— Вам удастся загипнотизировать его?

— Если он не будет сопротивляться.

— А что тогда? — спросил Йона. — Что случится, если он будет сопротивляться гипнозу?

Эрик не ответил. Он рассматривал мальчика через окошко, пытаясь прочитать по его лицу, насколько он восприимчив.

— Трудно сказать, что мне удастся выяснить — может, что-нибудь важное, а может, не очень, — объяснил он.

— Я не охочусь за свидетельскими показаниями. Мне просто нужен намек, знак — что-то, с чем можно продолжать расследование.

— Значит, мне только надо выяснить, кто его ранил?

— Хорошо бы, чтобы мальчик назвал имя, или место, или что-нибудь с ним связанное.

— Не могу сказать, получится ли это. — Эрик перевел дыхание.

Йона вошел следом за ним в палату, сел на стул в углу, сбросил ботинки и откинулся на спинку. Эрик приглушил свет, придвинул металлическую табуретку и сел у кровати Он осторожно начал объяснять мальчику, что хочет загипнотизировать его, чтобы помочь ему понять, что произошло вчера.

— Юсеф, я буду сидеть здесь все время, — спокойным голосом говорил Эрик. — Бояться нечего. Я здесь ради тебя; если не хочешь чего-то говорить — не говори. Ты можешь прервать сеанс, когда захочешь.

Только теперь Эрик понял, как он соскучился по гипнозу. Гулко забилось сердце. Нужно умерить рвение. Нельзя форсировать процесс, нельзя торопиться. Его надо наполнить умиротворением, позволить медленно двигаться вперед, наслаждаясь его плавным течением.

Привести мальчика в расслабленное состояние оказалось легко — он уже лежал спокойно и, казалось, хотел расслабиться еще больше.

Эрик начал индукцию. Он словно никогда и не прекращал заниматься гипнозом: голос низкий, уверенный и ровный, сами собой приходят нужные слова, нисходящая интонация усыпляет.

Эрик сразу ощутил, насколько Юсеф восприимчив к гипнозу. Мальчик словно интуитивно пытался зацепиться за надежное спокойствие, проводником которого был Эрик. Его израненное лицо отяжелело, черты расслабились, губы разжались.

— Юсеф, если хочешь… Представь себе воскресенье, — сказал Эрик. — Тебе хорошо, приятно. Ты лежишь в деревянной лодочке, она тихо покачивается. Плещет вода, а ты смотришь, как облака плывут по синему небу.

Мальчик так хорошо отвечал на индукцию, что Эрик подумал, не надо ли чуть замедлить процесс. Он знал, что тяжелые переживания могут обострить гипнотическую восприимчивость, что внутреннее напряжение может подействовать как запущенный в обратную сторону мотор; торможение происходит с неконтролируемой скоростью, и обороты быстро падают до нуля.

— Сейчас я начну считать задом наперед, и с каждой новой цифрой ты будешь все больше расслабляться. Ты почувствуешь, как тебя наполняет приятный покой. Расслабь пальцы, запястья, икры. Тебя ничто не тревожит, все вокруг полно покоя. Слушай только мой голос, цифры в обратном порядке. Теперь ты расслабился еще больше, тело тяжелеет, расслабляются колени, дальше бедра, и до самого паха. Одновременно ты чувствуешь, что опускаешься вниз, плавно и приятно. Вокруг тебя тишина и покой, ты расслабился.

Эрик положил руку мальчику на плечо, перевел взгляд на его живот и начал обратный счет: выдох — цифра, выдох — цифра. Иногда он отступал от шаблона, но продолжал считать. Ощущение похожей на сон легкости и физической силы наполняло Эрика. Он считал и одновременно видел самого себя погружающимся в чистую, насыщенную кислородом воду. Он почти позабыл это чувство синего моря, океана. Улыбаясь, он опускался вдоль мощного разлома в скале. Трещина в континенте, уходящая на неимоверную глубину. Вода блестела от крошечных пузырьков. Чувство счастья переполняло тело; Эрик, почти невесомый, опускался вдоль шероховатой стены.

У мальчика уже проявились признаки гипнотического покоя. Щеки и рот расслабились. Эрику всегда казалось, что лица у пациентов становятся шире и как будто плоскими. Менее красивыми, но беззащитными и искренними.

Эрик погружался все глубже; он вытянул руку и коснулся скалы, мимо которой проплывал. Светлая вода медленно порозовела.

— Теперь ты глубоко расслабился, — спокойным голосом говорил Эрик. — Все вокруг очень, очень приятно.

