— То есть вы даже не попытались выяснить, почему она призналась в убийстве ребенка?

— Я считал, что ее признания связаны с чувством вины перед младшим братом, — натянуто ответил Лангфельдт.

— А теперь вы ее выпустили? — спросил комиссар.

— Два месяца назад, — сказал Лангфельдт. — Она, без сомнения, здорова.

Йона поднялся, и его взгляд снова упал на единственную картинку в кабинете доктора Лангфельдта — головоногое существо на двери. Ходячая голова, подумал он вдруг. Только мозг. Без сердца.

— Это ведь вы. — Йона указал на картинку. — Правда?

Когда комиссар выходил из кабинета, у доктора Лангфельдта был растерянный вид.

Пять часов дня, солнце зашло два часа назад. Темный, непроглядный как смола, холодный воздух. Туманно светят редкие фонари. От Скансена город виделся пятном дымного света. В лавочках сидят стеклодувы и ювелиры. Йона прошел через рождественский базар. Горят костры, фыркают лошади, жарятся каштаны. Дети бегают в каменном лабиринте; иные стоят и пьют горячий шоколад. Играет музыка, семьи водят хоровод вокруг высокой елки на круглой танцплощадке.

Зазвонил телефон; Йона остановился возле киоска с колбасой и олениной.

— Да.

— Это Эрик Барк.

— Здравствуйте.

— Я думаю, что Лидия держит Беньямина в старом доме Юсси, где-то возле Доротеи, в лене Вестерботтен, в Лапландии.

— Вы думаете?

— Я почти уверен, — жестко сказал Эрик. — Больше на сегодня планов нет. Вам не обязательно ехать, но я заказал три билета на завтра, на утро.

— Хорошо, — сказал Йона. — Пришлите, пожалуйста, мне на телефон всю информацию об этом Юсси, я свяжусь с полицией Вестерботтена.

Идя по узкой гравийной дорожке к ресторану «Соллиден», комиссар услышал у себя за спиной детский смех и дернулся. Красивый желтый ресторан украшали гирлянды и еловые ветки. В зале были накрыты четыре огромных длинных стола. Комиссар сразу увидел своих коллег: они расселись возле огромных окон, из которых открывался великолепный вид на воды Нюбрувикена и на Сёдермальм, на увеселительный парк Грёна Лунд с одной стороны и на корабль-музей «Baca» [24]с другой.

— Мы тут! — окликнула его Анья.

Она встала и помахала рукой. Йону обрадовало ее воодушевление. Его не отпускало неприятное свербящее чувство после встречи с врачом в Уллерокере.

Йона поздоровался и сел рядом с Аньей. Напротив сидел Карлос Элиассон. На голове у него был красный колпачок, он радостно кивнул Йоне.

— Мы уже выпили по рюмочке, — доверительно сообщил он. Его обычно изжелта-бледная кожа приобрела здоровый румянец.

Анья хотела взять Йону под руку, но он поднялся, объяснив, что отправляется за едой.

Пробираясь между столами, за которыми беседовали едоки, комиссар думал, что никак не может прийти в по-настоящему праздничное настроение. Словно часть его все еще сидит в гостиной родителей Юхана Самуэльссона. Или словно он все еще перемещается по психиатрической клинике Уллерокер — вверх по каменной лестнице, к запертой двери, за которой тянется длинный, напоминающий тюремный, коридор.

Йона взял с подноса тарелку и, дожидаясь своей очереди взять селедки, издалека смотрел на коллег. Анья втиснула свое круглое ухабистое тело в платье из красной ангорки. На ней все еще были зимние сапоги. Петтер не закрывая рта болтал с Карлосом; он недавно обрил голову, и его темя в свете люстр сверкало от пота.

Йона положил себе селедки матье, селедки с горчицей и маринованной селедки и остался стоять. Он смотрел на женщину, пришедшую с другой компанией. На женщине было узкое светло-серое платье, две красиво постриженных девочки вели ее к сладкому столу. За ними торопливо шел мужчина в коричнево-сером костюме с младшей девочкой в красном платьице.

В латунной кастрюле кончилась картошка. Йона довольно долго ждал, пока официантка принесет новую. Любимого блюда, финской брюквенной запеканки, он не нашел. Комиссар протиснулся со своей тарелкой между полицейскими в разгар четвертой перемены. У стола пятеро техников-криминалистов распевали тост, подняв граненые стаканчики. Йона сел и тут же почувствовал на ноге Аньину руку. Анья улыбнулась ему.

