Это опосредствованное соотношение есть, таким образом, некоторое умозаключение, в котором единичность, которая сначала фиксирует себя в противоположность в-себе [-бытия], связана с этим другим крайним термином только через посредство некоторого третьего. Через посредство этого среднего термина крайний термин — неизменное сознание — существует для несущественного сознания, в котором в то же время заключается и то, что оно точно так же существует для названного крайнего термина только через посредство этого среднего термина, и этот средний термин, следовательно, таков, что представляет друг для друга оба крайних термина и состоит обоюдным слугой каждого из них при другом. Этот средний термин сам есть сознательная сущность, ибо он есть действование, которое опосредствует сознание как таковое; содержание этого действования есть уничтожение, которому сознание подвергает свою единичность.

Итак, в этом среднем термине сознание освобождается от действования и потребления как своего действования и потребления; оно отталкивает от себя как от для-себя — сущей крайности сущность своей воли и сваливает на средний термин или на слугу [18] самобытность и свободу решения, а тем самым и вину своего действования. Этот посредник, как находящийся в непосредственном отношении с неизменной сущностью, служит своим советом в вопросах правды. Поступок, поскольку он есть исполнение чужого решения, со стороны действования или воли перестает быть собственным поступком. Но на долю несущественного сознания остается еще предметная сторона поступка, а именно плод его труда и потребление. Их, стало быть, оно точно так же отталкивает от себя и отказывается как от своей воли, так и от своей действительности, содержащейся в труде и потреблении; отказывается от нее, во-первых, как от достигнутой истины своей самостоятельности, обладающей самосознанием, поскольку оно двигается, представляя и произнося нечто совершенно чуждое, лишенное для него смысла; [19] во-вторых, отказывается от нее как от внешней собственности, уступая что-то из имущества, приобретенного трудом; в-третьих, отказывается от полученного наслаждения, опять-таки полностью лишая себя его в постах и в умерщвлении плоти.

Благодаря этим моментам отказа от собственного решения, затем от собственности и наслаждения и, наконец, благодаря положительному моменту занятия непонятным делом оно поистине и полностью отнимает у себя сознание внутренней и внешней свободы, [сознание] действительности как своего для-себя-бытия; оно уверено, что оно поистине отреклось от своего «я» и превратило свое непосредственное самосознание в некоторую вещь, в предметное бытие. — Отказ от себя оно могло подтвердить только этим действительным пожертвованием; ибо только в последнем исчезает обман, который содержится во внутреннем признавании благодарности сердцем, образом мысли и устами, в признавании, которое хотя и отклоняет от себя всю силу для-себя-бытия и приписывает ее дару свыше, но самим этим отклонением оно сохраняет за собой внешнюю самобытность в имуществе, от которого оно не отказывается, внутреннюю же — в сознании решения, которое оно само принимает, и в сознании своего определяемого им содержания, которое оно не обменяло на чуждое содержание, бессмысленно наполняющее его.

Но в действительно совершённом пожертвовании его оставило в себе и его несчастье, подобно тому как сознание сняло действование как свое действование. То обстоятельство, что это оставление совершилось в себе, есть, однако, некоторое действование другого крайнего термина заключения, который есть в-себе-сущая сущность. [20] Но названное пожертвование несущественного крайнего термина не было в то же время односторонним действованием, а содержало в себе действование другого [крайнего термина]. Ибо отказ от собственной воли негативен только с одной стороны, по своему понятию или в себе, но в то же время он положителен, а именно он есть утверждение воли как некоторого «иного», и — определенно — воли как чего-то не единичного, а всеобщего. Это положительное значение негативно установленной единичной воли есть для этого сознания воля другого крайнего термина, которая открывается ему — именно потому, что она есть для него «иное», — не сама собой, а благодаря третьему — посреднику, — открывается в виде совета. Поэтому для него его воля, конечно, становится всеобщей и в себе сущей волей, но оно само не есть для себя это «в себе»; отказ от своей воли как единичной не есть для него, согласно понятию, «положительное» всеобщей воли. Точно так же его отказ от имущества и потребления имеет лишь это же негативное значение, и всеобщее, которое ему благодаря этому открывается, [21] не есть для него его собственное действование. Подобно тому как это единство предметного и для-себя-бытия, заключающееся в понятии действования и поэтому обнаруживающееся сознанию в качестве сущности и предмета, — подобно тому как это единство не есть для него понятие его действования, точно так же ему не дано непосредственно и через него самого, что это единство возникает как предмет для него; оно предоставляет служителю — посреднику — провозгласить ему ту же даже еще подорванную достоверность, что лишь в себе его несчастье есть обратное [себе], т. е. оно есть действование, которое находит себе удовлетворение в своем действовании, или оно есть блаженное наслаждение; что его скудное действование точно так же б себе есть обратное, т. е. абсолютное действование; что, согласно понятию, действование только как действование единичного есть вообще действование. Но для него самого действование и его действительное действование остается скудным действованием, его наслаждение — скорбью, а снятость их в положительном значении — чем-то потусторонним. Но в этом предмете, в котором для него действование и бытие его как «этого» единичного сознания есть бытие и действование в себе, для него возникло представление о разуме, о достоверности сознания, достоверности того, что в своей единичности оно есть абсолютно в себе или есть вся реальность.

(A. A.) Разум (B. B.) Дух (C. C.) Религия (D. D.) Абсолютное знание

С постигнутой им мыслью, что единичное сознание в себе есть абсолютная сущность, сознание уходит обратно в само себя. Для несчастного сознания в-себе-бытие есть потустороннее его самого. Но движение несчастного сознания завершило в нем то, что единичность в ее полном развитии или единичность, которая есть действительное сознание, была установлена как негативное его самого, т. е. как предметная крайность или, иными словами, его для-себя-бытие было исторгнуто из себя и превращено в бытие; здесь для сознания обнаружилось также его единство с тем всеобщим, которое для нас (так как снятое единичное есть всеобщее) более уже не оказывается вне его и которое (так как сознание сохраняет себя само в этой своей негативности) в нем как таковом есть его сущность. Его истина есть то, что в умозаключении, где крайние термины выступали абсолютно раздельно, является средним термином, который говорит неизменному сознанию, что единичное отреклось от себя, а единичному — что неизменное уже не есть для него крайний термин, а примирено с ним. Этот средний термин есть единство, которое непосредственно знает оба [крайних термина] и устанавливает их соотношение, и есть сознание их единства, о котором он говорит сознанию и тем самым себе самому, есть достоверность того, что в нем вся истина.