— Попробуй его имя.

Симоне написала «Беньямин», но в доступе было отказано. Написала «Аида», имя задом наперед, оба имени вместе. Написала «Барк», «Беньямин Барк», покраснев, попробовала «Симоне» и «Сиксан», попробовала «Эрик», потом имена певцов, которых слушал Беньямин — «Секссмит», «Ане Брюн», «Рори Галлахер», «Леннон», «Таунс ванн Зандт», «Боб Дилан».

— Так не пойдет, — сказал Кеннет. — Надо позвать кого-нибудь, кто откроет нам этот ларчик.

Симоне попробовала ввести названия нескольких фильмов и режиссеров, о которых часто говорил Беньямин, но бросила. Ничего не получалось.

— Чертежи уже должны быть у нас, — сказал Кеннет. — Позвоню Чарли, спрошу, что случилось.

Оба дернулись, когда в дверь квартиры постучали. Симоне вышла в коридор и с бьющимся сердцем смотрела, как Кеннет поворачивает дверную ручку.

Светлое, как песок, декабрьское утро, плюсовая температура. Кеннет и Симоне приехали в Тумбу, в квартал, где Юсеф Эк жил, рос и где в пятнадцать лет перерезал почти всю свою семью. Дом выглядел так же, как другие — аккуратный, ничего особенного. Если бы не сине-белая лента, никто бы не догадался, что несколько дней назад этот дом стал местом самых ужасных, долгих и безжалостных убийств в истории страны.

К песочнице у фасада был прислонен трехколесный велосипед. Один конец заградительной ленты отклеился, улетел и застрял в почтовом ящике напротив. Кеннет, не останавливаясь, медленно проехал мимо дома. Симоне, прищурившись, смотрела в окно. Место выглядело заброшенным. Фасад длинного дома казался темным. Они проехали до поворота, развернулись и опять приближались к месту преступления, когда у Симоне вдруг зазвонил телефон.

— Алло? — быстро ответила она и недолго послушала. — Что-нибудь случилось?

Кеннет остановил машину, не заглушая мотор, но потом повернул ключ в зажигании, потянул ручной тормоз и вылез из машины. Достал из вместительного багажника лом, рулетку и фонарик. Захлопывая багажник, он услышал, как Симоне говорит, что пора закончить разговор.

— То есть?! — закричала Симоне в телефон.

Кеннет услышал ее через окно машины, увидел ее взволнованное лицо, когда она вылезала с пассажирского сиденья с чертежами в руках. В полном молчании они пошли к белой калитке в низком заборчике. Кеннет вытащил из конверта ключ и отпер дверь. Перед тем как войти, он повернулся к Симоне, посмотрел на ее решительное лицо и коротко кивнул.

В прихожей стоял тошнотворный запах протухшей крови. В какой-то момент Симоне почувствовала, как в душе поднимается ужас: сладковато воняло гнилью, испражнениями. Она покосилась на Кеннета. Отец не выглядел испуганным — только сосредоточенным, движения точно рассчитаны. Проходя мимо гостиной, Симоне краем глаза заметила окровавленную стену, чудовищный хаос, вздымающийся от досок пола страх и кровь на украшенном резьбой камине.

Где-то в доме послышался странный стук. Кеннет резко остановился, медленно достал свой бывший служебный пистолет, снял с предохранителя и проверил, на месте ли патрон.

Снова послышался звук — неравномерный, тяжелый. Не похожий на звук шагов. Скорее как будто кто-то медленно ползет по полу.

Эрик проснулся в узкой постели, в своем больничном кабинете. Глухая ночь. Посмотрел на телефон, проверил время. Почти три часа. Эрик принял еще одну таблетку, дрожа, улегся под одеяло. Его зазнобило, потом накрыло темнотой.

Через несколько часов он проснулся со страшной головной болью. Принял таблетку, встал у окна, разглядывая унылый фасад с сотнями окон. Белесое небо, темные окна. Эрик наклонил голову, уткнулся носом в холодное стекло и подумал, что сейчас может увидеть себя во всех окнах одновременно.

Он положил телефон на письменный стол и разделся. В душевой кабинке пахло пластиком и дезинфицирующим средством. Горячая вода полилась на голову, потекла по шее, капли застучали по плексигласу.

Вытершись, Эрик протер зеркало, смочил лицо и намазался пеной для бритья. Немного пены попало в ноздри, пришлось отфыркиваться. Пока Эрик брился, зеркало почти очистилось, остался только сужающийся овал.

