— Пфффх! — выдает Иошико и начинает кашлять. Чаем подавилась, думает Чепу, я бы тоже подавился чаем, если бы мне Майко-сан сватали. Он не видел сам, но ему рассказывали, какая она может быть — смертоносная и ужасающая. Только подумать, что ты лежишь с ней в одной постели — брр… это как с тигром заниматься сексом. Если тигр будет недоволен, то у него будет плохой секс и хороший обед. Хотя и обед-то из него не очень — самокритично размышляет Чепу. Разве что суп сварить.

— Не пробовала? Многое потеряла. Хотя у вас же все впереди — слышала я про эти оргии на горячих источниках, туда пока только сенпаи ездят?

— Я… я отказываюсь беседовать с тобой на такие вот темы. — решительно заявляет Иошико. — Ты просто невозможна! Бывают же иные интересы в жизни кроме секса! Кроме того, была б ты просто озабоченной это полбеды, а ты …

— Еще Зигмунд Фрейд говорил, что в жизни человек руководствуется всего двумя мотивами — страхом смерти и желанием продлить себя в вечности, то есть сексом. То есть, или из страха, или из любви. Вот что ты выберешь?

— Ну, если так ставить вопрос, то конечно — любовь. Руководствоваться страхом — это как-то унизительно.

— Именно! — босые ножки под столом сплетаются в замысловатую конструкцию. — А ты же бунтарка, Иошико, ты же раздвигаешь границы возможного! Вот только не в том направлении ты идешь. Тебе нужно бороться за то, чтобы все всех любили и тогда этой ненависти между одаренными и обычниками не будет. Знаешь, где и маг и обычник равны?

— На Святой Земле? Где все равны перед Императором? В Лазурном Дворце?

— В постели. — босые ножки суетливо перебирают пальчиками под столом. — Тебе нужно завоевать этот мир своей любовью! Начнешь с Майко-сан, она наверняка против не будет, зажмешь ее в коридоре и ….

— Ну да, — хмыкает Иошико, — ее зажмешь. Это она кого угодно зажмет. Пробовала я с ней спарринговаться, вынесли меня через десять секунд. А это она мне еще фору в восемь секунд дала.

— Тогда надо действовать по-другому. О! Придумала! Заходит она к себе в комнату, а ты там на кровати лежишь. Уже голая и связанная — используй как хочешь. — босые ножки под столом жили своей собственной жизнь, перебирая пальчиками и барабаня по полу.

— Ну да, а она фыркнет и уйдет, а я как дура валяюсь голая… и вообще я же сказала, что не буду с тобой об этом разговаривать! — повышает голос Иошико. — Давай о чем-нибудь другом уже поговорим. Я вон, научилась клинки из локтей выращивать, смотри, ну чисто Гайвер!

— Гайвер, Гайвер, угу. А если мы случайно с ней в душевой окажемся? Есть идея — давай сперва изобразим, что у нас с тобой что-то есть, а там и Майко не устоит!

— Что?! Да ты… — белые кроссовки Иошико пропадают из поля зрения, слышатся звуки возни.

— Ой! Нет… не надо… Иошико-тян… только не это… — раздается голос с придыханием и белые кроссовки Иошико снова оказываются на полу.

— Ээ… ты извини. Не подумала. Извини в общем.

— Да ничего страшного. Можешь продолжать… — звучит томный голос. — Я… вела себя очень плохо… ты в своем праве. Может назовешь меня как-нибудь, как я заслуживаю?

— Ээ… я пойду пожалуй. — и белые кроссовки улепетывают по коридору, а Чепу думает, что в первый раз он видел, как Иошико кто-то превзошел в бою. Он мотает головой. У него есть миссия. У него есть задача. И никто не остановит его бумажную жабку на пути к ней.

Жабка скачет дальше. Наконец она достигает своей цели. Все, что было до этого — не считается. Теперь он сможет наконец узнать эти данные. Стратегически важные для его существования. Для существования Лесного Лагеря. Возможно — для всего мира. В помещении влажно, но бумага, из которой сделана жабка — вощенная. Он уже совершал эту ошибку, обычная бумага размокает и становится неуправляемой. Но не в этот раз. Бумага вощеная, это делает его жабку менее управляемой и быстрой, зато он наконец может узнать ответы на мучающие его вопросы. И еще одно — нельзя идти дальше, дальше его жабка будет заметна. Ему нужно спрятаться здесь. И ждать. Лучше всего забраться повыше, чтобы был обзор. После получаса неудачных попыток он наконец забрался на металлический шкафчик, пристроил свою жабку на краю и замер, обозревая помещение. Идеально. Теперь — ждать. Мысленно он сравнивал себя с известными ниндзя, которые пробирались во враждебные замки и замирали там, под потолком, на стропилах, выжидая, пока гости разойдутся и можно будет выполнить свою задачу.

