— Здравствуйте, — сказал Юаким. — Садитесь.

Йона сел на пассажирское сиденье. Подождал.

В машине слабо пахло псиной. На заднем сиденье расстелен мохнатый плед.

— Знаете, — начал Юаким, — когда я вспоминал, каким был, когда родился Юхан… я как будто думал о незнакомом человеке. У меня было детство так себе, приют, мать меня бросила… Но я встретил Исабеллу и взялся за ум, засел учиться. Сдал экзамен на инженера в тот год, когда родился Юхан. Вспомнил, как мы ездили в отпуск — я до этого никогда не бывал в отпуске. Мы ездили в Грецию, Юхан как раз научился ходить и…

Юаким Самуэльссон покачал головой.

— Это было так давно. Он был очень похож на меня… такие же…

В машине стало тихо. Мокрая серая крыса, покачиваясь, пробежала по темному тротуару и скрылась в замусоренных кустах.

— Что вы хотели мне рассказать? — помолчав, спросил Йона.

Юаким потер глаза.

— Вы уверены, что это сделала Лидия Эверс? — еле слышно спросил он.

Йона кивнул:

— Больше чем уверен.

— Вот как, — прошептал Самуэльссон и тяжело сглотнул. — Там, в приюте… Лидии было всего четырнадцать, когда выяснилось, что она беременна. Там, конечно, все черт знает как перепугались и заставили ее сделать аборт. Хотели всё замять, но… Было много осложнений, в матку занесли тяжелую инфекцию, она захватила яичники. Но Лидия принимала пенициллин и выздоровела.

Юаким положил дрожащие руки на руль.

— После приюта я стал жить с Лидией. Мы жили в ее доме в Рутебру, хотели родить ребенка, у нее это была просто идея фикс. Но у нас никак не получалось. И она решила сходить к гинекологу. Никогда не забуду, как она вернулась от врача и сказала, что после того аборта у нее не будет детей.

— Это от вас она забеременела в приюте, — уточнил Йона.

— Да.

— Значит, вы задолжали ей ребенка, — сказал Йона, больше самому себе.

Густо-густо падал снег. Сугробы лежали на зданиях терминала в Арланде. Приезжали машины, подметали посадочные полосы и снова уезжали. Эрик стоял возле большого окна и смотрел на ленту дорожных сумок, въезжавшую в большой нарядный самолет.

Симоне принесла кофе и тарелку с шафранным кренделем и пряным печеньем. Поставила перед Эриком два стаканчика с кофе и уткнулась лбом в стекло, за которым виднелись самолеты. Симоне с Эриком смотрели, как стюардессы поднимаются по трапу. Девушки были в красных рождественских колпачках; их, как видно, страшно беспокоила слякоть под туфельками.

На подоконнике аэропортовского кафетерия стоял механический гномик, ритмично качавший бедрами. Батарейка садилась, движения становились судорожными, дергаными. Эрик перехватил взгляд Симоне. Она иронически подняла брови при виде совокупляющегося с пустотой гнома.

— Нас угостили булочками, — сказала она и уставилась в пустое пространство. Потом вспомнила: — Четвертый Адвент. Сегодня четвертое воскресенье Адвента.

Они посмотрели друг на друга, не зная, что сказать. Вдруг Симоне дернулась со страдальческим видом.

— Что случилось? — спросил Эрик.

— Фактор, — простонала она. — Мы забыли… если он там, если он живой…

— Симоне, я…

— Так много времени прошло… он не сможет стоять на ногах…

— Симоне, я взял фактор, — сказал Эрик. — Он у меня с собой.

Симоне посмотрела на мужа воспаленными глазами.

— Правда?

— Кеннет напомнил, он звонил из больницы.

Симоне вспомнила, как она привезла Кеннета домой и он у нее на глазах вылез из машины и повалился прямо в снежное месиво. Симоне решила, что отец споткнулся, но когда она подбежала поднять его, он едва понимал, что происходит. Она отвезла его в больницу; его несли на носилках, рефлексы были слабыми, зрачки реагировали медленно. Врач считал, что во всем виновато сочетание последствий сотрясения мозга и чудовищного напряжения.

— Как он? — спросил Эрик.

— Спал, когда я вчера была в больнице. Врач считает, что особой опасности нет.

— Прекрасно. — Эрик посмотрел на механического гнома, молча взял красную праздничную салфетку и накрыл фигурку.