Эрик вспомнил слова Симоне: накануне того дня, когда Юсеф Эк бежал из больницы, их дверь оказалась открытой. Симоне что-то разбудило, она встала и закрыла дверь. Но в ту ночь это не мог быть Юсеф. Как же так вышло? Эрик пытался понять, что же случилось той ночью. Слишком много вопросов, на которые нет ответа. Как Юсеф сумел попасть в квартиру? Может быть, он просто стучал в дверь, а Беньямин проснулся и открыл? Эрик представил себе, как мальчики смотрят друг на друга в слабом свете лампочки, горящей на лестничной клетке. Беньямин босой, лохматый со сна; он стоит в своей детской пижаме и, мигая заспанными глазами, смотрит на старшего мальчика. Они почти похожи — но Юсеф убил родителей и младшую сестру, только что зарезал скальпелем медсестру в больнице и тяжело ранил человека на Северном кладбище.

— Нет, — сказал себе Эрик. — Не верю, этого не может быть.

Кто мог попасть к ним в квартиру, кому Беньямин мог открыть дверь, кому Симоне или Беньямин могли доверить ключи? Может быть, Беньямин думал, что это Аида. Может, это и была она? Эрик сказал себе, что должен все обдумать. Может быть, у Юсефа был сообщник, который помог ему с дверью; может быть, Юсеф действительно собирался прийти еще в первую ночь, но не сумел бежать из больницы. Вот почему дверь оказалась открыта — так было условлено.

Эрик закончил бриться, почистил зубы и взял со стола телефон. Проверил время и позвонил Йоне.

— Доброе утро, Эрик, — сказал в трубке хриплый голос с финским акцентом.

Наверное, комиссар вспомнил номер Эрика, взглянув на дисплей.

— Я вас разбудил?

— Нет.

— Простите, что снова звоню, но…

Эрик откашлялся.

— Что-то случилось? — спросил Йона.

— Вы еще не нашли Юсефа?

— Нам надо поговорить с Симоне, пусть она вспомнит все подробности.

— Хотя вы не думаете, что Беньямина забрал Юсеф?

— Нет, не думаю. Но наверняка сказать не могу. Я хочу осмотреть квартиру, опросить соседей, попытаться найти свидетеля.

— Попросить Симоне, чтобы она позвонила вам?

— Не нужно.

Капля воды сорвалась со смесителя из нержавейки, с коротким рубящим звуком упала в раковину. Комиссар сказал:

— Я все-таки считаю, что вам следует согласиться на полицейскую охрану.

— Я в Каролинской больнице. Вряд ли Юсеф вернется сюда добровольно.

— А Симоне?

— Спросите ее. Может быть, она передумала. Даже если у нее есть защитник.

— О защитнике я уже слышал, — развеселился комиссар. — Мне всегда было трудно представить себе, каково это, когда твой тесть — Кеннет Стренг.

— Мне тоже.

— Понимаю, — рассмеялся Йона, а потом замолчал.

— Юсеф не пытался бежать позавчера? — спросил Эрик.

— Нет, не думаю. Ничто на это не указывает. А почему вы спрашиваете?

— Кто-то в ту ночь открывал нашу дверь, точно как вчера.

— Я почти уверен, что побег Юсефа — это его реакция. Он узнал, что мы будем требовать его заключения под стражу. И узнал он об этом только вчера, — медленно сказал Йона.

Эрик покачал головой, почесал большим пальцем над верхней губой, заметил, что обои в ванной комнате напоминают персторп. [13]Вздохнул:

— Не сходится.

— Вы видели, что дверь открыта? — спросил Йона.

— Нет, Сиксан… Симоне вставала.

— У нее может быть какая-нибудь причина солгать?

— Я об этом не думал.

— Можете не отвечать сейчас.

Эрик взглянул в зеркало, посмотрел себе в глаза, рассуждая: предположим, у Юсефа был сообщник, который готовил похищение и которого просто послали проверить, подходит ли дубликат ключа к двери. Сообщник должен был всего лишь убедиться, что ключ подходит, но он пошел дальше и проник в квартиру. Не удержался от того, чтобы прокрасться внутрь и посмотреть на спящую семью. Ощущение превосходства доставило ему удовольствие; у него возникло непреодолимое желание сыграть с ними шутку, и он открыл дверцы холодильника и морозилки. Возможно, он рассказал об этом Юсефу, описал свой визит, как выглядят комнаты и кто где спит.