Домой сейчас было нельзя, да и не осталось уже того местечка, которое с чистой совестью, без натяжек можно было бы назвать домом – за много-много лет все изменилось, перестроилось, и ходят незнакомыми улицами незнакомые люди…
Солнце наконец провалилось за холмы, и, как всегда в этих краях, стремительно, практически без сумерек истек вечер, исчезло все дальнее, придвинулось к земле небо, мгновенно сгустилась темнота, став такой же материальной, как черный ствол осокоря. Качашкин подал знак, и бесшумные тени скользнули слева и справа. Двинулся вперед и Евгений. Харламов так подробно описал местность, что Угорь, наверное, добрался бы до лагеря даже в одиночку. Другой вопрос – смог бы он один хоть что-то предпринять?
Неделю назад оба Дозора были потрясены двойным убийством в их районе, в глухой тайге в восьмидесяти километрах от города. Лесничий и охотинспектор проводили совместный рейд по поимке браконьеров, зачастивших в эти места, – собственно, браконьеров-то они и обнаружили, только были их тела изуродованы, обезображены практически до неузнаваемости какой-то мелкой живностью. Если бы пираньи вдруг оказались сухопутными – подобное можно было бы приписать их зубам. Однако в тайге нет мелких хищников, способных атаковать столь яростно и беспощадно. Лесная куница, соболь, горностай – все это охотники-одиночки, но даже если бы они охотились целыми стаями, трудно представить, что два здоровых мужика, вооруженных и готовых ко встрече с медведем, не сумели убежать от пушных зверьков, которым весьма затруднительно передвигаться по рыхлому подтаявшему снегу, не совладали хоть с парочкой из числа нападавших. Тем не менее вокруг не было найдено ни одного трупика, ни одной тушки.
Обескровленные и полуобглоданные тела браконьеров вертолетом доставили в райцентр, и из милицейских сводок о них практически одновременно стало известно и Дневному, и Ночному Дозору. Элементарная проверка установила, что несчастные охотники стали жертвами нетопырей – вернее, признать этот факт не рискнул бы ни один медэксперт, поскольку рукокрылые хоть и обитают до самых северных границ тайги, среди них нет ни одного вида плотоядных-кровососущих, способных причинить серьезный вред человеку. Что уж указали в своих окончательных отчетах патологоанатомы, Евгения мало интересовало, поскольку ему-то все было ясно.
Стараясь предупредить скандал, Качашкин самолично связался с отделением Ночного Дозора и официально объявил о том, что понятия не имеет, кто именно причастен к убийству двух людей, и постарается сделать все возможное, чтобы найти и нейтрализовать виновных. Не успели Дозоры приступить к поискам, как появились новые жертвы: на этот раз ими стали туристы с Урала, проводившие отпуск в зимовье в тридцати километрах от города.
Областное руководство прислало ведунью Танечку с четким письменным распоряжением: отложить все текущие дела, заняться обезумевшими вурдалаками вплотную. Какие указания были даны районному Дневному Дозору вышестоящим начальством, неизвестно, но последовавшие панические метания троих сотрудников намекали на то, что Аесарон в бешенстве.
Впечатлительная Танечка, еще в области прознавшая подробности, привезла с собой очередную книжку, на сей раз посвященную нетопырям. С благоговейным ужасом она вслух прочла оттуда высказывание одного натуралиста. Оперативнику запомнились отрывки: «Летучая мышь – это химера, чудовищное невозможное существо, символ грез, кошмаров, призраков, больного воображения… Всеобщая неправильность и чудовищность, замеченная в организме летучей мыши, безобразные аномалии в устройстве чувств, допускающие гадкому животному слышать носом и видеть ушами, – все это как будто нарочно приноровлено к тому, чтобы летучая мышь была символом душевного расстройства и безумия». Туссенель [44]и сам не ведал, насколько он близок к истине и насколько далек от нее в своем описании существ, в которых предпочитают оборачиваться вампиры.
Колония низших Темных в дремучем лесу, группа безумных, неуправляемых чудовищ, разведавших путь к утолению извечного голода, распробовавших вкус теплой человеческой крови, почувствовавших свою безнаказанность и вседозволенность, – что может быть страшнее?
