Подгорка показалась наутро в восьмой день. Старик пригляделся к карабкающимся на крутой склон домикам, прищурился на перевернутые лодки и разочарованно покачал головой:

– Не догнали. И нет уже его здесь. Мы вдоль берега шли, а он, старый наглец, напрямую курс взял. Точно говорю. Что, девка, не выгорела у нас премия?

– Кто там? – обернулась Кессаа, показывая в сторону горизонта, по правому борту.

– Там? – Старик ловко перебежал на корму, прищурился: – Корабль какой-то, не могу разглядеть: Аилле слепит. Но это не Фалан! Два паруса на нем, два. Однако сюда идет, сюда. Кто ж это? Эй, остроглазый!

Насьта, который уже завоевал уважение зорким взглядом, пригляделся:

– Точно! Два паруса, двенадцать гребцов. Спешат!

– Никак сайды? – побледнел старик.

– Я знаю, кто это, – стиснула зубы Кессаа. – Старик! Премия будет. Постарайся быстрее причалить – расплачусь сполна. И уходите вдоль берега: она за вами не погонится. Я ей нужна.

– Кто ж такая-то? – удивился старик.

– Вроде меня, – ответила Кессаа и холодно рассмеялась.

С первого взгляда Марик уверился, что в крохотном рептском городишке живут одни рыбаки. Ни садов, ни огородов вокруг домиков, седлающих каждый, даже едва пригодный для строительства, уступ огромной горы, не было. Правда, в отдалении курчавились уже знакомые ягодники, но даже они казались бурыми из-за повсеместного преимущества камня над зеленью. Неприветливый берег был устлан чешуей, рыбьими костями и гнилыми водорослями, и дорожки, которые карабкались между валунами и подражали настоящим улицам, тоже казались коридорами рыбной лавки. Кругом лежали лодки, большая часть которых была разбита, и висели сети, почти все разорванные и полуистлевшие. Если бы не с полдюжины худых собак, которые принялись тут же облаивать нежданных гостей, Марик подумал бы, что их путь закончен, поскольку город умерших уже стоял перед его глазами – и не было нужды тащиться куда-то еще. Вот только Кессаа явно так не думала: она помахала рукой рептам, которые торопливо отплывали от мертвого берега, словно сайдка могла передумать и отобрать щедро отсыпанные золотые, и прищурилась, вглядываясь в увеличивающиеся паруса скирской ладьи.

– Что будем делать? – спросил Насьта, передавая Марику объемистый мешок. – У нас не так много времени!

– Нужно искать слепого, – отозвалась Кессаа. – Или хотя бы кого-нибудь живого. Времени у нас действительно мало, поэтому советую поторопиться!

– Что это вы сюда набили? – возмутился Марик, кряхтя под неожиданной тяжестью. – Я, конечно, плохо помню, как сел в ладью, но мешка этого не помню вовсе.

– Тащи-тащи, – похлопал Насьта баль по спине. – Это небольшая палатка, чехлы на сапоги, теплые шапки, рукавицы, рубахи и штаны из шерсти и неказистые на вид, но очень теплые тулупы. У меня, кстати, мешок не легче. – Ремини похлопал по объемистому сооружению на собственной спине. – Запас еды и дров для костра. И все это было разыскано, куплено и уложено, пока ты спал! Оцени мудрость Кессаа и мою расторопность! А?

– Подожди! – удивился Марик и заторопился вслед за Насьтой и Кессаа вверх по крутой тропинке. – Зачем нам тулупы? Сейчас лето!

– А там? – ткнул пальцем ремини в сторону снежных пиков.

– Там? – поднял брови Марик. – Приятель! Если бы мы даже были с тобой птицами, мы не смогли бы взлететь с такой тяжестью. А мы не птицы! Там нет дороги! Или ты не слышал?

– Да, я тоже сомневаюсь, – согласился ремини, – но слепой отправился именно сюда. А ему надо в Омасс. А Омасс, как говорит Кессаа, как раз находится за этими горами. Ерунда. Всего каких-то полсотни лиг. С камешка на камешек – допрыгаем как-нибудь. В любом случае это гораздо приятнее, чем плыть по морю! Там уж не прыгнешь: некуда!

– Хватит болтать! – оборвала друзей Кессаа.

Она опять вглядывалась в гладь моря. Ладья сайдов казалась сверху игрушечным корабликом, но к берегу она приближалась неумолимо.

