— Йона Линна, Государственная уголовная полиция, — сказал он с финским акцентом. — Что у вас?

— Двое подозреваемых, — ответила женщина.

Йона посмотрел на Кеннета и Симоне и сказал:

— Теперь я ими займусь. Это ошибка.

Он велел отпустить подозреваемых; на щеках у него вдруг появились ямочки. Женщина подошла к Кеннету, сняла наручники, извинилась и обменялась с ним несколькими словами. У нее покраснели уши.

Полицейский с бритой головой шагнул к Симоне и уставился на нее.

— Отпустите ее, — приказал комиссар.

— Они оказали сопротивление, я повредил палец.

— Собираетесь их задержать? — спросил Йона.

— Да.

— Кеннета Стренга и его дочь?

— Мне наплевать, кто они, — агрессивно ответил полицейский.

— Рагнар, — примирительно сказала женщина, — он наш коллега.

— Проникать на место преступления запрещено, и, честное слово…

— Успокойтесь, — решительно перебил комиссар.

— Я что, не прав?

Молча подошел Кеннет.

— Я не прав? — повторил Рагнар.

— Потом поговорим, — ответил Йона.

— А почему не сейчас?

Комиссар понизил голос:

— Ради вашей же пользы.

Женщина снова подошла к Кеннету, кашлянула и сказала:

— Мы сожалеем, что так получилось. Завтра получите торт.

— Все нормально, — отмахнулся Кеннет, помогая Симоне встать с пола.

— Подвал, — почти беззвучно произнесла она.

— Я займусь подвалом, — сказал Кеннет и повернулся к Йоне. — В подвале, в тайнике, есть еще один человек или даже несколько. Тайник за шкафом со спасательными жилетами.

— Так, слушайте, — крикнул Йона полицейским. — У нас есть основания полагать, что подозреваемый находится в подвале. Я — руководитель оперативной группы. Будьте осторожны. У него может оказаться заложник, в этом случае переговоры буду вести я. Подозреваемый опасен, но стрелять в первую очередь по ногам.

Комиссар торопливо надел бронежилет, отправил двух полицейских к задней стене дома и собрал вокруг себя оперативную группу. Полицейские выслушали быстрые указания, после чего вместе с комиссаром скрылись в проеме ведущей в подвал двери. Металлические ступеньки загремели под их тяжестью.

Кеннет стоял, обняв Симоне. Ее трясло от страха. Кеннет шептал, что все будет хорошо. Единственное, чего хотелось Симоне, — это услышать голос сына из подвала; она молилась, чтобы прямо сейчас, в любую секунду, раздался его голос.

Очень скоро Йона вернулся, неся бронежилет в руках.

— Ушел, — неохотно признался он.

— Беньямин, где Беньямин? — спросила Симоне.

— Не здесь.

— Но та комната…

Симоне подошла к лестнице. Кеннет попытался удержать ее, но она вырвала руку, протиснулась мимо комиссара и побежала вниз по железным ступенькам. Теперь в подвале было светло, как в летний день. Три прожектора на штативах заливали помещение светом. Стремянку перенесли под маленькое окошко — оно было открыто. Шкаф с жилетами передвинули, проем тайника охранял полицейский. Симоне медленно пошла к нему. Она слышала, что отец говорит что-то у нее за спиной, но не понимала слов.

— Мне нужно туда, — слабо сказала она.

Полицейский поднял руку и покачал головой:

— К сожалению, я не могу впустить вас.

— Это мой сын.

Она почувствовала на плече руку отца, но попыталась высвободиться.

— Симоне, его здесь нет.

— Отпусти меня!

Она рванулась вперед и заглянула в комнату: на полу старый матрас, связки старых комиксов, пустые пакеты из-под чипсов, голубые целлофановые бахилы, консервные банки и большой блестящий топор.

Возвращаясь из Тумбы, Симоне слушала рассуждения Кеннета о несогласованности в работе полицейских. Она ничего не отвечала на его жалобы и посматривала в окно машины. Целые семьи куда-то ехали. Отправлялись в путь мамы с одетыми в комбинезоны малышами, болтавшими с соской во рту. Какие-то дети пытались одолеть снежное месиво на самокатах. У всех были одинаковые рюкзачки. Девчонки с праздничной мишурой в волосах, восторженно смеясь, ели что-то из пакета.

