— А вот нечего вне очереди лезть. — тут же откликается Ромашкина Кира: — Ужин в семь. Нечего тут кусочничать ходить.

— Не любят меня валькирии, — грустит фон Келлер: — а в лейб-гвардии с довольствия списали. Сдохну-с…

— Вы бы не приставали к девочкам, никто бы вас не обделял, а второго дня еще и спирт у нас унесли, а это НЗ. — отрезает валькирия Ромашкина и тут же, совсем другим голосом обращается ко мне: — А вам, Владимир Григорьевич, мы с собой завернем. У нас и после обеда осталось и еще колбаски да краюху хлеба… и… Иванова!

— Да? — поднимает голову одна из валькирий, с кудрявыми волосами, курносая и с веснушками по щекам.

— Бутылочку коньяка заверни в пергамент, чай скучно будет Владимиру Григорьевичу на губе сидеть… — говорит Ромашкина и вторая валькирия кивает и тут же исчезает за пологом.

— Армаганьяк, — поднимает палец вверх Ромашкина: — а не шустовский. Все одно у Шустова не умеют коньяк делать, армянский пятилетний, в старых бочках настоянный. А у Шустова норовят дубильный порошок подсыпать.

— Клевета! — возражает гусар: — Вот не надо на шустовский тут бочку катить! Да, виновен, каюсь, приставал к валькириям пару раз, но это же только из благих побуждений! Однако же в вопросе алкогольном, милая барышня, я вам не позволю пальму первенства надо мной одержать! Я, между прочим, пьяница со стажем, пивал я в домах высоких, да на балах разных! И шустовский коньяк вплоть до императорского дворца на столах стоял!

— Вот прямо на приеме у самого императора были? — спрашивает Ромашкина, заинтересовавшись и облокотившись на высокий стол. Я заметил на ее щеках белые следы от муки, четкие такие отпечатки ее ладошек.

— Ну… не то чтобы у самого императора. Но рядом-с. — уточняет гусар: — Хаживал я по приемам и ассамблеям, хаживал-с.

— А вот Константин Георгиевич говорит, что шустовский слишком резкий, а армаганьяк — мягкий. — прищуривается Ромашкина: — И потому шустовский только всякие пижоны молодые любят, а кто настоящий мужчина… тот армаганьяк пьет.

— Ээ… — не нашелся что сказать гусар и полез пятерней «в гору» — затылок почесать, да вовремя спохватился и руку опустил: — ну так… на вкус и цвет…

— Вот! — из небытия возникает валькирия Иванова со своими кудряшками и веснушками и кладет на стол пергаментный сверток: — Армаганьяк! С лейб-гвардией поменялись на мясо. Они тоже пробовали на охоту съездить, да только кто ж на лошадях охотится тут? Распугали всю дичь, медведя старого из берлоги подняли да застрелили, а кто такое мясо есть будет? Он старый — вонючий, да червивый. А у нас девчонки тихонько сходили, двух косуль принесли. За одну нам гусары две бутылочки и сообразили…

— Так что, у вас одна останется? — спрашиваю я: — Не, оставьте себе, не насколько я уж и выпить хочу.

— Володя! — поднимает руку вверх гусар фон Келлер, словно призывая небеса к себе в свидетели: — Володя, зачем ты так говоришь!Ты же не один на губе сидеть будешь! Володя, бери, пока дают!

— И как вы с ним будете на губе вместе сидеть… — качает головой валькирия Ромашкина: — Как он вам надоест, да бутылка кончится — вы Пахома присылайте, я вам еще достану. А… вот и каша с мясом, я вам котелок с собой дам, вы потом вернете, хорошо? И… колбаски, хорошая колбаса, местного копчения. А хлебушек свежий, с утра пекли.

— Положительно, везунчик ты Володя, — вздыхает гусар: — мне бы так. И барышня Вероника на тебя западает. Ей-богу на дуэль тебя вызову. Хотя… ты ж меня угробишь. Ногу там оторвешь… а как гусару без ноги?

— Ты бы меньше болтал, Леон, глядишь и пользы было бы больше. — ворчу, я пытаясь сгрести в кучу и унести с собой все, что тут для меня Ромашкина на стол выложила.

— Гвардии лейтенант Уваров! — раздается в палатке, и я вздыхаю. Когда обращаются вот так вот, через «гвардии лейтенант», значит, что не просто поздороваться или там приятного аппетита пожелать. Значит служба, а я только-только продуктов набрал. И так обед пропустил со всеми этими СИБ, а потом разборками у Троицкого.

— Что такое? — поворачиваюсь я. Точно, младший чин из лейб-гвардии стоит, меня глазами ест.

— В Штабную палатку, срочно! — говорит он: — Немедленно!

