном из них ауру Веры! Он никогда ею особо не интересовался, он не смог бы с уверенностью сказать, какого цвета глаза у юной продавщицы, носит ли она сережки и много ли золотистых или зеленых оттенков в ее ауре. А у оборотня есть ее запах. Запах, который в такую погоду – легкий морозец, слабый ветерок – слышится издалека.
Пронзительно и тонко крикнула птица, и Угорь рванулся в ту сторону, еще толком не распознав звук, но твердо зная, что не может быть в этих краях в это время года такой птицы, что в темноте кричала бы так пронзительно и тонко. Пару раз споткнувшись, он проскочил переулок, завертел головой, напрягая разом все органы чувств. Вроде вон там, за сугробом, скользнула тень…
Улочка, на которую его вывел гудронный желоб, была освещена гораздо лучше, но оказалась настолько извилистой, что просматривалась буквально на два десятка метров, и всякий раз, добежав до очередного изгиба, Евгений был уверен, что краем глаза ухватил стремительное движение впереди. Рывок, еще рывок! Оскальзываясь, спотыкаясь, нелепо взмахивая руками, совершенно запутавшись в хитрой сетке переулков, он старался не отстать, не упустить, и зажатый в кулаке «серый волк» ощутимо пульсировал, ритмично впивался в ладонь раскаленными иглами, будто подбадривал: «Вот сейчас, сейчас!» Угорь измотал себя, поминутно входя в Сумрак, и, выныривая оттуда, на бегу хватал широко раскрытым ртом холодный воздух.
Ускользающая тень вновь круто свернула влево, и Евгения одолели сомнения – существует ли то, за чем он гонится? Или он все себе придумал? Мало того что он по-прежнему ни разу отчетливо не увидел оборотня, по-прежнему не нагнал Веру, так еще и бегает, похоже, кругами – будто тот, кто впереди, петляет, путает следы. А если там, впереди, никого нет – значит, Евгения кто-то водит, морочит? Или он сам сходит с ума? Он остановился – и буквально через секунду повторился давешний птичий крик. «Да что же это? – жарко стучало в голове. – Заманивают меня, что ли? Куда?» Он огляделся. Если пойти вот так наискосок – через пять минут попадешь обратно к пожарной части. Если свернуть правее – выйдешь к пустырю за рынком. Только идиот мог бы поверить в то, что проделанный Евгением путь – это обычный маршрут Веры. Захотелось прогуляться, побродить по окрестностям перед сном? Забыла что-то важное на работе и решила вернуться окольными путями? Смешно. Так может быть, она тут вовсе ни при чем? Может, она давно уже дома, а вся эта беготня по вечерним заснеженным улицам – лишь забава Палтуса? А что? Заставил оперативника-Светлого поверить в готовящееся нападение, помотал его полчаса по району, довел до отчаяния – разве это не весело? И преступления не совершил, и вроде как отомстил.
Угорь выдохнул. Очередная провокация, чтоб ее!
Там, возле райкома, матерящийся водитель «зилка» уже небось хлопнул дверцей и газанул от всей души, так и не дождавшись заказчика. Найдет ли Угорь сейф на прежнем месте, за занавесом? Позволят ли ему теперь его забрать? Или вся эта история продумана заранее, совместно сотрудниками районного и областного Дозоров, и дружеское расположение Аесарона – это всего лишь такая загогулина, благодаря которой щелчок по носу кажется еще обиднее?
Наверное, в другое время Угорь рассвирепел бы, но сейчас он слишком устал. Если пойти правее, пересечь пустырь, обогнуть территорию рынка, то до кабинета будет рукой подать. До дома гораздо дальше. Нужно отлежаться, отдышаться. Возможно, к полуночи он оклемается и доберется до аэродрома – проводить главу Темных. А сейчас – доползти бы до дивана.
Если бы Евгений сделал еще несколько шагов в сторону, он наверняка заметил бы две цепочки следов, пересекающие заснеженную площадку на задворках колхозного рынка. Одну оставили женские сапожки с невысоким каблучком. Другую нарисовали легкие лапы дикого зверя. Начинались эти следы в нескольких метрах друг от друга, постепенно и неумолимо сходясь где-то за углом огораживающего рынок решетчатого забора. И невдомек было Евгению, что именно там, за углом, в полусотне метров от него, привалившись плечом к металлической решетке, готова расплакаться та, ради кого он и устроил эту погоню.
Вере было очень, очень плохо.
Поначалу, выйдя с работы, она честно выполняла данное себе обещание не грустить и вообще выкинуть из головы всякую чушь. Она и не грустила, но чушь из головы никак не выкидывалась, и Вера чувствовала себя… ну, наверное, озадаченной. Что она не так сказала? Что она не так сделала?
Молодой и явно одинокий мужчина… «Женя! – поправила она себя. – Его зовут Женя». Так вот: молодой и одинокий Евгений на протяжении нескольких недель едва ли не каждый вечер заходит к ним в магазин. Не просто в магазин, а именно в ее, Верин, отдел. Смущаясь, заказывает трогательный холостяцкий ужин – стакан сока и пару каких-нибудь пирожков. Иногда просит завернуть выпечку «с собой». Растерянно хлопает длинными ресницами, отвечает невпопад и неотрывно смотрит на ее, Верины, руки. Это что-то значит? Какое-то время Вера убеждала себя, что – нет, ничего это не значит. Мало их, что ли, постоянных покупателей? Но потом насела сменщица тетя Нина, которой взбрело в голову непременно выдать девушку замуж: дескать, смотри, девка, какой парень – и опрятный, и скромный, и здоровается всегда, и разговаривает грамотно, и на тебя поглядывает благосклонно, с интересом. Чем не пара? «Глупости!» – решительно обрывала ее Вера, а сама на следующий вечер украдкой перепроверяла – действительно, опрятный; действительно, благосклонно. Если Евгений появлялся раньше привычного времени – например, когда они с девчонками перекусывали, чай пили, – Светка из молочного отдела пихала Веру острым локтем в бок и, посмеиваясь, шептала: «Гляди, гляди! Твой пришел!»
