Как ты изрек, а слова ведь нерушимы твои!»

        Тут же Юпитер кивнул. От кивка его дрогнули оба

490 Полюса и задрожал с ношей небесной Атлант.

        Место есть, что в старину называлось Козье Болото;

        Как-то случилось, что там, Ромул, судил ты народ.

        Спряталось солнце, и все облаками закрылося небо,

        И полился проливной ливень тяжелый из туч.

495 Гром гремит, все бегут, небо, треснув, сверкает огнями:

        И на отцовских конях взносится царь в небеса.

        Скорбь наступила, отцов обвиняют облыжно в убийстве;

        Так и решили бы все, кабы не случай один.

        Прокул Юлий однажды из города шел Альбы Лонги,

500 Ярко светила луна, факел тут был ни к чему.

        Вдруг неожиданно вся задрожала слева ограда:

        Он отшатнулся и встал, волосы дыбом взвились,

        Чудный, превыше людей, облаченный царской трабеей

        Ромул явился ему, став посредине пути,

505 И произнес: «Запрети предаваться скорби квиритам,

        Да не сквернят моего плачем они божества.

        Пусть благовонья несут, чтя нового бога Квирина,

        Помня всегда о своем деле — веденье войны».

        Так повелел и от глаз сокрылся он в воздухе легком;

510 Прокул сзывает народ и объявляет приказ.

        Богу возводится храм, его именем холм называют,

        И учреждаются тут праздника отчего дни.

        «Но почему ж этот день Глупцов также праздником назван?»

        Слушай. Причины тому вздорны, по все-таки есть.

515 Не было в древности здесь привычных к сохе землепашцев:

        Сила и ловкость мужей тратилась в ратном труде.

        Больше хвалили за меч, чем за плуг с искривленной рассохой,

        С пренебреженных полей мало сбирали плодов.

        Сеяли полбу в те давние дни и полбу косили,

520 В жертву Церере неся первый ее урожай.

        Пользу узнавши огня, они стали поджаривать полбу

        И по своей же вине много наделали бед.

        Ибо наместо зерна золу они полбы сметали

        И поджигали порой хижины сами свои.

525 Стала богиней их печь — Форнака, Форнаку молили

        Люди о том, чтоб она не выжигала зерна.

        Главный теперь курион Форнакалии провозглашает

        В разное время, а дня точного празднику нет;

        И на висящих везде по форуму многих таблицах

530 Каждая курия свой видит особый значок.[370]

        Но из народа глупцы своих собственных курий не знают

        И до последнего дня праздника этого ждут.

        Честь и могилам дана. Ублажайте отчие души

        И небольшие дары ставьте на пепел костров!

535 Маны немногого ждут: они ценят почтение выше

        Пышных даров. Божества Стикса отнюдь не жадны.

        Рады они черепкам, увитым скромным веночком,

        Горсточке малой зерна, соли крупинке одной,

        Хлеба кусочку в вине, лепесткам цветущих фиалок:

540 Все это брось в черепке посередине дорог.

        Можно и большее дать, но и этим ты тени умолишь,

        И помолись ты еще у погребальных костров.

        Этот обычай введен был благочестивым Энеем

        В землях твоих в старину, гостеприимный Латин.

545 Духу отца приносил Эней ежегодные жертвы:

        С этой поры и пошел сей благочестный обряд.

        Некогда, впрочем, пока велись упорные войны

        Долгие, был позабыт день почитанья отцов.

        Но наказанье пришло: говорят, что за это несчастье

550 Рим раскалился огнем от пригородных костров.

        Трудно поверить, но будто тогда из могил появились

        Предки и стали стенать, плача в ночной темноте,

        А по дорогам везде городским и полям завывали

        Толпы бесплотных теней и ужасающих душ.

555 Как только стали опять воздавать почитание мертвым, —

        Нет ни чудес никаких, ни мертвецов из могил.

        Но в поминальные дни вы не думайте, вдовы, о браках,

        Факел сосновый пускай чистых уж дней подождет.

        Да и тебе, хоть твоей ты и кажешься матери зрелой,

560 Пусть не расчешет копье гнутое девичьих кос.

        Светочи спрячь ты свои, Гименей, и от мрачных огней их

        Скрой! Уныло огни при погребеньях горят.

        Боги таятся пускай за дверями закрытыми храмов,

        Пусть фимиам не дымит и не горят очаги.

565 Легкие души теперь и тела погребенных в могилах

        Бродят, и тени едят яства с гробниц и могил.

        Так продолжаться должно не долее дней, что осталось

        В месяце: в наших стихах столько же числится стоп.[371]

        День последний из них Фералий название носит:

570 Манам в последний раз в этот мы молимся день.

        Тут среди жен молодых многолетняя сидя старуха,

        Таците служит немой, но не немая сама.[372]

        Ладан кладет под порог, тремя его пальцами взявши,

        Там, где мышонок прогрыз ход потаенный себе;

575 Темный вяжет свинец тройною заклятою ниткой

        И у себя во рту вертит семь черных бобов;

        Жарит потом на огне зашитую голову рыбки,

        Что залепила смолой, медной иглой проколов;

        Льет вино, нашептав, а остаток его выпивают

580 Или сама, иль ее спутницы, больше сама.

        «Мы оплели языки и рты враждебные крепко!» —

        Старица так говорит пьяная, вон выходя.

        Спросишь ты, верно, меня, кто же эта богиня немая?

        Слушай же, что услыхал сам я от старых людей.

585 Неукротимой к Ютурне любовью объятый Юпитер

        Вытерпел то, что стерпеть богу такому нельзя:

        То среди леса она в орешнике пряталась частом,

        То она, в воду нырнув, к сестрам скрывалась своим.

        Он созывает всех нимф, которые в Лации жили,

590 И таковые слова хору их он говорит:

        «Ваша сестра сама себе враг, раз она отвергает

        Высшего бога любовь, не отдаваясь ему.

        Мне помогите и ей: ведь то, что мне будет усладой,

        Страстно желанною, то будет на радость и ей.

595 Берега вы на краю удержите, прошу я, беглянку,

        Чтобы она не могла в воду речную нырнуть».

        Так он сказал, и его послушались тибрские нимфы

        Все, что твой брачный чертог, Илия, верно блюдут.

        Но среди них оказалась одна, по имени Лала,

600 Что за болтливость свою также Болтуньей звалась:

        В этом ее был порок. Частенько Альмон[373] говорил ей:

        «Дочь, придержи свой язык», — но не сдержалась она.

        Только она подошла ко пруду Ютурны-сестрицы,

        Как закричала: «Беги!», бога слова рассказав.

605 После к Юноне она подошла, участь жен пожалела

        И говорит ей: «Твой муж в нимфу Ютурну влюблен».

        В ярость Юпитер пришел и тотчас у нимфы нескромной

        Вырвал язык, приказав строго Меркурию так:

        «К манам ее отведи: для немых там пригодное место.

610 Нимфа, да будет она нимфой подземных болот!»

        Отдал Юпитер приказ. Она входит с Меркурием в рощу,

        Здесь предводитель ее чувствует к пленнице страсть,

        Хочет он ей овладеть, она взглядом его умоляет, —