Пусть будет так, говорю я каждое утро. Пусть будет так!

И каждое утро я спрашиваю себя: «А разве у меня есть выбор?»

Что мне еще остается делать? Какую иную дорогу избрать? Если все окружающее — это плод моей фантазии, тогда, может быть, эту фантазию и самообман просто следует принять как реальность? И если эта реальность приятна, почему бы мне не найти в ней счастье на то время, пока иллюзия будет продолжаться? Стоит ли, разумно ли отказываться от долгих лет воображаемого покоя, жизни в окружении друзей, рядом с любимой? Почему бы просто не побыть счастливым, зачем постоянно бояться того, что придет — или не придет?

Разве восход солнца теперь менее прекрасен? Разве улыбка Кэтти–бри менее ласкова? Разве смех Бренора менее заразителен? Разве мурлыканье Гвенвивар менее приятно?

Каждый день я говорю себе это. Каждый день я стараюсь убедить себя в том, что следует быть счастливым и довольным жизнью. Каждый день. Каждый день я повторяю это, как молитву, чтобы спастись от безумия, от полного отчаяния.

Каждый день.

И каждый день терплю поражение.

Я не могу найти смысл среди бессмысленных видений. Я не могу создать цель, находясь один среди картин, созданных моим воображением. Я не могу стать свободным и улыбаться, в то время как меня терзает вечная мысль о том, что мои враги дожидаются подходящего момента. Когда я утрачу бдительность, стану счастливым, они разрушат этот прекрасный фасад.

И вот теперь все стало еще хуже, теперь я обагрил руки кровью Кэтти–бри — или демонического создания, которое заняло ее место. И если верно первое, если я ударил мечом женщину, которую люблю, я скоро утону в пучине стыда и крови. А если верно последнее, то выходит, что я не смог найти в себе сил покончить с врагом и потерпел поражение.

У меня отняли оружие, и я рад этому. Хорошо бы они заодно отняли у меня жизнь и положили конец моим страданиям.

Они делают вид, что заботятся обо мне. Они притворяются, что при помощи колдовства и «магии мысли» пытаются излечить мою болезнь, но я вижу их злобные взгляды, чувствую исходящий от них смрад Бездны, слышу, как они хихикают, изображая сочувственные гримасы.

Дайте мне сгнить в могиле с кровью Кэтти–бри на руках или дайте мне сгореть от стыда за собственную трусость.

В любом случае, я заслужил свою участь.

Дзирт До ’Урден

Реджис обрадовался предложению сопровождать Доннолу на бал в тот прекрасный летний вечер в Дельфантле и еще сильнее обрадовался, когда увидел ее. Она спускалась по ступеням главной лестницы особняка в шелковом платье лавандового цвета, отделанном белыми кружевами; глубокий вырез открывал ее пышную грудь. На шее у нее поблескивало драгоценное ожерелье из розового жемчуга, добытого из глубоководных устриц — возможно, самим Реджисом.

Судя по всему, немало этих жемчужин обладали волшебством. Доннола, хотя и не являлась чародейкой, имела некоторое представление о магическом искусстве.

У Реджиса перехватило дыхание, когда она легко сбежала по главной лестнице Морада Тополино. Улыбка ее сияла ярче, чем жемчужное ожерелье и тиара из золота и серебра, поддерживавшая ее густые волосы.

— Я вам нравлюсь, добрый господин Паук? — спросила она.

— Госпожа, вы никогда не можете сделать ничего такого, что не понравилось бы мне, — ответил Реджис. Он отвесил низкий поклон, при этом изящно взмахнув своим синим беретом. Он тоже разоделся в пух и прах: на нем был новый серый жилет с золотым шитьем, красивый черный плащ с высоким жестким воротником; на голове красовался волшебный берет, а у пояса сверкал эфес острой рапиры. Кроме того, хафлинг был обут в новые, высокие, блестящие щегольские сапоги; надменный стук каблуков привлекал всеобщее внимание.

— Вы готовы, мой очаровательный кавалер? — спросила Доннола.

