— Подожди, — перебил Эрик. — Мне нужен телефон. Может быть, звонок можно отследить.

— Куда ты хочешь звонить?

— В полицию. У меня есть…

— Я поговорю с папой — так будет быстрее, — оборвала Симоне.

Она сняла трубку. Эрик сидел в темноте прихожей на низком топчане, чувствуя, как горит в тепле лицо.

— Ты спишь? — спросила Симоне. — Папа, мне нужно… Тут Эрик, он разговаривал с Беньямином, ты должен отследить разговор. Не знаю. Нет, я не… Поговори с ним…

Эрик вскочил и протестующе замахал руками, однако подошел к телефону и приложил трубку к уху:

— Алло.

— Эрик, выкладывай, что случилось, — приказал Кеннет.

— Я хотел позвонить в полицию, но Симоне сказала, что вы можете быстрее отследить разговор.

— Может быть, она и права.

— Беньямин звонил мне полчаса назад. Он ничего не знает — ни где он находится, ни кто его забрал, ничего. Знает только, что лежит в машине… пока мы говорили, машина остановилась, Беньямин сказал, что слышит шаги, потом закричал, и стало тихо.

Эрик услышал, как за спиной плачет Симоне.

— Он звонил со своего собственного телефона? — спросил Кеннет.

— Да.

— Раньше он был выключен… я пытался проследить его еще вчера. Телефон подает сигналы на ближайшую базовую станцию, даже когда по нему не говорят.

Эрик молча слушал объяснения Кеннета о том, что телефонные операторы обязаны помогать полиции в соответствии с законом о средствах связи, параграфы с 25 по 27, если расследуемое преступление предусматривает минимальное наказание в виде тюремного заключения сроком не менее двух лет.

— Что телефонисты могут найти? — спросил Эрик.

— За точность не поручусь, она зависит от станций и телефонных узлов. Но если нам чуть-чуть повезет, мы определим место, откуда исходил сигнал, с точностью до сотни метров.

— Не теряйте времени, вам надо торопиться.

Эрик закончил разговор, постоял с телефоном в руке, а потом отдал его Симоне.

— Что у тебя со щекой? — спросил он.

— Что? А, это ничего.

Они посмотрели друг на друга, уставшие и слабые.

— Зайдешь? — спросила Симоне.

Он кивнул. Постоял немного, стащил с себя ботинки. Увидел, что в комнате Беньямина включен компьютер, и пошел туда.

— Нашла что-нибудь?

Симоне встала в дверях.

— Кое-какие письма, переписку Беньямина и Аиды. Кажется, им кто-то угрожал.

— Кто?

— Мы не знаем. Папа думает над этим.

Эрик сел за компьютер.

— Беньямин жив, — тихо сказал он и посмотрел на нее долгим взглядом.

— Да.

— Похоже, Юсеф Эк тут ни при чем.

— Ты говорил это по телефону. Что он не знает, где мы живем. Но он же звонил сюда, верно? Значит, мог и…

— Это другое, — перебил Эрик.

— Почему?

— Сюда звонок перевели телефонистки. Я когда-то просил их переводить мне важные звонки. У Эка не было ни нашего телефонного номера, ни нашего адреса.

— Но кто-то забрал Беньямина и бросил в машину…

Она замолчала.

Эрик прочитал письмо Аиды, где она сожалела, что Беньямин живет в доме лжи, потом открыл вложенное изображение: фотография со вспышкой, сделанная ночью на желто-зеленой, заросшей травой лужайке. Земля как будто немного поднималась возле низенькой живой изгороди. Позади сухой изгороди угадывалась задняя сторона коричневого дощатого забора. С краю в ярком белом свете виднелась зеленая пластиковая корзина для листьев и что-то, что могло быть картофельным полем.

Эрик долго рассматривал фотографию, пытаясь понять, в чем ее смысл, нет ли на ней какого-нибудь ежа или летучей мыши, но так ничего и не нашел. Всмотрелся в темноту позади блика от вспышки — нет ли там человека, но ничего не увидел.

— Какая странная фотография, — прошептала Симоне.

— Может, Аида просто вложила не тот файл, — предположил Эрик.

— Тогда было бы понятно, почему Беньямин выбросил письмо.

— Мы должны поговорить с Аидой, если оба эти…

— Фактор, — плачущим голосом сказала Симоне.

