Ноги были обуты в простые резиновые сапоги, в голенища которых были плотно заправлены коричневые вельветовые брюки. Постепенно появилась и верхняя часть туловища – клетчатая рубашка-ковбойка, кургузый серый пиджачишко и натянутая поверх брезентовая охотничья штормовка. Сбоку на кожаном брючном ремне ладно сидели потемневшие от времени деревянные ножны с выжженным изображением шамана Дога, из ножен торчала рукоять большого «медвежьего» ножа. В руках опадающий с потолка Иной держал почтительно снятую с головы кепку. Наконец стало видно и его лицо – простое, деревенское, остяцкое: широкие обветренные скулы, редкие седые волосинки, торчащие на подбородке и над верхней губой, впалые щеки, глубокие складки, клином расходящиеся от носа к уголкам губ, глаза-щелочки, бугристые заломы морщин на лбу, жесткие неопрятно остриженные волосы. Спланировав на пол, утвердившись на ногах, гость низко поклонился и с достоинством проговорил:

– Драствуйтя! Бывайтя здоровехоньки, Светлый Клин!

Оправившись от изумления, Денисов также низко склонил голову. Даже если бы он никогда раньше не встречал этого Иного, не узнать его было невозможно, поскольку отпечатки аур магов такого уровня хранились в памяти и передавались по цепочке, будто фотографические карточки закадычных друзей и злейших врагов, будто изображения народных вождей и тиранов настоящего и минувших времен, будто рассказы о событиях, в которых ты сам не участвовал, но о которых можешь поведать другим во всех или почти во всех подробностях. Скромно теребящего в руках кепку шамана знали все, кто хоть сколь-нибудь ощутимо пожил на этом свете в качестве Иного. Изумление Денисова было вызвано не тем, что в доме оказался маг Высшего ранга – поскольку участковый понятия не имел, с кем придется встретиться, он был готов увидеть кого угодно, – и уж конечно, не тем, каким способом явился простецки выглядевший шаман. Однако Федор Кузьмич никак не мог связать вот этого конкретного Иного с Николаем или Катериной. Анюту Мельникову мог, знакомую незнакомку в цыганской кибитке мог, Аесарона и Качашкина мог и даже Матрене Воропаевой не слишком удивился бы. Но этот Темный давным-давно уединился в такой глухой чаще, так накрепко отрекся от суеты, таким барьером оградил себя, что подобный выход в свет мог быть вызван только событием исключительным, а ничего особенного, кроме непонятных аномалий в Сумраке, пока не наблюдалось. Но как с ними связан Николай? И не является ли приход отшельника первой весточкой бури, которую предчувствовал Денисов?

– И тебе доброго здоровья, Химригон. – Чуть помешкав и пожевав губами, он заметил: – Не ожидал тебя здесь увидать.

Высший шаман захихикал, закивал мелко:

– Я и сам спервоначалу не сбиралси! Ты же знашь, Федор, я не шибко желаючий до большого обчества. Захаживаю в мир-то, токма за-ради речь родну не забыть. За-ради этого следоват упражнение давать хучь изредка.

– А от меня ты спрятался от стеснения, что все-таки забыл родную речь? – с вежливой иронией поинтересовался Денисов. – Я ведь глянул на второй слой – не было там никого. Глубоко схоронился! На третьем, что ли?

Николай, почтительно стоящий в сторонке и внимательно слушающий разговор двух старших магов, одному из которых, по самым скромным подсчетам, было лет четыреста, при упоминании третьего слоя оторопело выпучил глаза – не знал еще о существовании такого, видать.

– Разве ж я от тебяхоронилси? – удивился шаман. – Мы с Колей-Миколашей как раз обсужжали, што ты не один явисси, а со своим дружком новым, с городским Светлым любивцем сказочек. Наслышаны, наслышаны… Ну, што одинешенек прискакал – честь и хвала, а как учуял бы Высшего в горнице – мабуть, и не зашел бы, а?

Шаман снова захихикал, Денисов серьезно помотал головой:

– Зашел бы, не сомневайся. Я ведь не издаля полюбоваться сюда скакал, я зятю на выручку спешил.

