Мастер Афафренфер прибыл сюда позавчера, Гвен. Саван одолела его в поединке, но он в хорошем настроении, и Кейн отправил его в путь, чтобы найти меня и предложить мне знания монахов ордена Желтой Розы. И я с нетерпением жду этого глубоко личного путешествия!

Благодаря чудесному повороту судьбы я снова очутился в этом месте, издавна знакомом мне, и у меня появилась возможность вести здесь более приятную жизнь.

В месте, которое мне знакомо, но которое так сильно изменилось теперь, после того, как Компаньоны из Халла, кажется, превратились в Легионы Халла.

И их число скоро вырастет, подруга моя.

Сначала мне показалось, что у Кэтти–бри что–то с животом, но нет, дело было не в проблемах с пищеварением.

Это была ножка, Гвен, чудесная маленькая ножка, ступня моей дочери или, может быть, моего сына. Совершенная крошечная ступня.

Интересно, какие шаги сделает в своей жизни эта ножка. По каким дорогам пройдет, какие найдет приключения, что хорошего оставит после себя?

Моя дорога наконец–то привела меня домой, я окружен теми, кого люблю, кто мне дорог. И теперь я не испытываю страха. Кэтти–бри со мной, и поэтому я счастлив.

Ты со мной, и поэтому я счастлив.

Реджис поселился у порога Гаунтлгрима, и поэтому я счастлив.

Бренор стал законным королем Гаунтлгрима, Главная башня восстановлена, город дворфов надолго переживет своего первого правителя, и поэтому я счастлив.

Вульфгар тоже здесь, он все время улыбается — возможно, в один прекрасный день он станет королем Дамары, но, скорее, выберет путь приключений. И я надеюсь, что он возьмет меня с собой, и поэтому я счастлив.

А что касается Артемиса Энтрери… Я не знаю, с чего начать. Никогда не думал, что этим кончится, что я увижу его таким. Неужели он наконец узнал, что такое воздаяние и искупление? Это не мне решать, потому что я не ведал ни всей глубины его преступлений, ни тьмы, которая когда–то царила в его сердце. Но я знаю, каким он стал: человеком, который может смотреть на себя в зеркало. Человеком, который может улыбаться.

Меня самого поражает то, что он настолько небезразличен мне, — возможно, солнце действительно светит ярче после самой темной ночи, — но действительно, когда я смотрю на него сейчас, я доволен. Он пришел спасти меня, подвергнув себя огромному риску. Он остался со мной и с Реджисом в темном логове Малкантет. Мне не нужно больше уговаривать его отправиться в Порт Лласт, чтобы помочь жителям, потому что он сам предложит пойти туда со мной.

Верить в искупление — означает верить в существование надежды для каждого, в то, что самая страшная и непроглядная тьма в конце концов рассеется.

И поэтому сейчас я искренне говорю: «Артемис Энтрери, герой».

Дзирт До’Урден

Джарлакс нацарапал собственное имя на нескольких декларациях и нарядах на работу; эти нудные обязанности составляли неотъемлемую часть управления Лусканом. Наемник ненавидел бумажную работу от всей души, но теперь, по крайней мере, благодаря Бениаго он мог тратить меньше времени на скучные документы.

Несмотря на то что сегодня перед ним на столе высилась особенно внушительная груда пергаментов, Джарлакс находился в приподнятом настроении. Все шло чудесно. В Главной башне было множество этажей, множество комнат и множество жителей; связи с Гаунтлгримом и Мензоберранзаном становились все прочнее, и немногие дорогие друзья Джарлакса, которые были ему небезразличны, процветали и жили в безопасности.

В этот момент — каким мимолетным он ни оказался бы — жизнь была прекрасна.

Раздался негромкий стук в дверь, и Джарлакс с удивлением увидел на пороге Ивоннель.

— Я думал, ты отправилась в Долину Ледяного Ветра, — сказал Джарлакс, покачнувшись назад вместе со стулом, закинув руки за голову и взгромоздив обутые в сапоги ноги на письменный стол.

— Я нашла небольшую, но интересную тропу. — Это было все, что ответила Ивоннель.

— Без сомнения, чтобы закончить интересный год.

— Ты имеешь в виду встречу с богиней? Да, я бы назвала этот опыт интересным.

— Кстати, о богине. Как твои магические способности?

— Они стали такими же, какими были в Мензоберранзане, — сообщила Ивоннель и пожала плечами. Казалось, ее саму происшедшее удивило не меньше Джарлакса.

— Значит, ты по–прежнему возносишь к ней молитвы?

— Нет.

— Тогда почему? Как это получилось?

Ивоннель снова молча пожала плечами, а заинтригованный Джарлакс опустил стул на четыре ножки и уставился на племянницу.

— Он говорил с ней, — сказала Ивоннель. — Стоял вплотную к ней, лицом к лицу. Без малейшего страха. Он был совершенно спокоен и готов встретить любую бурю, которую она могла обрушить на него.

— Дзирт?

— Он считает, что может ее переделать, — усмехнулась Ивоннель, качая головой. — Он никогда не признает этого открыто, но он думает, что сумеет изменить ее в лучшую сторону.

— Разумеется, он думает об этом!

— Ее! Ллос! — недоверчиво произнесла Ивоннель.

— Разумеется! Именно поэтому он сражается. Надежда придает смысл его жизни. Именно за это мы его любим. Ты должна признать, что боги — это прежде всего практичные существа. Если сердца их последователей изменятся, а они не примут во внимание этих изменений, то власть их ослабеет. Божественный парадокс, вот что я думаю.

— Ее! — повторила Ивоннель, беспомощно рассмеялась и покачала головой. Затем бросила взгляд в сторону открытой двери и сделала знак кому–то, кого Джарлакс не видел со своего места.

И в его кабинет вошел другой дроу, мужчина.

Джарлакс едва не загремел на пол вместе со своим стулом, но вовремя успел податься вперед. Чтобы не упасть, ему пришлось уцепиться за край стола. У наемника отвисла челюсть, и он лишился дара речи, что случалось с ним всего несколько раз за всю его долгую жизнь. Он закрыл глаз и уставился на вошедшего сквозь магическую черную повязку. Затем, убедившись, что это не иллюзия, он отшвырнул повязку прочь, чтобы разглядеть гостя как следует.

Он знал, что видит именно его, но не знал, что делать, и забыл, что надо дышать, и понятия не имел, что чувствовать, что думать…

Воспоминания унесли его в прошлое, к танцам на улицах Мензоберранзана, к многочисленным поединкам, песням, к смертоносным симфониям четырех клинков.

Туда, где он с обнаженными мечами в руках сражался плечом к плечу со своим самым верным — своим единственным верным другом.

Джарлакс поспешно перебрался через стол, не обращая внимания на разлетевшиеся пергаменты, покатившиеся по полу чернильницы и прочие побрякушки. Спрыгнув на пол, он неуверенными шагами приблизился к гостю и стиснул его в объятиях, но почти сразу отстранился, чтобы посмотреть на него снова, чтобы убедиться, что это не сон, а реальность.

— Я хочу видеть своего сына, — произнес дроу. И это была реальность. У Джарлакса на глазах выступили слезы; слезы затопили его, подобно гигантской волне во время шторма, и он даже не пытался сдержать их. Он не сразу сумел найти слова, не сразу сумел произнести хриплым, дрожащим голосом:

— Ты можешь гордиться им.