— Это вряд ли, — Ёля слезла с кушетки и, держась за поясницу, поплелась к доктору. — Мой дар только мой.

— Деточка, — надменный старушечий взгляд скользнул по сопернице от макушки до пят и обратно, — прикуси язык. Окажемся в Шинари, и я немедленно перегрызу тебе глотку. Дар мой!

— Сила Аи выбрала хозяйкой меня, а вам придётся оформлять пенсию на Земле. Мы с доктором Стефаном возвращаемся в Шинари.

Последнюю фразу Ёля бросила таким будничным тоном, что Искра Ивановна впала в лёгкий ступор. Декупажная старушка растерянно моргнула и перевела взгляд с «сосуда» на душеправа. Морщинистые губы приоткрылись, готовясь выплюнуть ядовитый монолог, но мужчина заговорил первым:

— Заплатить тебе всё равно нечем. Смирись.

— Не-е-ет, — старуха скривились в нервной ухмылке, — нет тебе дороги в Шинари. Боги наказали тебя и Лиэю… Вечность здесь — вот твоя участь!

— Боги наказали, Боги простили, — Ёлка цапнула свою дамскую сумочку и вытряхнула её содержимое на кушетку.

Болтаться в фантазиях времени у неё не было ни сил, ни желания. Богиня, значит, Богиня, пора воспользоваться своими правами. Вот только найти бы что-нибудь подходящее для оплаты услуг проводника между мирами.

— Вот та блестящая штучка подойдёт, — доктор указал пальцем на пояс из чешуи ахры, и Ёлка оторвалась от изучения недр своего кошелька, в котором всё равно не было денег.

Красивую штучку она прихватила с собой, когда собиралась на приём к психотерапевту. Слишком много смешанных чувств вызывало украшение, и Ёлка решила, что может поговорить об этом с доктором. Мягкий шорох рыбьей чешуи и яркий цветной блеск — у Ёли на губах заиграла улыбка.

— На всё воля Богов, — гордо вскинув голову, изрекла дочь Аи. — Макден, верни меня в Шинари. И… Твоё наказание окончено.

Последнее, что видела Ёля — довольную улыбку душеправа, последнее, что слышала — дикий ор Искры Ивановны. «Гар» — сказанное нежным шёпотом, рассыпалось по дороге времени блестящей чешуёй ахры. Красный ворсистый ковёр под ногами изогнулся волной, голова закружилась, и Ёлка с удовольствием нырнула в вязкую темноту, позволяя времени расставить всё по местам.

Ёлю встретили шикарно — прошлись гладким, мокрым языком по щеке. Щурясь от яркого света, она вцепилась пальчиками в мягкую шкура Дозора, но радость встречи омрачила резкая боль в пояснице. Волк поджал уши и принялся утешать хозяйку.

— Фу! Фу… Нельзя! — зверь не понимал болгарского, но с восприятием интонации проблем не было. Слюнявые лобызания Ёлиной щеки прекратились, а боль — нет.

В летнем ситцевом сарафанчике и балетках, Ёлка лежала на заснеженной лесной дороге, а вокруг ни души. Опираясь на Дозора, кое-как поднялась на ноги, и тело тут же обдало жаром. В Софии она посещала сразу несколько курсов для беременных, слушала одну и ту же информацию по пять раз, лишь бы проводить меньше времени дома с Янушем, и теперь, подкованная в вопросе, понимала — роды начались.

— Макден! — крик Ёли пронёсся по зимнему лесу, но ответа не последовало.

Впереди деревня — крыши домов вдалеке укрывала морозная дымка. Дойти? Замёрзнуть к чёртовой бабушке, не преодолев и половину пути.

Усни, если хочешь быть вдвоем

Наедине с собою…

© Группа «Пилот» — «Джаз»

Шайла бродила по лесу, стараясь не уходить слишком далеко от хижины. Волк Ансгара смылся, едва она отвлеклась на племянника. Пришлось оставить ребёнка в доме, а самой отправиться на поиски зверя. Не то чтобы Шайла была совестливой, но Мэд озвучил приказ нового командира — волк должен оставаться в хижине. Подвести человека, который спас ей жизнь, шинарка не могла. Да и дитё… Мальчишка постоянно спрашивал, где его мама, а Шайла понятия не имела, как объяснить, что среди живых её больше нет. Глотая слёзы, она старалась не вспоминать истерзанные тела родных, что видела пару часов назад. Найдёт волка, заманит его в дом, запрёт и бегом отсюда. В город… О, Боги! По дороге нельзя, в лесу могут быть кочевники, а по сугробам с ребёнком на руках далеко не уйти. Если останутся живы, Шайла будет растить племянника, как родного сына. Прав был Гар — нужно пробовать жить иначе. Прежняя Шайла умерла, и жалеть не надо — не было в ней ничего хорошего. Хотела наследства папкиного, сестру за пояс заткнуть пыталась, а теперь и их нет. Никого у неё теперь нет, кроме мальчишки с русыми кудрями, как у его матери, и фиолетовыми глазами, как у его деда.