– Быстро. – Кессаа смахнула пот со лба. – Оставьте мешки здесь и быстро пробегитесь по ближним хижинам. Нужен хоть кто-то. Хоть один житель.

Марик сбросил мешок и, насадив на всякий случай на древко клинок, ринулся в ближний двор. Дверь открылась легко, но внутри никого не оказалось. Грубые лавки были разбросаны по полу, посуда разбита. На ступенях валялось какое-то тряпье. Запустение было и во второй хижине, и в третьей. Вдобавок ко всему – на полу, на камнях, на ступенях кое-где виднелись пятна, похожие на кровь. В конце концов Марик не выдержал и пнул ногой перевернутое корыто в одном из дворов. Увиденное заставило его замереть: под деревом лежала уже вспухшая отрубленная рука.

– Сюда! – донесся крик Насьты. – Есть живые!

У едва ли не самого дальнего от моря дома сидел сухой дед. Он упорно чинил сеть, которая починки уже не требовала. Прогнившие нити расползались под пальцами, и всякое неловкое движение заставляло начинать работу сначала. Марику даже показалось, что порой кривые пальцы вовсе начинали сплетать воздух, забыв о гнилых нитях, но главным было не это. К столбу, забитому в двух шагах от крыльца, была привязана серая лошадь с белым пятном на лбу.

– Где Рох? – спросила старика Кессаа. – Где слепой?

– Зачем слепой тащил сюда лошадь? – удивился Марик, потому что дед словно и не услышал вопроса Кессаа. – Чтобы подняться с берега до этой хижины?

– Кто его знает… – пробормотал Насьта. – Вдруг он узнал что-то такое о дороге до Омасса, что помешало ему отправиться туда верхом?

– Где слепой? – повторила Кессаа, нервно сжимая кулаки, но Марик поднял руку, присел, чтобы увидеть мутные зрачки на желтых белках, протянул руку и поймал кривые пальцы старика.

– Отец! Что случилось? В городке нет людей. Всюду кровь. Что за горе настигло вас?

– Разбойники с островов, – глухо бросил старик. – Давно приходили, месяц уж прошел. Пограбили. Согнали народ к берегу – кроме тех, кто взялся за оружие. Связали руки и ноги. А когда отплыли, тех, кто постарше, больных да увечных бросили в воду, связанных. Кричали еще – мол, не хотят, чтобы мертвые до Суйки добрались! Так вот, я думаю, что те, кто остался в ладьях, теперь завидуют тем, кто утонул. Мерзость затопила Оветту, мерзость! Только я остался в живых да внук. Лат. В ягодниках мы схоронились. Я сторожил, а внук пришел ко мне ночевать в шалаш.

– А слепой-то где, который лошадь оставил? – нервно прошептала Кессаа, с тревогой поглядывая на море.

– Там нет дороги. – Старик махнул рукой в сторону гор. – Раньше была. Ходили умельцы с разным мелким товаром, чтобы подати у борских ворот не оставлять, но уж лет пять никто тропу не подновлял, а и раньше не то что конный – пеший с трудом ее проходил. А Лат бегал – за пару недель, бывало, туда-обратно оборачивался. А теперь уж и не знаю. Дойдет ли?

– Он слепого повел? – спросил Марик.

– Он, – кивнул старик. – А слепой – ничего, шустрый. Лошадь вот оставил, обещал еще и пару золотых монет в Омассе заплатить. Вам-то что надо? Проводника нету больше, а я и в былые годы горами не увлекался. Да и не идут уж мои ноги.

– Давно они ушли? – спросила Кессаа. – Догнать можно?

– Вчера ушли, вчера, – пробормотал старик. – Догнать можно: все ж слепой – не зрячий, ходко не шагает, можно догнать, только как? Тут подумать надо.

– Некогда нам, отец, думать! – присела рядом с Мариком Кессаа и сама поймала старика за корявую руку. – Люди плохие к берегу подплывают. За нами пойдут. Спешить нам надо, понимаешь? Да и тебе не следует тут задерживаться, если внука своего дождаться хочешь: уйти надо на время из городка.

– Разве от смерти уйдешь? – поднял старик косматые брови.

– Ну так ушел же один раз? – вздохнула Кессаа и выложила по одной в коричневую ладонь пять золотых монет.

– Так, значит? – опустил голову старик и, поморщившись, поднялся. – А Лата моего не обидите? Откуда я знаю, зачем вы за слепцом этим торопитесь?