— Пойду поздороваюсь, — заявил Эрик и вылез из машины.

— Ну зачем?

Они пошли к Аиде. Беньямин едва решался смотреть на нее, он чувствовал себя детсадовцем. Еще поверит, что ему хочется, чтобы папа поздоровался с ней. Ему было наплевать, что подумает отец. Аида с беспокойством смотрела, как они приближаются, переводя взгляд с одного на другого. Прежде чем Беньямин успел подойти к ней с каким-нибудь объяснением, Эрик протянул руку и сказал:

— Здравствуйте.

Аида настороженно пожала протянутую руку. Беньямин заметил, что отец дернулся, разглядев ее татуировку: на шее у Аиды была свастика. Возле свастики красовалась маленькая звезда Давида. Глаза Аида подвела черным, волосы заплела в две детские косички; на ней была черная кожаная куртка и широкая черная тюлевая юбочка.

— Я Эрик, папа Беньямина, — представился Эрик.

— Аида.

У девочки был тонкий тихий голос. Беньямин покраснел, взглянул на Аиду и опустил глаза.

— Вы нацистка? — спросил Эрик.

— А вы? — парировала она.

— Нет.

— И я тоже нет. — Аида неприязненно глянула на Эрика.

— Тогда почему у вас…

— Просто так, — перебила она. — Я просто так, только…

Вмешался Беньямин; его сердце тяжело стучало в груди от стыда за отца.

— Она угодила в какую-то компанию пару лет назад, — громко сказал он. — Но увидела, что там все придурки…

— Не надо ничего объяснять, — сердито перебила Аида.

Беньямин на мгновение умолк, потом сказал:

— Я… я только подумал, что отвечать за свои ошибки — это мужественно.

— Да, но я понял так, — возразил Эрик, — что это понимание неполное, если не убрана…

— Ну перестань! — закричал Беньямин. — Ты про нее ничего не знаешь.

Аида повернулась и пошла прочь. Беньямин побежал за ней.

— Извини, — сказал он задыхаясь. — Папа иногда такой неловкий…

— Разве он не прав?

— Нет, — тихо ответил Беньямин.

— А по-моему, прав, — сказала Аида, слабо улыбнулась и взяла его за руку.

Отделение судебной медицины располагалось в здании из красного кирпича, в доме номер пять по Ретциусвег, посредине обширного кампуса Каролинского института. Со всех сторон его окружали более высокие здания. Йона Линна объехал вокруг и остановил машину на гостевой парковке. Направляясь к главному входу, он прошел по замерзшему газону и стальному грузовому пандусу.

Йона думал: удивительно, что «обдукция» происходит от латинского слова «прикрывать», хотя на самом деле патологоанатомы занимаются совершенно противоположным. Может быть, словом «обдукция» хотят обозначить то, чем заканчивается вскрытие: тело зашивают, и внутренности снова закрыты.

Отметившись у девушки на рецепции, комиссар получил разрешение пройти к Нильсу Олену, профессору судебной медицины, которого все звали Ноленом за то, что он подписывал свои отчеты «Н. Олен».

Кабинет у Нолена модный: чистые ослепительно-белые и приглушенные светло-серые поверхности. Все тщательно продумано и дорого. Несколько стульев из полированной стали с белыми кожаными сиденьями. Свет падал на стол через висевшую над ним большую стеклянную пластину.

Нолен, не вставая, пожал Йоне руку. Под белым халатом у него была рубашка-поло, на носу очки во французской оправе с белыми дужками. Худощавое лицо гладко выбрито. На голове ежик седых волос, губы бледные, нос длинный, кривоватый.

— Доброе утро, — просипел он.

На стене висела выцветшая фотография Нолена и его коллег: судебного врача, судебного химика, судебного генетика и судебного одонтолога. Все были в белых медицинских халатах и выглядели счастливыми. Медики окружали стол, на котором лежали темные обломки костей. Из текста под изображением следовало, что кости найдены в захоронении девятого века, обнаруженном возле торгового города Бирка [3]на острове Бьёркё.

— Опять новая картинка, — сказал Йона.

— Приходится приклеивать фотографии скотчем, — недовольно откликнулся Нолен. — В старой патологичке была картина в восемь квадратных метров.

— Ох ты.

— Картина Петера Вайса.

— Писателя?

Нолен кивнул, и в его очках отразился свет лампы.

— Да, в сороковые годы он написал групповой портрет всего института. Полгода работы. Получил шестьсот крон, как я слышал. Мой отец тоже там есть, среди патологоанатомов, стоит в изножье возле Бертиля Фальконера.

Нолен склонил голову набок и повернулся к компьютеру.

— Сижу вот, ковыряюсь с отчетом вскрытия по убийству в Тумбе, — сказал он, помолчав.

— Да?

Нолен покосился на Йону:

— Утром звонил Карлос, искал меня.

— Я знаю, — улыбнулся Йона.

Нолен пальцем поправил очки.

— Потому что, естественно, важно определить время смерти.

— Да, нам надо было узнать, в каком порядке…

Нолен, надувшись, поглядел на экран:

— Это лишь предварительное заключение, но…

— Мужчина умер первым?

— Точно… Я исходил только из температуры тела. — Нолен ткнул пальцем в экран. — Эриксон сказал, что в обоих помещениях, и в раздевалке, и в доме, была одинаковая температура, поэтому я рассудил, что мужчина умер примерно за час до тех двух, даже чуть больше.

— А сейчас у тебя другое мнение?

Нолен мотнул головой и со стоном поднялся.

— Грыжа позвоночника, — объяснил он, вышел из кабинета и похромал по коридору к патологоанатомическому отделению.

Йона двинулся за ним.

Они прошли мимо темного зала с патологоанатомическими столами из нержавейки. Столы напоминали столешницы с мойкой, только с квадратными секциями и бортиками по краю. Нолен и Йона вошли в прохладное помещение, где тела, которые исследовали судебные медики, лежали в ящиках с температурой четыре градуса. Нолен остановился, проверил номер, выдвинул длинный ящик и увидел, что он пуст.

— Забрали, — улыбнулся медик и пошел по коридору. На полу отпечатались следы тысяч колесиков. Нолен открыл еще одну дверь и придержал ее, впуская комиссара.

Они оказались в ярко освещенном, выложенном белым кафелем зале с большими раковинами на стене. Вода из оранжевого шланга стекала в сток в полу. На длинном, покрытом пластиком патологоанатомическом столе лежало обнаженное бледное тело, на котором темнели сотни ран.

— Катья Эк, — констатировал Йона.

Черты лица мертвой женщины были удивительно умиротворенными, рот полуоткрыт, глаза смотрели спокойно. Она словно слушала прекрасную музыку. Выражение лица не вязалось с длинными резаными ранами на лбу и щеках. Йона окинул взглядом тело Катьи Эк. Возле шеи уже начали проступать синие прожилки, словно на мраморе.

— Мы надеемся успеть провести вскрытие после обеда.

— Боже мой, — вздохнул Йона.

Открылась другая дверь, и вошел, неуверенно улыбаясь, какой-то молодой мужчина. На брови у него было несколько колечек, крашеные черные волосы, собранные в хвост, свисали на спину, на медицинский халат. Нолен, усмехнувшись, вскинул кулак в хардроковом приветствии, на которое молодой человек немедленно ответил.

— Это — Йона Линна из государственной уголовки, — объяснил Нолен. — Он из тех, кто иногда заходит проведать нас.

— Фриппе, — представился молодой человек и пожал Йоне руку.

— Специализируется в судебной медицине, — объяснил Нолен.

Фриппе натянул латексные перчатки. Комиссар подошел за ним к столу и почувствовал холодный неприятный запах, окружавший женщину.

— Ей, кажется, досталось меньше всего. — Нолен показал на труп. — Несмотря на множество резаных и колотых ран.

Они осмотрели убитую. Тело было покрыто большими и маленькими ранами.

— К тому же она, в отличие от остальных, ни покалечена, ни изрезана, — продолжил Нолен. — Непосредственная причина смерти — не рана на горле, а вот эта, проникающая в сердце. Если верить компьютерной томографии.

— На изображениях трудновато увидеть кровотечения, — пояснил Фриппе.