– Уж на что Остыган – глыба, а нашлась-таки и у него кнопка! А Федор Кузьмич… Да ты пораскинь мозгами, отчего его жизнь такая, какая есть?

А чего раскидывать? Тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: человеку чужды дрязги Дозоров, ему куда ближе поддержание гармонии в небольшом мирке, отгороженном тайгой от кипучей областной жизни. Он – участковый, в самом прямом, в самом натуральном смысле этого слова. Приняв фразу «Не потревожь!» за правило, за аксиому, за заповедь, он обходился и готов был обходиться далее без вмешательства официальных структур. Он предпочитает не кидаться в драку, а находить мирное решение любой проблемы. Он обыденно пообщался с вампиршей Мельниковой, он предпочел договориться с оборотнем Пардусом, он добился клятвенного обещания от Высшего мага Аесарона и сейчас, на трассе, гораздо раньше Евгения понял, каких мучений ему стоит сделать выбор. Понял – и избавил от необходимости подобный выбор делать. Пусть одному совершить задуманное многажды труднее, главное – чтобы у оперативника не возникло проблем с руководством, товарищами и противником, главное – чтобы Угорь не стал предателем, преступником по его вине. И такое самопожертвование наблюдалось во всех ключевых решениях Денисова: вместо поддержки Дозора он выбрал одиночество «стража земель русских» – Светлого Клина; вместо практически вечной молодости – счастье своей любимой и любящей жены; и семейное счастье его дочери далось Федору Кузьмичу ценой невероятных моральных терзаний, ценой отречения от собственных желаний…

Видимо, в лице Евгения что-то изменилось, потому что Сибиряк остановил свой нервный бег, снял очки и, близоруко щурясь, участливо спросил:

– Ну? Дошло наконец? – Он раздраженно пошарил в кармане утепленной куртки. – Будь там любой другой младенец – Денисов вряд ли вылез бы из своей норы. Так? Он приехал сюда только потому, что Данилка – член его семьи. Он чувствует себя виноватым перед дочерью и потому сделает все, чтобы вернуть ей сына. Получится – прекрасно! А если нет? Если его там скрутят? «Светлый Клин» – штука мощная, но использовать его в личных целях нельзя. Отобьется ли маг невеликой силы от десятка-другого куда более сильных Иных? А теперь представь, что собравшиеся там убедят Денисова, что, как только начнется наша атака, пострадает или даже погибнет все мирное население, включая его внука! Разве это – не непосредственная угроза людям? Разве это – не причина задействовать «Светлый Клин» против атакующих?

Угорь обалдело помотал головой.

Представить себе Федора Кузьмича Темным он никак не мог, но мотивы поступка Денисова, этот рейд в Загарино… Ведь Темный – это не тот, кто регулярно творит злодеяния, он может и облагодетельствовать, и защитить, и спасти, в общем – принести людям добра не меньше, чем Светлый. При одном условии: это будет ему выгодно. Эгоизм – это то, что отличает адептов Тьмы от адептов Света. А что движет Денисовым в сложившейся ситуации? Разве не эгоизм? Да, он вывел из-под удара Евгения, он не доверяет затее альянса во главе с Аесароном и Сибиряком, в конце концов – он привык действовать в одиночку, без оглядки на указания Дозоров, но… Как далеко он готов зайти, чтобы вызволить внука? Через что он готов переступить, дабы вернуть спокойствие в свою семью?

Неподалеку разворачивался невесть как попавший в лагерь трелевочный трактор. Его гусеницы были черно-красными – от налипшей мокрой земли и брусничного сока. Двигался он абсолютно беззвучно, что делало картинку фантасмагоричной. Евгений знал, что колпак тишины, накинутый Сибиряком, работает в обе стороны: посторонние звуки не доносятся сюда, не мешают серьезной беседе, а все сказанное здесь – не проникнет наружу. Знал, и все же вид бесшумно ворочающейся меж стволов многосильной и многотонной махины вызывал дискомфорт, ощущение обмана.

Точнехонько за шиворот влетела холодная капля, сорвавшаяся с ветвей, и Евгений встрепенулся. Сибиряк, сжалившись, махнул рукой:

– Ладно, расскажи, что там с тенью – не тенью, волной – не волной. Что это, по-твоему, было? Куда и почему сбежали Валов и Симкин?