Улыбка сошла с лица Химригона. Вытянулось лицо и у Николая, брови поднялись домиком – не ждал, что Светлый может помчаться Темному помощь оказывать, думал, что тестем другие причины движут? Стратег…

– Миколаша с меня вреда без пользы не имал, не придумывайтя, некого тут выручать. Ты сядай, Федор, сядай, разговор, мабуть, длиннехонький приключится.

Садясь на стул, вроде и не сделал ничего Химригон, но комната вдруг оказалась накрыта таким непроницаемым колпаком, что Денисов вообще перестал ощущать пространство за ее пределами – как будто их троих перенесло в подземный бункер, в глухую пещеру внутри скалы, вморозило, будто мамонтов, в огромную глыбу льда. Во что превратилась горница для стороннего наблюдателя, если бы таковой имелся, оставалось только догадываться.

– Может, чаю скипятить? – робко предложил молодой Темный, но шаман одарил его таким выразительным колючим взглядом, что Николай замолк и быстренько плюхнулся на свое место.

Присел и Денисов. Химригон, единственный Высший из шаманов, с которыми ему доводилось общаться, единственный из шаманов, кому за последние сто лет было даровано право пользоваться персональным Темным именем, вынул из внутреннего кармана пиджака длинную тонкую курительную трубку. Вставив ее меж зубов, он окончательно сделался похож на охотника-селькупа Кульманакова из деревеньки Кедровки, ютящейся за рекой, в трех километрах от Вьюшки. Денисову стало интересно, носил ли Химригон в миру ту же фамилию, являлся ли родоначальником селькупского семейства, или Кульманаков был плодом утоленной однажды шаманской страсти? Впрочем, о таких вещах не спрашивают. Иногда знать о них вредно и даже опасно.

Шаман посидел, вперив взгляд в потолок, выпустил туда же несколько струек вонючего дыма, встрепенулся, зашевелился, машинальным движением смел со скатерти невидимую крошку и наконец заговорил:

– А мабуть, и жаль, што любивец сказочек отсутствоват, посколь заметно антиресну и поучительну сторию буду говореть. Што он там в книжке читат – это ить не стории, это ить одно надругательство! А я чичас буду сказывать, как на самом деле образовалося. Ты слухай, Федор, слухай, тебе потом вывод делать случай будет. – Он пожевал мундштук, переместил его из одного уголка рта в другой, пыхнул дымом и начал напевно: – Один раз состоялси такой момент, што Дог со своим сыном ходил по третьему небу – ну, вы смекаитя, какое такое третье небо в виду имецца. Откель ни возьмись напали на йих семь чудовищ-громов. Шестерых Дог победил, а седьмой, самый манинькой, оказалси мамкой тех шестерых. И така ярость обуяла седьмого грома, што стал Дог иметь соображение: мабуть, осилит он иё, мамку-то, а мабуть, не осилит, и тогда она до йиво сына доберетси. Не стал он ждать, штоб так стало, и обратил сына в гагару с черным пером и напутствовал, как лететь обратно, на берег родной реки, где знакомые шаманы примуть сына, и обратять опять в человека, и защитять, коли нужда така придется. Полетел сын, да молод был, нетерпелив, не все услыхал из отцовских слов, не все понял. Попал он не на свой берег, а на чужой, где про шаманов не ведали. Увидали те люди гагару – и давай за йей гоняться! Сын кричить, што он не птица, а оне йиво не разумеють. Споймали, конешно. Шею свернули, ощипали, зажарили и съели. Наутро все беременные стали – и мужики, кто гагару ел, и бабы. Мужики в мучениях скончалися, а бабы произвели на свет шаманов, которы разошлися по тайге и научили других людей, што нельзя трогать гагару, особливо ежели у йей черно перо на горле.

Химригон замолчал, оглядел слушателей, проверяя, произвел ли на них впечатление его рассказ. Денисов округлил рот, подвигал бровями, легко вздохнул и раздумчиво промолвил:

– М-да… Ужасные ты вещи рассказываешь, Химригон. Просто в дрожь бросает. Жаль пацана! Только вот никак я не могу докумекать, какой вывод должон сделать из энтой поучительной истории? Нельзя гулять с детьми по третьему слою Сумрака?

– А для вывода ты ранний момент выбрал, Федор! – с укоризной произнес шаман. – Чичас, ты сам знашь, возля Вьюшки разный народец крутицца – хороший, плохой, а то и вовсе непонятный. И всем йим одно подавай, и тут оченно важно ошибку не дать!