— Вот только что оттуда, чего им еще надо…— ворчу я и оглядываюсь на кучу продуктов с завернутой в пергамент бутылкой коньяка. Армянского. Пятилетнего.

— А ты… ступай, Володя. — ласковым голосом говорит фон Келлер: — Ступай, раз служба. А я вещички твои до гауптвахты как раз и донесу. И колбасу и коньяк — все донесу.

— Вот же… — вздыхаю я: — Когда-нибудь меня в покое оставят?

В штабной палатке было необычно тесно и если раньше при моем прибытии на меня обращали какое-то внимание, то на этот раз никто даже ухом не повел. Все были заняты, или, следуя армейской поговорке, изображали жуткую занятость и активность. В палатке было полно людей, которых я не знал, были и знакомые лица, конечно же — генерал Троицкий, моя непосредственная начальница полковник Мещерская, адъютант генерала и еще несколько людей в форме лейб-гвардии, тут же были и черные из СИБ — Неприметный и Медуза Горгона, которая Ирина Васильевна, последняя при моем появлении подобралась.

Остальных я не узнавал. Над столом возвышался седой мужчина с морщинистым лбом и добрыми глазами, его черный мундир генерал-адъютанта от инфантерии украшали несколько орденов. По тому, как на него бросают взгляды, становится ясно, что теперь он тут главный. Рядом с ним водит руками по карте невысокая девушка с рыжими, коротко подстриженными волосами. Девушка также была одета в черный пехотный мундир, только в чине штык-юнкера. У девушки маленький прямой нос и упрямо поджатые губки.

—… вот тут и вот тут. Уже четвертый случай и вдоль всего периметра… — говорит она, указывая какие-то точки на карте: — Вторая рота валькирий провела фортификационные работы, так что ошибки быть не может.

— Вы, голубушка, снова у нас в роли мартовских ид выступаете. — вздыхает седой мужчина: — И почему не можете сказать, что Прорыв стабилизируется по третьему варианту? Или даже по первому?

— Потому, Николай Николаевич, что это неправда выйдет. Amicus Plato, sed magis amica est veritas… — отвечает девушка, откидывая прядь коротких волос с лица: — Никак не получается по третьему варианту.

— Да я уж вижу… — ворчит седой и поднимает голову, глядит на генерала Троицкого и вздыхает: — Константин Георгиевич, всех собрали?

— Почти. — отвечает генерал: — Уваров! Ты тут! А где фон Келлер?

— В столовой был, — отвечаю я: — могу за ним сейчас…

— Вольноопределяющийся фон Келлер по вашему приказанию прибыл! — чеканит от полога гусар, и только я понимаю, что бравый вояка сейчас очень огорчен тем фактом, что его вслед за мной отправили в Штабную. Хотя… мундир на груди у него подозрительно топорщится… округло так. Или господин гусар отрастил себе сиську или все-таки уволок с кухни бутылку коньяку.

— Так. — говорит седой в форме генерал-адъютанта от инфантерии: — Прекратить бардак! Даша, я вас умоляю…

— Всем заткнуться! Слушай сюда! — повышает голос девушка с рыжими волосами и все замолкают. Выждав некоторую паузу, генерал-адъютант вздыхает.

— Господа и дамы, — говорит он неожиданно мягким голосом: — у меня для вас пренеприятнейшие известия. К сожалению, мы имеем дело не с Прорывом, а с Переходом. — после этих слов в штабной палатке наступает полная тишина. Полнейшая. Если бы посреди зимы здесь водились бы мухи и одна из них пролетела бы над картой, что была расстелена на столе, она бы, пожалуй, оглушила нас своим жужжанием. Что такое Прорыв, я уже более или менее понимаю — это когда в наш мир из какого-то иного (ересь с точки зрения физической, но существует же квантовый переход Ломоносова-Лавуазье, почему не могут порталы существовать?) открывается портал и какие-то твари врываются оттуда сюда. Проблема с тварями заключается в том, что это для меня они на один удар, а для всех остальных — весьма неудобные противники. Чего уж там говорить, если газыри на груди у валькирии всего по шесть патронов с каждой стороны вмещают. Двенадцать выстрелов и все. Не предусмотрено больше. Почему? Да потому что военная наука безжалостна в своих вычислениях. Не предусмотрена жизнь валькирии в бою против этих тварей дольше чем на эти двенадцать выстрелов. Видел я этот Прорыв и ответственно могу заявить, что жизнь валькирии там не на двенадцать, а даже на пять выстрелов не тянет. Пока они перезарядят… пока вскинут винтовки к плечу… а твари уже тут. Два-три выстрела, не больше. Интересно, почему у них нет пулеметов?