— Известен? — в бессилье выдавил комиссар. — Известен? Так почему же вы туда не съездите?

На лице консультанта отразилось такое же растерянное изумление, как тогда, когда Бреннон спрашивал его о семье и воспоминаниях.

— А зачем? — искренне удивился Лонгсдейл и стал спускаться. Джен, прикусив губу, недовольно и виновато смотрела на комиссара; взгляд пса был требовательным и пристальным.

«Ладно, — подумал Натан. — Ладно же…»

Бреннон медленно листал протокол допроса мисс Тэй. Впрочем, листать тут было особо нечего — со всеми подробностями он уместился на пяти страницах. Мисс Тэй не помнила ничего с того момента, как усадила подопечную в кресло, и до тех пор, пока не очнулась в больнице с перевязанной головой. Бедная женщина была напугана до смерти и шокирована тем, что ее содержат как буйнопомешанную, но комиссар не видел иного способа уберечь ее жизнь. Только смирительная рубашка, ремни, постоянный присмотр двух полицейских и медальоны Лонгсдейла — как на жертве, так и на охране.

Натан захлопнул папку и швырнул ее в ящик стола. Сегодня утром он провел собрание, где в общих чертах обрисовал суть проблемы. Он сделал это после долгого совещания с Бройдом, но все равно — ни один комиссар полиции не почувствует себя счастливым и уверенным в своем профессионализме, объявляя всему департаменту, что в городе завелся маньяк–чародей. Бреннону до сих пор казалось, что подчиненные вот–вот наберутся смелости скрутить его и сдать в дурку.

В дверь постучали.

— Ну? — мрачно отозвался комиссар.

Вошел Бирн. Детектив все еще выглядел неважно; зато он уже не мог усомниться в здравом рассудке начальства после того, что видел в допросной. На фоне темного жилета Бирна поблескивал медальон.

— Садись. Что у тебя?

— Я проверил отчеты Кеннеди за минувший месяц. Среди неопознанных трупов нет ни одного с повреждениями, подобными тем, что нанесли двум жертвам.

— Это хорошо, — проскрипел Натан. — Видимо, наш маньяк только в начале своего творческого пути. Утешает.

— Что касается потенциального убийцы, — Бирн потер шрам, — то, боюсь, что под влиянием маньяка даже женщина смогла бы нанести столько ударов, чтобы раскрошить лицо жертве. Тем более уже несопротивляющейся. Мы вряд ли выявим убийцу первой жертвы, если это не тот же Фрэнк Райан.

— Орудия убийства все еще нет?

— Из пруда выловили столько камней, что можно перебить целый женский пансион. Свидетелей тоже нет. Никто не видел ни в парке, ни около него окровавленного человека с камнем или даже без камня. Что неудивительно: первое убийство было тоже совершено глубокой ночью.

— Гм. А что приличная горничная делает в парке, да еще и глубокой ночью?

— Что угодно, сэр. Маньяк ведь мог приказать ей что угодно.

— Тоже верно. Но все–таки где–то она встретила маньяка и как–то дошла до парка. Ты допрошивал Шиханов и их прислугу?

— Я бы хотел, но…

— Но?

— Боюсь, что все кончится так же, — тихо сказал Бирн. — Кто поручится, что маньяк не велит мистеру или миссис Шихан броситься с крыши, как только я подойду к их дому?

— Никто, — сухо ответил Бреннон, — и если б я мог раскрыть дело, глядя в волшебное зеркало, то я бы раскрыл. Но я не могу.

— Мы рискуем их жизнями, сэр, — единственный глаз детектива припух и покраснел, и под ним обозначился синеватый мешок. Костистая физиономия Бирна стала еще более худой и узкой. — Я не уверен, что имею право распоряжаться чужими жизнями.

— Я тоже. Но если мы не проследим путь Мейси Флинн из дома Шиханов до парка, то мы не узнаем, где она его встретила. Как ты думаешь, сколько женщин понадобится маньяку, если он срезает с каждой по такому маленькому кусочку?

Бирн уткнулся взглядом в свой блокнот.

— Если ты боишься, что кто–то умрет… Да, кто–то умрет. Мы не сможем предотвратить смерть ни третьей, ни, скорее всего, четвертой девушки. Но, возможно, если мы будем работать с утра до ночи, — возможно! — пятая уцелеет. А возможно и нет — но это уже зависит от нас.