Салфетка ритмично заколыхалась, как привидение. Симоне рассмеялась, крошки печенья полетели Эрику на куртку.

— Извини, — пискнула она, — у него вид как у больного. Гномик — сексуальный маньяк…

Симоне согнулась пополам от второго приступа смеха и тут же заплакала. Вскоре она успокоилась, высморкалась, вытерла лицо и взялась за чашку.

У нее снова задрожали губы, и тут к их столику подошел Йона Линна.

— Туда уже едет полиция Умео, — не тратя времени сообщил он.

Эрик тут же спросил:

— У вас есть радиоконтакт с ними?

— Не у меня. Они на связи с…

Йона замолчал на полуслове, увидев салфетку, качавшуюся на танцующем гномике. Из-под бумажного края торчали коричневые пластмассовые сапоги. Симоне отвернулась и затряслась от смеха, или рыданий, или того и другого сразу. Как будто поперхнулась. Эрик встал и торопливо потащил жену прочь.

— Пусти, — выговорила она между спазмами.

— Я тебе просто помогу. Пойдем, выйдем.

Они открыли дверь на балкон и постояли на холодном воздухе.

— Теперь лучше. Спасибо, — прошептала она.

Эрик стряхнул снег с перил и положил ее холодное запястье на холодный металл.

— Как быстро стало лучше, — повторила Симоне. — Быстро… лучше.

Она закрыла глаза и пошатнулась. Эрик подхватил ее. Увидел, как Йона ищет их взглядом в кафетерии.

— Ну как? — спросил Эрик.

Она, прищурившись, посмотрела на него.

— Никто не верит мне, когда я говорю, что устала.

— Я тоже устал, я тебе верю.

— У тебя с собой таблетки?

— С собой, — ответил он, даже не думая оправдываться.

У Симоне искривилось лицо, и Эрик вдруг почувствовал, как по его щекам текут теплые слезы. Может быть, это из-за того, что он покончил с таблетками; исчезла броня, он стал беззащитным, уязвимым.

— Все это время, — выговорил он трясущимися губами, — я думал только об одном: не допустить, чтобы он умер.

Они стояли обнявшись, совершенно неподвижно. На них падали большие мохнатые снежинки. Вдали с натужным гулом взлетел отливающий серым самолет. Когда Йона постучал в балконное стекло, оба вздрогнули. Эрик открыл, и Йона вышел к ним. Откашлялся.

— Думаю, вам надо знать: мы идентифицировали тело, которое нашли у Лидии в саду.

— И кто это?

— Это не ее ребенок… мальчик пропал из семьи тринадцать лет назад.

Эрик кивнул и подождал. Йона тяжело вздохнул:

— Остатки экскрементов и мочи показывают, что…

Он покачал головой:

— Показывают, что мальчик прожил там довольно долго, вероятно, три года, прежде чем его лишили жизни.

Комиссар замолчал. С тихим шелестом падал снег, вокруг было темно. Направляясь в небеса, ревел самолет.

— Иными словами, Эрик, вы были правы… У Лидии в клетке сидел ребенок, которого она считала своим.

— Да, — беззвучно ответил Эрик.

— Она убила его, когда поняла, что она рассказала под гипнозом и какие будут последствия.

— Если честно, я думал, что ошибался, смирился с этой мыслью, — глухо сказал Эрик и посмотрел на припорошенную снегом посадочную полосу.

— Поэтому и покончили с гипнозом? — спросил Йона.

— Да.

— Вы уверились, что совершили ошибку, и обещали никогда никого не гипнотизировать.

Симоне дрожащей рукой провела по лбу и тихо произнесла:

— Лидия увидела тебя, когда ты нарушил обещание. Она увидела Беньямина.

— Нет. Она должна была преследовать нас все время, — прошептал Эрик.

— Лидию выпустили из клиники Уллерокер два месяца назад, — сказал Йона. — Она подкрадывалась к Беньямину постепенно — может быть, ее сдерживало ваше обещание покончить с гипнозом.

Комиссар подумал: Лидия считала Юакима Самуэльссона виновным в аборте, после которого она осталась бесплодной, и поэтому похитила его сына Юхана. А через несколько лет обвинила погрузившего ее в гипноз Эрика в том, что ей пришлось убить Юхана. Поэтому когда Эрик устроил сеанс гипноза, она похитила Беньямина.