Глаза мальчика блеснули из-под полуопущенных век.

— Юсеф… попробуй вспомнить вчерашний день. Он начался как обычный понедельник, но вечером к вам пришел один человек.

Мальчик не произнес ни звука.

— Теперь расскажи мне, что произошло.

Мальчик едва заметно кивнул.

— Ты сидишь в своей комнате? Так? Слушаешь музыку?

Юсеф не ответил. Рот искривился, словно мальчик не знал, что сказать.

— Когда ты пришел из школы, мама была дома, — продолжал Эрик.

Мальчик кивнул.

— Почему? Ты знаешь, почему? Из-за того, что у Лисы температура?

Мальчик кивнул и облизал губы.

— Что ты делаешь, придя из школы?

Мальчик что-то прошептал.

— Не слышу, — сказал Эрик. — Скажи, чтобы я услышал.

Губы мальчика дрогнули, и Эрик наклонился к нему.

— Как огонь, совсем как огонь, — пробормотал Юсеф. — Я хочу зажмуриться, иду на кухню, но не могу войти. Между стульями трещит, красный огонь горит на полу.

— Откуда этот огонь? — спросил Эрик.

— Не помню. Перед этим что-то было…

Он снова замолчал.

— Вернемся немного назад, до того, как кухня загорелась, — сказал Эрик.

— Там кто-то есть, — проговорил мальчик. — Я слышу, как кто-то стучит в дверь.

— Входную дверь?

— Не знаю.

Лицо мальчика вдруг напряглось, он беспокойно застонал, нижние зубы обнажились в странной гримасе.

— Тебе ничто не угрожает, — сказал Эрик. — Юсеф, тебе ничто не угрожает, здесь ты в безопасности. Ты спокоен, тебя ничто не тревожит. Ты только смотришь на то, что происходит. Ты не там, ты смотришь на события издалека, это совсем не опасно.

— Голубые ноги, — прошептал мальчик.

— Что?

— Стучат в дверь, — пробормотал мальчик. — Я открываю, но там никого нет, я никого не вижу. А стук продолжается. Кто-то дразнит меня.

Раненый задышал быстрее, живот вздымался неровно.

— Что происходит теперь? — спросил Эрик.

— Я иду на кухню и хочу сделать бутерброд.

— Ты ешь бутерброд?

— Опять застучали, звук идет из комнаты Лисы. Дверь приоткрыта, я вижу, что у нее горит лампа. Я осторожно поддеваю дверь ножом и заглядываю в комнату. На Лисе очки, она зажмурилась и пыхтит. У нее белое лицо. Руки и ноги свело. Она выгибает голову назад, так что шея напрягается, и колотит ногами по спинке кровати. Колотит все сильнее и сильнее. Я говорю ей «прекрати», но она стучит еще сильнее. Я кричу на нее, нож начинает резать, мама прибегает и тянет меня прочь, я поворачиваюсь, нож выскальзывает, у меня внутри все бурлит, я приношу новые ножи, я боюсь перестать, надо продолжать, останавливаться нельзя, мама ползет через кухню, пол весь красный, нужно попробовать ножи на всем, на себе, на мебели, стенах, я режу и рублю, я устал и ложусь на пол. Я не знаю, что случилось, у меня внутри болит, мне хочется пить, я не могу пошевелиться.

Эрик ощутил свое единение с мальчиком, глубоко-глубоко в светлой воде. Их ноги плавно двигались, Эрик скользил взглядом по скале, все ниже и ниже, она была бесконечна. Просто потемнела вода — стала сине-серой, а потом маняще-черной.

— А перед этим… — спросил Эрик и услышал, как дрожит его голос. — А перед этим ты встретился с папой?

— Да, рядом с футбольным полем.

Юсеф удивленно замолк и уставился перед собой сонным взглядом.

Эрик заметил, что пульс мальчика участился, и понял, что у того падает давление.

— Я хочу, чтобы ты опустился еще ниже, — вполголоса сказал он. — Ты погружаешься, тебе спокойно, приятно и…

— Не мама? — жалобно спросил мальчик.

— Юсеф, расскажи… Ты встречался со старшей сестрой, Эвелин?

Эрик впился взглядом в лицо Юсефа, сознавая, что догадка может наделать бед и спровоцировать провал, если окажется, что он ошибся. Но Эрику приходилось рубить сплеча. Просчитывать ходы было уже некогда — следовало прервать гипноз, состояние пациента снова ухудшалось.