– Нет, погодите! – решительно возразил Угорь. – Если все, что вы предполагаете в отношении Денисова, – правда, то почему вы до сих пор здесь? Почему не остановите его, не распорядитесь развернуть?

Сибиряк с рассеянной грустью глянул на него, произнес будто бы с сожалением:

– Мы только что окончательно локализовали границы общины.

– Ну, это же Загарино, верно?

– И Загарино, и прилегающие к нему территории – возделываемые поля, пастбища, небольшое озеро, излучина реки, кусок тайги. Огромное пространство, на котором никем не считанное количество объектов бытового и хозяйственного назначения, пространство, к которому ведет десяток дорог, сотня тропинок – это если судить по карте района. Где именно держат мальчика? Куда направится Денисов? К тому же у нас возникли некоторые трудности с… Ну, не суть важно. Сейчас там, на месте, Аесарон. Думаю, он разберется. С Денисовым – в том числе.

– И вы считаете, что…

– Евгений, – виновато развел руками Сибиряк, – я считаю, что мне необходимо получить интересующую меня информацию о неизвестном заклятье, способном лишать рассудка и обращать в бегство Иных, находящихся в моем подчинении. Похоже, Валов и Симкин были не первыми, кто подвергся его воздействию.

– А что ж вы сразу…

– А сразу – ты видел во мне врага, обидчика, подлого интригана и так далее. Ты бы, глядишь, сжал зубы, как партизан… Верно? Все, проехали. Теперь – докладывай.

В Загарино Федор Кузьмич бывал всего лишь раз, давным-давно, еще до войны, когда с товарищами ездил на ночную рыбалку на небольшое лесное озерцо. Своих рыбных мест им, видишь ли, мало было, решили в соседнем районе счастья попытать! Конечно же, сейчас он не помнил точного расположения этого села, да и изменилось с той поры многое: трассу вон какую аккуратную проложили, лес кое-где вырубили под посевы, а кое-где ровными рядками выстроились свежие посадки сосен неместных, завезенных, каких-то особых пород. Но что накатанная грунтовая дорога, по которой он проехал на скрипучей телеге четыре десятка лет назад, что асфальтированная трасса, по которой гнал сейчас на современном автомобиле, – расстояние от райцентра до села вряд ли должно было сильно измениться. Тем не менее, отъехав от города километров на сорок и, соответственно, километров на двадцать от того места, где расстался с Евгением, он так и не приметил ни указателя, ни домов. Развернулся, медленно двинулся в обратном направлении. Может, оно в такой низинке, что с трассы не видать? Или за стеной деревьев? Или до него, как до Вьюшки, двухкилометровый крюк нужно сделать по проселку? В открытое окно врывались ароматы яблок, печного дыма, навоза, солярки – по всем приметам, Денисов был совсем близко от человеческого жилья, от колхозных владений, и все же – никак не мог понять, где именно это Загарино находится. Еще немного – и он опять вернется туда, откуда начал свое «одиночное плавание». А там небось снова пикет – или тот, что пытался задержать их с Евгением, или уже другой.

Он остановил «Волгу» на обочине, вышел наружу, осмотрелся. Здесь «человеческие» запахи ощущались гораздо меньше, стало быть – нужно снова разворачиваться. Конечно, не бывает таких трасс, с которых не было бы съездов влево-вправо, Денисов по пути заметил несколько, но все эти ответвления не показались ему особо наезженными. Нынешние колхозы – это в первую очередь техника: гусеничные и колесные трактора, комбайны, сеялки, лесовозы, самосвалы. После уборочной страды грунтовые дороги должны быть либо укатаны до бетонной гладкости и твердости, либо разбиты из-за дождей, заметно продавлены колесами большегрузов. Но подобных проселков ему не попадалось, а те, что встретились, его представлениям не соответствовали. Ну что это такое – две поросшие травой колеи? Ладно, допустим, поля находятся в стороне, комбайнам и зерновозам нет необходимости выходить на трассу. Но как-то они свою продукцию в райцентр доставляют? Сырье на бумфабрику возят? Рейсовый автобус где-то поворот должен делать?