— Помнишь, ты обещал, что мне можно будет тебя пощекотать, — пошутила она, нагнулась и громко прошептала: — Хочу, чтобы вечером ты танцевал со мной танго.

Карлос услышал ее и завопил:

— Анья Ларссон, ты будешь танцевать танго со мной!

— Я танцую с Йоной, — решительно ответила она.

Карлос свесил голову набок и пробормотал:

— Записываюсь в очередь.

Анья пригубила пива.

— Ну и как там, в Уллерокере? — спросила она.

Йона скривился, и Анья рассказала про свою тетку, которая была не то чтобы особенно больна, но которую пичкали лекарствами, потому что персоналу так было проще.

Йона кивнул и сунул было в рот кусочек копченого лосося, но вдруг замер. Он вспомнил то важное, что узнал от Лангфельдта.

— Анья, — сказал он. — Мне нужен рапорт.

Она фыркнула:

— Прямо сейчас?

— Завтра утром, как можно раньше.

— Что за рапорт?

— Случай жестокого обращения. Лидию Эверс задержали за жестокое обращение с ребенком на игровой площадке.

Анья достала ручку и записала все на лежащем перед ней чеке.

— Завтра воскресенье, я собиралась поваляться в кровати, — недовольно сказала она.

— Придется плюнуть на это.

— Тогда потанцуешь со мной?

— Обещаю, — прошептал Йона.

Карлос спал, сидя на стуле в гардеробе. Петтер с приятелями отправились в город, чтобы продолжить вечер в «Кафе Опера». Йона с Аньей обещали присмотреть за Карлосом, чтобы он добрался домой без приключений. В ожидании такси они прохаживались на холодном воздухе. Йона увел Анью на танцплощадку, предупредив, что на деревянном полу, похоже, толстый слой льда.

Они танцевали, и Йона тихонько напевал:

— Миллойн, миллойн, миллойн… [25]

— Женись на мне, — прошептала Анья.

Йона не ответил. Он подумал о Дисе, о ее печальном лице. Подумал, как они дружили все эти годы и как он разочаровал ее. Анья попыталась приподняться и лизнуть его в ухо; он осторожно отвел голову.

— Ты так хорошо танцуешь, — захныкала Анья.

— Знаю, — шепнул он и закружил ее.

Пахло дровами и грогом, Анья прижималась все крепче; комиссар подумал, что трудно будет вести Карлоса вниз, к стоянке такси. Еще немного — и пора спускаться к эскалатору.

Вдруг в кармане у комиссара зазвонил телефон. Анья взвыла от разочарования, когда он отстранил ее и ответил:

— Йона Линна.

— Здравствуйте, — произнес сдавленный голос. — Это я. Юаким Самуэльссон. Вы сегодня были у нас…

— Да, я вас узнал, — сказал Йона.

Он вспомнил, как у Юакима Самуэльссона расширились зрачки, когда он спросил о Лидии Эверс.

— Я подумал — не могли бы мы увидеться? — сказал Самуэльссон. — Хочу кое-что рассказать.

Йона посмотрел на часы. Половина десятого.

— Мы можем увидеться сейчас? — спросил Юаким и зачем-то прибавил, что жена с дочерью уехала к родителям.

— Вполне, — ответил Йона. — Сумеете приехать к полицейскому управлению, подъезд напротив Польхемсгатан, минут через сорок?

— Хорошо, — сказал Юаким бесконечно усталым голосом.

— Извини, милая, — сказал Йона Анье, которая стояла посреди площадки, дожидаясь его. — На сегодня танцы закончились.

— Я тебе это припомню, — кисло отозвалась она.

— Не выношу спиртного, — печалился Карлос, когда они вели его к эскалаторам и дальше к выходу.

— Смотри не наблюй, — угрюмо предупредила Анья. — Я тогда потребую повысить зарплату.

— Анья, Анья, — горестно вздохнул Карлос.

Юаким сидел в белом «мерседесе» на другой стороне улицы, прямо напротив входа в Государственное полицейское управление. В салоне горел тусклый свет, и лицо Юакима казалось утомленным и одиноким. Когда Йона постучал в стекло, он дернулся, словно полностью ушел в свои мысли.