Двери в помещение открылись и вошла Иошико. Она оглянулась по сторонам, открыла ближайший шкафчик и принялась снимать одежду. Зрелище было очень привлекательным, и хотя Чепу здесь не для того, чтобы глазеть на голую Иошико, но и упускать такой вот шанс он не мог. Он подвел жабку к краю, стараясь не упустить ни одной детали, и вот, Иошико уже сняла футболку, завела руки назад, чтобы расстегнуть бюстгальтер, но в эту минуту дверь открывается. Входит Огненная Сестра Акира. Его цель. Его миссия. Жабка переключает внимание на вновь вошедшую.

— Иошико. И ты тут. — говорит Акира-сан.

— Была в спортзале, — поясняет Иошико, снимая бюстгальтер, — вспотела вся.

— Как там новенькая? — спрашивает Акира, скидывая туфли. — Адаптируется понемногу?

— Угу, — кивает Иошико, прикрываясь полотенцем, — адаптируется.

— Вот и хорошо. — Акира снимает пиджак, расстегивает блузку и … бумажная жабка летит вниз со шкафчика! Поспешил, думает Чепу, слишком подался вперед, я же еще ничего не увидел!

— Чепу?! — Иошико подбирает жабку и подносит ее к лицу. — Ах ты мелкий засранец. Ну все, ты труп.

— Что это? — поднимает бровь Акира-сан, но Иошико уже сминает жабку в кулаке и связь прерывается. Чепу вскидывает руки в отчаянии. Он так и не узнал, на какой груди у Акиры-сан родинка в виде Японских островов! Ему придется выдержать сорок щелбанов от Шлендры, дразнилки от Вереск… ах, да… и еще он труп.

Глава 37

— Вот так все и было. — заканчивает рассказ Майко и обводит всех многозначительным взглядом. — Только благодаря моему обаянию и гению, ну и Син пару раз помогал, конечно.

— Как интересно. — говорит Акира, передразнивая мою коронную фразу, вот тут-то мне бы и возмутиться, но момент уже утерян, она поворачивается ко мне.

— Так все и было? — идеальная бровь Акиры поднимается ровно на два миллиметра. Я киваю. Говорю, что да, Майко права, практически так и было. Почти все. Кроме некоторого преувеличения насчет благодарности Кикуми, не предлагала она ее на столе прямо вместе с Марией-сан.

— Но подразумевала! — перебивает меня Майко: — какими глазами она на тебя смотрела! И вся красная была! Мы им там телефончик оставили, думаю, денька через два эта Кикуми позвонит. Скажет, что вспомнила кое-какие подробности и о встрече попросит — вот увидишь. Если не позвонит, то я свою шляпу съем.

— Не знаю, что она там подразумевала. Я в подразумеваниях не силен. А вот что стало ясно без гаданий на кофейной гуще, так это, что моя сигма-пять успешно восстанавливает утерянные конечности, даже из состояния полностью заживших культей. Это раз. И второе — вот эта вот штуковина. — я указываю на небольшую букву из полупрозрачной резины, которую вертит в руке Майко. — Как уверяет Мария-сан, данная штуковина была имплантирована в плечо Кикуми. Рентгеном не обнаруживалась, однако причиняла Кикуми неудобства. Как только они завели себе кресло-паука — Кикуми рассказала Марии о болях в плече. Мария смогла нащупать эту штуковину и самостоятельно — с обезболивающим, вырезать ее.

— Почему самостоятельно? Что она к врачам не обратилась? — хмурится Акира.

— Тоже так подумали, — говорит Майко, — да к тому моменту Кикуми врачей и больниц до дрожи в … культях боялась. Вот и …

Я киваю, вспоминая этот момент. Кикуми говорила, что до того, как она смогла говорить и передвигаться с помощью кресла, ее жизнь представляла из себя сущий кошмар.

— Я же все понимаю. — говорила она, держа чашку с чаем в руках и сияя совершенно счастливыми, ошалевшими глазами. — Мария-сан работает. А я для нее просто обуза была. Но так тяжело было просто сидеть целый день перед телевизором! С тех пор я телевизор терпеть не могу, от звука тошнит. Вы не представляете, каково это… просто сидеть и смотреть. А теперь я вот так могу! — она ставит чашку на стол и подпрыгивает в воздух, задевает стол, разбивает чашку, обливается горячим чаем, но ее лицо по-прежнему сияет.