Он кивнул, и Доннола вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Она шла по коридору, и в мыслях ее царила неразбериха. Она пыталась понять, как действовать дальше. Несмотря на свои угрозы и холодное обращение с лордом Делказио, Доннола хотела чем–нибудь помочь госпоже Консеттине. Она лично знала дочь лорда Делказио, познакомилась с ней в юности в местном высшем обществе, когда Дедушка Периколо ввел Доннолу в круг лордов и леди Дельфантла в качестве представительницы Морада Тополино.

Консеттина была ровесницей Доннолы; она и ее благородные друзья приняли Доннолу и приглашали ее участвовать в светских развлечениях. Доннола никогда не питала особой любви к кому–либо из них — эти сборища были для нее просто работой, способом завести нужные знакомства, и отношения с этими людьми даже отдаленно не напоминали дружбу. Но, с другой стороны, Доннола не испытывала враждебных чувств по отношению к девушке из высшего света и, конечно же, понимала, в каком отчаянном положении она сейчас находится.

Ни одна женщина не заслуживает подобного.

Лорд Делказио мог бы заключить и более выгодную сделку, если бы знал о чувствах Доннолы. Она ощутила укол вины из–за того, что запросила слишком высокую цену.

Но это быстро прошло.

Она вернулась в бальный зал и заметила, что Реджис вполне грациозно танцует с одной из придворных дам. Доннола невольно хихикнула, когда они нечаянно столкнулись и Реджис уткнулся лицом в пышную грудь партнерши.

Доннола продолжала осматривать зал, кивнула Ловким Пальцам, который готовился к следующему номеру своего представления. Это был какой–то глупый трюк с кроликом. Однако взгляд ее ненадолго задержался на волшебнике, потому что она нашла человека, который мог ей очень пригодиться в новом предприятии.

«Да, — подумала Доннола, глядя на Вульфгара, окруженного толпой дам, хлопавших ресницами и веерами. — Этот богатырь с севера будет вполне уместно смотреться в Землях Бладстоуна, а король Ярин наверняка обрадуется, когда у него родится крупный, светловолосый и голубоглазый наследник».

Зеленобородый дворф бродил по дворцовым садам, время от времени останавливаясь, чтобы поприветствовать пышные цветущие растения. Лето в Дамаре было коротким, но Пайкел прикладывал все усилия, чтобы сделать его как можно более ярким в садах короля Ярина; здесь цвели розы всевозможных оттенков, орхидеи, тюльпаны, лилейник — великое множество цветов!

Но все–таки жемчужиной этих великолепных садов являлись не цветы, а живые изгороди, естественные «стены», из которых было создано не меньше «комнат» под открытым небом, чем в самом дворце. И никогда не были они такими зелеными, такими прекрасными и ухоженными, как в это лето.

Каждый год Пайкел развивал успех, достигнутый в прошлом году, укрепляя свою дружбу с растениями, беседуя с ними, помогая им продемонстрировать все свои возможности.

И они отвечали ему; они вели такие беседы, которые едва ли кто–нибудь, кроме Пайкела Валуноплечего, мог себе вообразить. При помощи некоего заклинания дворф–друид мог выпытать у цветов обрывки разговоров между людьми, которые прогуливались в этом саду. Почти всегда это была какая–то бессмыслица, банальные сплетни или непристойные намеки, которые делали друг другу мужчины и женщины. Казалось, самовлюбленные и жалкие аристократы Хелгабала просто не могли думать ни о чем другом.

Но все равно Пайкел находил сплетни цветов довольно любопытными; это был его «тайный порок». При дворе его считали дурачком, и, если он хихикал при встрече с героями или героинями этих сплетен, ему отвечали лишь снисходительным кивком.

Тем не менее иногда Пайкелу действительно удавалось раздобыть полезную информацию для своего брата–воина: однажды он раскрыл некий тайный сговор и предупредил Айвена, что негодяи планируют украсть королевский скипетр.

И когда вор, подросток, сын одного купца из Ваасы, открыл шкаф короля в приемном зале дворца, он обнаружил там не скипетр, мантию и россыпь бриллиантов, а Айвена Валуноплечего, который притаился внутри с улыбкой на бородатом лице и медным кастетом на руке.