— Ничего-ничего, всё хорошо будет… — бодрилась, вглядываясь вдаль.

Найти уже этого проклятого волка, спрятаться в хижине и молиться, чтобы кочевники прошли мимо, когда будут уходить из разорённой деревни. Домик стоял очень удачно, вокруг плотная стена из деревьев, стволы надёжно скрывали его от чужих глаз. Главное — огонь в очаге не разводить, так и Мэд сказал. Шинарка всхлипнула — надежд, что деревню пощадят, а её спаситель останется жив, почти не было. Разрыдаться ей не дал девичий крик — от испуга Шайла покрылась льдом изнутри. Звали ни то Макрена, ни то Макдена, а голос знакомый. Утопая в сугробах, шинарка поспешила к тропинке, но замерла, едва увидела, кто кричал. Дочь Аи с огромным животом, в лёгкой светлой рубашке странного кроя, на полусогнутых ногах еле-еле плелась по дороге в сторону деревни. О, предки… Богиня вернулась! Ещё вчера она была стройной, что веточка, а сегодня вон какое пузо — рожать пора! В Шайлу словно молния попала — да у девчонки Гара платье между ног мокрое, а пятно-то чуть красное.

— Эй! — Шайла кричала шёпотом. — Стой!

Увидев её, дочь Аи перепугалась, будто ей навстречу не девушка вышла — кочевники. На тонких побелевших пальчиках Богини закучерявилась чёрная дымка. Шинарка остановилась.

— Не подходить! — прохрипела дочь Аи.

Богиню стало жалко, даже бессердечный вздрогнет — беспомощная, с животом этим, не идёт — ползёт, а одёжка — разве что жарким летним днём надеть. Шайлу передёрнуло — она нацепила шубу на племянника, а сама осталась в шерстяном платье да жилетке, и то зябко. Беременную колотило от холода, губы синие, нос отморозила — белый. Шинарка нахмурилась, выдохнула и направилась к дочери Аи:

— Я помочь хочу.

— Ты помочь уже раз, — Богиня выпрямилась и задрожала ещё сильнее.

— Тогда я тебе помогать и не думала, — честно призналась. — Идём, тут ваша хижина рядом, туда надо.

— Нет! Я ходить в деревню!

— Не верещи, — зашипела Шайла, прижав пальчик к своим губам. — Нельзя в деревню, там кочевники. Бой будет, а тебе рожать вот-вот. Лучше своих попроси, — подняла голову к небу, — пусть помогут. Гар один с ними не справится, а Элман… Сволочь Элман, — вздохнула, подхватив Богиню под локоть.

— Гар… — словно в бреду выдала дочь Аи. — Пустить меня, — рыкнула и, застонав, поковыляла в сторону деревни.

Шайла осталась стоять, глядя в спину уползавшей Богини — иначе этот способ передвижения шинарка назвать не могла, улитка и та быстрее.

— Пусть идёт, возиться с ней ещё, — прошептала.

Закусив губу, девушка боролась с собственными чувствами: сестра такая же пузатая ходила, а когда ей пришло время рожать, рядом была только Шайла. В ту ночь повитуха захворала, встать не могла, а дитя не спрашивает, на свет появиться торопится. Пришлось самой роды принимать. Ох, и натерпелись они тогда с сестрицей, а когда Шайла взяла на руки мальчишку, даже о соперничестве на мгновение забыла: криком кричит, а пальчики на ручках такие махонькие… Почему-то эти пальчики впились Шайле в память — не выдернешь, и от одного воспоминания хотелось зарыдать. Сквозь пелену слёз Шайла ещё раз посмотрела на Богиню — ползёт. Вот ведь упрямая! Ради мужика ни себя, ни ребёнка не жалеет. Будто не понимает, глупая, что не дойдёт — в лесу околеет. Шинарка тряхнула головой, отгоняя страшные мысли, и, поджав губы, пошла за дочерью Аи.

— Слушать ничего не хочу, — развернула Богиню, а у той подкосились ноги. — Хочешь, проклинай, но помереть я тебе не дам, — закинула холодную руку девушки себе на плечо и повела к хижине.