— Я знаю…

— Ты ввел ему в понедельник фактор?

Эрик не успел ответить — она вышла из комнаты. Эрик направился следом за ней, на кухню. Когда он вошел, Симоне стояла у окна и сморкалась в бумажное полотенце. Эрик хотел обнять ее, но она отстранилась. Он точно помнил, когда сделал сыну последнюю инъекцию. Инъекцию фактора, который помогал крови Беньямина свертываться, оберегал от внезапного кровоизлияния в мозг, лекарства, благодаря которому мальчик не истечет кровью от резкого движения.

— В понедельник утром, в десять минут десятого я сделал ему укол. Беньямин собирался кататься на коньках, но вместо этого поехал в Тенсту с Аидой.

Симоне кивнула и с искаженным лицом стала считать:

— Сегодня воскресенье. Следующий укол надо делать завтра утром, — прошептала она.

— За несколько дней ничего страшного не случится, — сказал Эрик, стараясь успокоить ее.

Он посмотрел на жену, на ее утомленное лицо, прекрасные черты, веснушки. Светлые джинсы с низкой талией, край желтых трусиков над поясом. Ему захотелось остаться здесь, просто остаться, захотелось, чтобы они спали вместе. На самом деле ему хотелось заняться с ней любовью, но он знал, что сейчас не время, слишком рано даже пытаться, слишком рано вожделеть.

— Я пойду, — пробормотал он.

Симоне кивнула.

Они посмотрели друг на друга.

— Позвони, когда Кеннет отследит разговор.

— Куда ты сейчас?

— На работу.

— Спишь в кабинете?

— Это довольно практично.

— Можешь спать здесь.

Эрик от удивления не знал, что ответить. Но секундного молчания хватило, чтобы Симоне истолковала его заминку как колебания.

— Не думай, что это приглашение, — торопливо сказала она. — Не воображай себе ничего такого.

— Мне все равно, — ответил он.

— Перебрался к Даниэлле?

— Нет.

— Мы уже расстались, так что врать не обязательно. — Симоне повысила голос.

— Ладно.

— Что? Что «ладно»?

— Я перебрался к Даниэлле, — солгал он.

— Хорошо, — шепнула она.

— Да.

— Я не собираюсь выспрашивать, молодая ли она, красивая и…

— Она молодая и красивая, — оборвал Эрик.

Он пошел в прихожую, обулся, вышел из квартиры и закрыл дверь. Подождал, услышал, как Симоне заперла дверь и накинула цепочку. Эрик стал спускаться по лестнице.

Симоне разбудил телефонный звонок. Шторы были подняты, и спальню заливал зимний свет. Симоне успела подумать: «Наверное, это Эрик» — и чуть не расплакалась, поняв, что он и не собирался звонить, что сегодня утром он проснулся рядом с Даниэллой, что она теперь одинока.

Она взяла телефон с прикроватного столика и ответила:

— Да?

— Симоне? Это Ильва. Я несколько дней пытаюсь до тебя дозвониться.

У Ильвы был напряженный голос. На часах уже десять.

— Мне сейчас не до того, — натянуто сказала Симоне.

— Они его не нашли?

— Нет.

Стало тихо. Какие-то тени проплыли мимо окна, и Симоне увидела, как с крыши дома напротив падает краска. Отслоившиеся пласты, которые соскребают люди в оранжевых комбинезонах.

— Извини, — сказала Ильва. — Не буду мешать.

— А что случилось?

— Утром опять приходил ревизор, что-то не так. И я плохо соображаю — здесь Норен. Стучит.

— Стучит?

Ильва издала невнятный звук.

— Явился с резиновым молотком и заявил, что создал новое течение, — объяснила она устало. — Сказал, что покончил с акварелью и ищет нишу в искусстве.

— Пускай ищет свою нишу где-нибудь подальше.

— Он расколотил миску Петера Даля.

— Ты позвонила в полицию?

— Да, они приезжали. Норен все зудел о свободе творчества. Они велели ему держаться от нас подальше, так что теперь он стоит на улице и лупит своим молотком.

Симоне вылезла из постели и посмотрела на себя в дымчатое зеркало одежного шкафа. Она выглядела тощей и уставшей. Как будто ее лицо разбилось на множество мелких осколков, и его пришлось склеивать заново.