Затем мальчишка смог подробнее рассмотреть кастет — но лишь на мгновение.

Итак, прилежный садовник Пайкел Валуноплечий, которого легко было развеселить, всегда задерживался, чтобы послушать голоса садовых цветов. Он произносил нужное заклинание и ползал на коленях, шепча им комплименты и ослепительно улыбаясь.

Он нашел один болтливый тюльпан в Закатном саду, в «комнате», которую дворцовые сплетники называли «Мавзолеем Дриеллы». Безголовая статуя шестой жены Ярина красовалась у водопада под южной изгородью, на единственном месте в этом участке сада, всегда находившемся в тени.

Эхо шепота и хихиканья нескольких молодых женщин привлекло внимание дворфа–друида. Единственной, правой рукой он осторожно погладил цветок, напевая особую песню, уговаривая цветок поделиться воспоминаниями.

Постепенно эхо превратилось в шепот. Он узнал один голос, принадлежавший молодой женщине с черными волосами; ее называли «Хорошенькие Ножки», потому что она пользовалась особым вниманием одного пожилого сановника при дворе Ярина и получала от него весьма специфические подарки.

Пайкел хихикнул, вспомнив эту историю. «Хорошенькие Ножки, хи–хи–хи», — негромко произнес он, пригнулся ниже, опираясь на обрубок левой руки, и приложил ухо к цветку.

Хорошенькие Ножки говорила о королеве, сообразил он; ходили слухи, будто король Ярин уже сыт ею по горло. Затем зазвучали другие голоса, но еле слышно. Пайкел почувствовал их страх, потому что ни одна из женщин не желала, чтобы на нее пал выбор короля.

— Но зато будешь королевой Дамары! — сказала одна.

— До самой смерти, которой недолго придется ждать! — напомнила другая, и послышался нервный смех. Неизбежность подобного мрачного конца трудно было отрицать, особенно здесь, рядом с безголовой статуей.

— А вдруг ты переживешь короля Ярина? — не унималась Хорошенькие Ножки. — Он уже немолод и, как мне кажется, вряд ли удовлетворен жизнью.

Женщины рассмеялись.

— Горе бедной королеве Консеттине, — произнесла одна из них, и Пайкел не разобрал, серьезно она говорит или издевается.

— Бесплодная королева Номер Семь, — добавила Хорошенькие Ножки, и дворф расслышал в ее голосе искреннюю жалость.

Пайкел выпрямился и пошевелил траву пальцами ног, как он всегда делал, оказываясь на природе, — в конце концов, именно поэтому он постоянно носил сандалии.

— Хм-м, — повторил он несколько раз; его обеспокоило это открытие, хотя оно и не явилось для него неожиданностью. Ярин нуждался в наследнике. Стареющий монарх не мог думать ни о чем другом. Здесь, в этом саду, трудно было забыть о судьбе, уготованной королеве, не преуспевшей в продолжении рода.

Дворф погладил бороду и поразмыслил о том, какие эликсиры он может приготовить, чтобы помочь королю и королеве справиться с этим затруднением. Возможно, он сумеет найти кое–что для потенции, хотя здесь проблема, судя по всему, заключалась не совсем в этом…

Дворф вздохнул, задумался о том, следует ли сообщать об услышанном Айвену.

Но зачем, что хорошего из этого выйдет?

Он снова вздохнул и уполз прочь; вскоре, заметив белку, пригласил ее пообедать.

Зверек согласился.

Король Ярин не был склонен к нежностям после занятий любовью. Консеттина знала это, и ее это радовало, потому что она с большим трудом терпела прикосновения Ярина сейчас, когда убедилась в его кровожадных намерениях.

Она лежала на измятой постели, глядя на то, как он торопливо одевался, этот жалкий старый человек, который едва справлялся с исполнением супружеских обязанностей и давно уже забыл о гигиене. Он становился все более нервным и раздражительным день ото дня, она видела это по его движениям, по его словесным нападкам, по тому, что в постели им уже владело отчаяние, а не страсть.