Вампиры, как и плотоядные летучие мыши, не были исконными обитателями этих мест. Кровососы предпочитали города, причем по большей части европейские, с их особой культурой и респектабельностью, с их многовековыми традициями, старинными особняками и замками, сухим и теплым климатом. Что могло им понадобиться, что могло заинтересовать их в Западной Сибири, где восемь-девять месяцев в году лежит снег, где холодно настолько, что настоящие рукокрылые впадают в спячку на всю зиму, где расстояния между человеческими жилищами измеряются десятками, сотнями километров? Логичным было предположить, что какая-то нужда заставила приехать сюда одного, а дальше… дальше ситуация вышла из-под контроля, вампир, вместо того чтобы потихоньку время от времени пить кровь заблудившихся грибников и охотников – мало ли людей ежегодно бесследно пропадает в тайге? – инициировал своих жертв, снова и снова, еще и еще. И вот где-то неподалеку от города образовалось поселение – заимка? зимовье? охотничий домик? небольшая деревенька? – каждый житель которого, по сути, был нежитью. Такое поселение и пытались найти, вычислить сотрудники обоих Дозоров. В итоге ровно сутки назад, на закате, Харламов обнаружил лагерь геологов. К всеобщему удивлению, геологи – всего-то шесть человек! – оказались не вампирами, а оборотнями, но такого необычного вида, с каким не сталкивался никто из дозорных. Как и предполагал Угорь, ведьмак, выйдя на лагерь, вместо того чтобы сразу доложить в контору, сперва попытался выяснить, что да как, вразумить разошедшихся низших, приструнить и припугнуть грозящими санкциями. За совершенные преступления оборотни подлежали уничтожению, но какой же Темный не попытается спасти, защитить своих, предупредив, снабдив информацией и сокрыв этот факт от Светлых?
В результате Харламов едва унес ноги, потому что ни о каких Иных геологи знать не знали, и знать не хотели, и на Великий Договор плевали с высокого кедра, и вообще считали себя единственными и неповторимыми, а в ответ на предупреждение ведьмака набросились на него всем скопом.
В то время, пока областное руководство Дозоров выясняло отношения и пыталось прийти к согласию, летучие мыши, раздразненные неудавшейся охотой на Харламова, напали еще дважды. Следующей по очереди жертвой стал Темный шаман, живший в лесной чаще последние лет сорок. Шаман, по слухам, был слабенький, но дикие звери и агрессивные борцы с предрассудками из числа людей все сорок лет послушно обходили стороной его землянку. А тут вот такая незадача: ни охранные заклятья, развешанные вокруг буквально на каждой сосне, не уберегли его, ни поспешное бегство в Сумрак. Той же ночью, видимо, не насытившись, оборотни атаковали медицинский автомобиль, направлявшийся в одну из деревень по случаю острого приступа аппендицита. Водитель и врач погибли, не проехав и половины пути, и произошло это так близко от города, что волосы вставали дыбом: если оборотни разведают, протопчут дорожку до густонаселенных районов, жертв станет гораздо, гораздо больше.
Произошло это прошлой ночью, подробности стали известны к полудню, и действовать было решено незамедлительно, не дожидаясь подкрепления из области.
В тайге, казалось, было градусов на десять холоднее. Ветер шипел в высоких кронах кедров, шершавые стволы поскрипывали, ухала вдалеке ночная птица, и вместе это все складывалось в какую-то дикую древнюю песню, которая испокон веков заставляет людей поеживаться, затравленно озираться или застывать от первобытного ужаса перед дремучим лесом. Там, в дебрях, в самой чаще, неведомой силы гораздо больше, чем можно подумать, потому-то и старается простой человек держаться подальше от ночной тайги, инстинкты подсовывают ему не образы волков и медведей, а ощущение чего-то еще более опасного, таящегося среди вековых деревьев, чего-то настолько ужасного, что не под силу осознать разумом. В поисках этой силы уходят в леса шаманы и ведьмы – кто-то находит, а кто-то бесследно исчезает.