— Миледи, теперь, когда я увидел вас… предлагаю остаться здесь… — Он коварно улыбнулся и многозначительно подмигнул, и Доннола легкомысленно захихикала. Они играли роль пустоголовых великосветских бездельников, которые только и делают, что хлопают ресницами и подкручивают усы. — Давай сегодня вернемся домой пораньше, — уже серьезно предложил Реджис, подавая руку своей даме.

— Мы задержимся ровно настолько, насколько это будет необходимо, — возразила Доннола, напоминая ему, что они идут на бал не для удовольствия, а по делу. Конечно, они могли найти там и развлечения или, по крайней мере, развеяться. На подобных сборищах Доннола поддерживала контакты со своими секретными агентами и завязывала деловые знакомства. Среди прочего, она занималась добычей информации. А на придворных пирах, где рекой лилось крепкое вино ззар и рашеменское огненное вино, ей предоставлялось немало возможностей для сбора сведений.

— Все они становятся такими скучными, когда мне надоедает смеяться над их нелепыми выходками, — проговорил Реджис, выходя из парадных дверей, и Доннола снова хихикнула.

А Ловкие Пальцы, который ждал их снаружи, вытаращил глаза.

— Постарайтесь извлечь выгоду из сегодняшнего вечера, — напомнил им обоим волшебник.

Доннола что–то ответила, но Реджис не слушал, настолько его заворожило странное одеяние Ловких Пальцев. Мантия была украшена гротескными изображениями месяца и гигантских звезд и делала ворчливого мага очень похожим на ученика чародея, которого наняли участвовать в дне рождения ребенка богатых родителей и вызывать своим видом охи, ахи и смех.

— Что это ты на себя напялил? — удивился Реджис.

— Наш добрый друг сегодня вечером играет роль шута, — пояснила Доннола.

Маг щелкнул пальцами и создал из ничего розу с разноцветными лепестками; лепестки прямо на глазах изменили оттенки, один за другим осыпались, но, не успев коснуться земли, превратились в бабочек и разлетелись.

— Отлично сыграно, — оценил Реджис.

Волшебник снова сделал круглые глаза и быстро зашагал к ожидавшему их экипажу.

— И ты позволишь ему делать из себя посмешище? — обратился Реджис к Донноле.

— Ловкие Пальцы знает свою роль и превосходно исполняет ее.

— Он выглядит как полный придурок.

— И поэтому его всегда недооценивают. — Доннола остановилась и, схватив Реджиса за руку, заставила его обернуться к себе. — Разве не так обстоит дело с нашим народом? — серьезно и грустно спросила она. — Мы дурачки, шуты, дети, забава, предмет насмешек.

— Я смотрю на тебя и не понимаю: неужели кто–то может считать тебя кем–то, кроме самой замена…

— О, прекрати, — перебила его Доннола, но затем примирительно улыбнулась, принимая комплимент. — Ты должен принять жестокую реальность существования среди более высоких народов Фаэруна. Мудрые хафлинги могут обернуть их высокомерное отношение в свою пользу, верно?

— Разумеется, моя прекрасная госпожа, — ответил Реджис, снова предложив ей руку. Когда она оперлась на его локоть и они двинулись к карете, Реджис добавил: — Знаешь, у Вульфгара никогда бы не возникло таких мыслей относительно хафлингов.

— Тебе очень повезло — ты, как всегда, окружен необычными, исключительными друзьями, — заметила Доннола.

Он знал, что Доннола даже отдаленно не представляет себе, насколько верно это утверждение. Он лишь кивнул в ответ, хотя мог бы часами распространяться о Компаньонах из Халла, о том, как его всегда ценили друзья, даже когда он собственными поступками навлекал на них несчастья, а на себя — презрение.

— Твой друг–варвар слишком сильно отличается от нас, чтобы его можно было официально принять в члены Морада Тополино, ты ведь понимаешь это, — продолжала Доннола, возвращаясь к разговору о Вульфгаре. — Хотя это тоже может послужить к нашей выгоде.

— Ты откажешь ему в теплой постели?

— Я уже устроила его на неопределенный срок в одну прекрасную гостиницу. Оттуда он прибудет в особняк лорда Тулуза.

— Вульфгар собирается присутствовать на балу?