Прошло уже больше суток, как у нас отняли Беньямина, вытащили из кровати и выволокли из его собственного дома, думала она, рассматривая сложенные на коленях руки. Красные следы от наручников все еще были видны.

Ничто не указывало на то, что в его исчезновении замешан Юсеф Эк. В потайной комнате не было никаких следов Беньямина — только следы Юсефа. Скорее всего, Юсеф прятался в тайнике, когда Симоне с отцом спустились в подвал.

Симоне представила себе, как он сжался в комок и прислушивался к их шагам, уверенный, что они откроют его тайное убежище, и как, наверное, тихо он сумел потянуться за топором. Когда потом началась неразбериха, когда полицейские ворвались и схватили их с Кеннетом, Юсеф дождался, когда передвинут шкаф, и через подвальное окно вылез наружу.

Юсеф Эк ушел, обманул полицию и все еще на свободе. Его объявили в розыск, но он не мог похитить Беньямина. Оба события произошли в одно и то же время — вот что пытался сказать ей Эрик.

— Идешь? — спросил Кеннет.

Симоне подняла глаза и подумала, что похолодало. Кеннет несколько раз попросил ее вылезти из машины и идти домой. Только тогда она поняла, что они уже на Лунтмакаргатан.

Она отперла дверь квартиры и увидела в прихожей куртку Беньямина. Сердце подскочило к горлу; Симоне успела вообразить, что он дома — и вспомнила: его утащили в пижаме.

У отца было серое лицо. Он сказал, что хочет принять душ, и скрылся в ванной.

Симоне прислонилась к стене, закрыла глаза и подумала: «Если только мне вернут Беньямина, я забуду все, что было и будет в эти дни. Я никогда не стану говорить об этом, ни на кого не буду злиться, никогда не буду думать об этом, я только буду благодарна».

Кеннет включил воду в ванной.

Симоне, вздыхая, стащила с себя ботинки, сбросила куртку на пол, прошла в спальню и села на кровать. Вдруг оказалось, она не помнит, что собиралась сделать в этой комнате — найти что-то или просто прилечь отдохнуть. Она чувствовала ладонью прохладу простыни; из-под подушки торчали смятые штаны Эриковой пижамы.

Душ перестал шуметь, и в ту же минуту Симоне вспомнила, зачем пришла в спальню. Она собиралась принести отцу полотенце, а потом включить компьютер Беньямина и попробовать найти что-нибудь, что имело бы отношение к похищению. Дверь ванной открылась, и вышел Кеннет, полностью одетый.

— Полотенце, — сказала она.

— Я взял маленькое.

У отца были мокрые волосы, от него пахло лавандой. Симоне поняла, что он использовал дешевое жидкое мыло, стоявшее на раковине.

— Ты что, мыл голову мылом? — спросила она.

— Запах приятный.

— Пап, там есть шампунь.

— Какая разница.

— Ладно, — улыбнулась Симоне. Она решила не объяснять отцу, для чего служит маленькое полотенце.

— Я сварю кофе, — сказал Кеннет и пошел на кухню.

Симоне положила серую купальную простыню в комод, потом пошла в комнату Беньямина, включила компьютер и села на стул. В комнате царил беспорядок: постельное белье валяется на полу, стакан перевернут.

Компьютер загрузился, прозвучал приветственный сигнал. Симоне положила пальцы на мышку и через несколько секунд щелкнула по изображению Беньямина, чтобы войти в систему.

Компьютер потребовал имя пользователя и пароль. Симоне ввела «Беньямин», перевела дух и напечатала «Дамблдор».

Экран мигнул, как закрывшийся глаз, и снова зажегся.

Симоне вошла в систему.

На рабочем столе было изображение оленя на лесной поляне. На траве, на деревьях — волшебный росистый свет. Пугливое животное именно в этот миг казалось совершенно спокойным.

Симоне понимала, что вторгается в самую личную сферу жизни Беньямина, но частица сына словно оказалась рядом. Отец у нее за спиной сказал:

— Ты гений.

— Нет.

Кеннет положил руку ей на плечо. Симоне открыла электронную почту и спросила: