— Да, да, иди отсюда, — сказала Анья, — когда-нибудь мне и работать надо.

Йона выключил аудиокнигу — Пер Мюрберг со своей неповторимой смесью спокойствия и воодушевления читал «Преступление и наказание» Достоевского. Комиссар припарковал машину возле «Лao Вай», азиатского вегетарианского ресторана, куда его настойчиво звала Диса. Заглянул в окно и поразился простой аскетичной красоте деревянной мебели — ничего лишнего, никакой роскоши.

Когда он позвонил в дверь квартиры, Эрик уже был на месте. Они поздоровались, и Йона коротко объяснил, что собирается делать.

— Мы реконструируем похищение по возможности подробно. Симоне, вы единственная из нас, кто все видел своими глазами.

Симоне сосредоточенно кивнула.

— Так что вы будете изображать саму себя. Я — преступник, а вам, Эрик, придется побыть Беньямином.

— Ладно, — сказал Эрик.

Йона посмотрел на часы.

— Симоне, как по-вашему, сколько было времени, когда в квартиру проникли?

Симоне откашлялась:

— Не знаю точно… но газеты еще не приносили… значит, до пяти часов. Я вставала попить воды около двух… потом немного полежала, но не спала… значит, где-то между половиной третьего и пятью.

— Хорошо. Тогда я ставлю часы на половину четвертого, и получим приблизительное время, — сказал Йона. — Я отопру дверь, прокрадусь к Симоне, лежащей на кровати, сделаю вид, что делаю ей укол, а потом пойду к Беньямину — это вы, Эрик, — сделаю вам укол и вытащу из комнаты. Протащу по полу прихожей и вытащу из квартиры. Вы тяжелее Беньямина, так что накинем еще несколько минут. Симоне, попытайтесь двигаться точно так же, как тогда. В каждый момент времени лежите в той же позе, как в ту ночь. Я хочу понять, что вы видели, точнее, что вы могли видеть или чувствовать.

Бледная Симоне кивнула.

— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо, что вы это делаете.

Йона посмотрел на нее прозрачно-серыми глазами:

— Мы найдем Беньямина.

Симоне провела по лбу рукой.

— Я иду в спальню, — хрипло сказала она и увидела, как Йона выходит из квартиры с ключами в руках.

Когда комиссар вошел, она лежала под одеялом. Он торопливо двинулся к ней, не бегом, но уверенно. Стало щекотно, когда он поднял ее руку и сделал вид, что вкалывает иглу. Когда комиссар склонился над ней, Симоне встретилась с ним глазами и вспомнила, как проснулась от ощутимого укола в предплечье и увидела, что кто-то торопливо крадется из спальни в прихожую. От отчетливого воспоминания неприятно защекотало место укола. Когда спина Йоны скрылась, Симоне села, потерла сгиб локтя, медленно встала и пошла. Вышла в прихожую, прищурившись, заглянула в комнату Беньямина и увидела, как Йона наклоняется над кроватью. И неожиданно произнесла слова, эхом отозвавшиеся в ее памяти:

— Что вы там делаете? Можно войти?

Колеблясь, она подошла к буфету. Тело помнило, как оно обессилело и упало. Ноги подогнулись, и одновременно Симоне вспомнила, как проваливалась все глубже и глубже в черную немоту, прорезаемую короткими вспышками света. Симоне сидела, опершись спиной о стену, и смотрела, как Йона тащит Эрика за ноги. Воспоминания раскручивались непонятным образом: Беньямин пытается уцепиться за дверной косяк, его голова бьется о порог, он хватается за нее, Симоне, слабеющими руками.

Взгляды Эрика и Симоне встретились, в прихожей на миг образовался какой-то туман или пар. Симоне увидела лицо Йоны снизу. В ее сознании оно на мгновение сменилось лицом преступника. Лицо в тени и желтые руки, обхватившие щиколотки Беньямина. Сердце Симоне тяжело застучало, когда она услышала, как Йона выволакивает Эрика на лестничную клетку и закрывает за собой дверь.

Беспокойство разливалось по квартире. Симоне не могла избавиться от ощущения, что в дом снова вломились преступники. Вяло двигаясь, она поднялась на онемевшие ноги и стала ждать, когда Эрик и Йона вернутся.

Йона вытащил Эрика на поцарапанный мраморный пол этажа. Комиссар оглядывался, наклонялся и приподнимался, пытаясь понять, где могли находиться свидетели. Он вычислял, насколько просматривается лестница: возможно, кто-нибудь стоит сейчас пятью ступеньками ниже, возле самых перил, и наблюдает за ним. Комиссар перешел к лифту. Приготовился и приоткрыл дверь. Немного нагнувшись вперед, увидел на блестящей поверхности собственное лицо и перекошенную стену у себя за спиной. Йона втащил лежащего Эрика в лифт. В проем лифта была видна дверь справа, щель для почты и латунная табличка с именем, с другой стороны — только стена. Лампу на потолке частично загораживал проем. В кабине Йона рассмотрел отражение в большом зеркале; наклонился, вытянулся — ничего. Окно на лестнице постоянно закрыто. Оглянувшись через плечо, комиссар не заметил ничего нового. Но вдруг что-то привлекло его внимание. Взглянув в маленькое зеркало под острым углом, он увидел блеснувший синим глазок в двери, которая до этого была не видна. Закрыв лифтовую дверь с длинным узким окошком, комиссар заметил, что зеркало в лифте все еще позволяет ему видеть дверь с глазком. Если кто-нибудь стоит и смотрит в глазок, подумал комиссар, то сейчас он видит мое лицо совершенно отчетливо. Но, отведя голову всего на пять сантиметров в любую сторону, он тут же переставал видеть дверь с глазком.

Когда они спустились, Эрик встал, и комиссар посмотрел на часы:

— Восемь минут.

Они вернулись в квартиру. Симоне стояла в прихожей; кажется, она только что плакала.

— У него на руках были резиновые перчатки, — сказала она. — Желтые резиновые перчатки.

— Ты уверена? — спросил Эрик.

— Да.

— Тогда нет смысла искать отпечатки пальцев, — заметил Йона.

— Что нам делать? — спросила Симоне.

— Полиция уже опрашивала соседей, — мрачно напомнил Эрик, пока Симоне щеткой счищала грязь и пыль у него со спины.

Йона достал какую-то бумагу.

— Да, у меня есть список опрошенных. Полицейские, скорее всего, сосредоточились на жильцах этого и нижнего этажей. С пятерыми еще не говорили. И еще одна квартира…

Он всмотрелся в список и увидел, что квартира наискосок за лифтом зачеркнута. Именно эту дверь он видел в обоих зеркалах.

— Одна квартира вычеркнута, — сказал комиссар. — Та, что расположена с другой стороны лифта.

— Хозяев тогда не было, они уехали, — сказала Симоне. — И еще не вернулись. Шесть недель в Таиланде.

Йона серьезно посмотрел на них.

— Пора навестить жильцов, — коротко сказал он.

На двери, полностью видной в зеркало лифта, значилось «Росенлунд». Квартира, на которую не обратили внимания полицейские, проводившие опрос жильцов, потому что ее не было видно и она стояла пустая.

Йона нагнулся и заглянул в щель для почты. Не увидел на коврике у двери ни газет, ни рекламы. В недрах квартиры вдруг послышался слабый звук. Это кошка вышла из комнаты в прихожую. Кошка остановилась и выжидательно посмотрела на комиссара, приподнявшего крышку почтовой щели.

«Никто не оставит кошку одну на шесть недель», — подумал Йона.

Кошка настороженно прислушивалась.

— Ты как будто не умираешь от голода, — сказал ей Йона.

Кошка широко зевнула, вскочила на стул в прихожей и свернулась клубочком.

Первым делом комиссар решил поговорить с мужем Алисе Франсен. Когда полицейские опрашивали жильцов в первый раз, дверь открывала она. Супруги Франсен жили на том же этаже, что и Симоне с Эриком. Их квартира была прямо напротив лифта.

Йона позвонил и стал ждать. Промелькнуло воспоминание, как он ребенком ходил по домам с картонными майскими цветами, [16]а иногда с картонной копилкой «Лютерйельпен». [17]Ощущение того, что ты чужой, возникающее перед тем, как заглянешь в другой дом, нежеланный гость для тех, кто открывает дверь.

Комиссар позвонил еще раз. Открыла женщина лет тридцати. Она выжидательно-сдержанно посмотрела на него, отчего комиссар вспомнил кошку в пустой квартире.