Бирн молчал, глядя в пол, сжав зубы так, что на скулах вздулись желваки.

— Так что же? — спросил Бреннон. — По–твоему, есть смысл корячиться ради пятой, шестой и всех остальных — или пусть уж дохнут?

Бирн глубоко вздохнул и встал.

— Простите, сэр. Расклеился. Тяжелая пара дней. Я бы съездил к Шиханам вечером, чтобы застать их всех дома.

— А сколько их там?

— Мистер Шихан, миссис Шихан и еще трое младших мистеров Шихан. Сыновьям от девятнадцати до десяти. В прислуге числятся кучер, садовник, повар, дворецкий, две горничные, трое лакеев и гувернер.

— Вот и займись.

— Слушаюсь, сэр. И еще, сэр — миссис ван Аллен просила вам передать, что хотела бы вас увидеть.

Комиссар пристально вгляделся в физию подчиненного. Увы, из–за шрама она по большей части ничего не выражала. Еще не хватало, чтоб в департаменте начали делать ставки на дату помолвки!

— Ладно, — ровно сказал Бреннон. — Учел. Свободен.

Бирн позволил себе тихо хмыкнуть и исчез. В двери на миг возник Галлахер, передал записку из отдела нравов и тоже испарился, спеша вернуться к допросу персонала больницы. Натан развернул бумажку — там значилось всего одно имя: Горячка Пэтти (Пэт Дормер). Комиссар отдела нравов советовал обратиться к ее сутенеру, некоему Эндрю Полтора Кулака, фамилия которого сгинула в дебрях его запутанной биографии. В целом, комиссар ван Виссен полагал, что Полтора Кулака прибил проститутку сам, но раз коллега имеет какие–то подозрения… Правда, сутенер так ловко залег на дно, что ван Виссен потерял его из виду, но у Натана имелись кое–какие козыри в рукаве. Он накинул пальто, надел шляпу и отправился в дом номер 86.

Консультанта он нашел все в гостиной, перед жарко пылающим камином. Пес нежился на шкуре у каминной решетки и лениво махнул хвостом в знак приветствия; его хозяин увлеченно изучал какие–то карты, разложив их на коленях, столе и на полу. Ведьма, проводив Бреннона до гостиной, хотела уйти по своим дворецким делам, но Натан ее остановил.

— Добрый день. У меня к вам есть небольшая просьба.

Консультант поднял голову и рассеянно поморгал на комиссара, словно успел забыть, кто он такой.

— Я был в парке, — заявил Лонгсдейл. — Я подумал, что убийства связаны с самим местом, но, как ни странно ничего не нашел.

— То есть никакой дыры на ту сторону, из которой маньяк хочет выудить десяток–другой гнусных тварей? — заинтересовался комиссар. — А вы думали, что она есть?

— Да. Тогда было бы понятно, почему именно парк, — Лонгсдейл нахмурился на карту. — Но это не так. Ничего похожего на портал, рукотворный или самораскрывшийся, там нет.

— Ну, гипотеза не оправдалась…

— Но зато там есть это ощущение, смутное, полустертое, но я его уловил. Оно возникает там, где когда–то погибло много людей. Вы помните что–нибудь подобное о парке?

— Революция, — ответил Бреннон. — В те годы весь город был завален трупами. Здесь несколько месяцев шли бои между нами и имперской армией.

— Не подойдет, — пробормотал консультант. — Это было недавно.

— Двадцать лет назад, — суховато сказал Натан.

— Нет, не то… Оно слишком старое и идет из земли, глубоко под парком и слоем современной почвы… — Лонгсдейл снова уткнулся в карту. На ней Бреннон заметил дату — 1803 год.

— Что вы там ищите? Этому парку черт знает сколько лет. Кеннеди его помнит с детства, а старику, между прочим, скоро восемьдесят.

Консультант не ответил.

— О чем он вообще говорит? — тихо спросил у Джен комиссар. — Какое еще ощущение?

— Дух дурного места. Представьте себе засыпанную сточную канаву, проходя над которой вы все равно чуете запах нечистот. Только в дурном месте пахнет не грязью, а смертью.

— Гм, в детстве бабки в деревне пугали нас гиблыми местами, но я‑то всегда думал, что они просто шугают детей от болот и лесной чащи. Думаете, это к чему–то приведет? Какая польза маньяку от этого места?