Он значительно опередил всех нас и стоял теперь возле загона с резвящимися там фьориками — существами, по сути вредоносными для техногенной цивилизации. Они были способны лакомиться железной и медной рудой, а также различными обработанными металлами и сплавами, поскольку их пищеварительные соки и особенно слюна содержали особые вещества. В считанные минуты они заставляли металлосодержащие предметы ржаветь и крошиться. При этом мяса фьорики совершенно не употребляли, но для разнообразия ели фрукты.

— Что такое, Лизен?

Я подошла к ограждению, сделанному целиком из особо прочного пластика, в отличие от других строений и перегородок зверинца.

— На сегодня я дал задание Гхорру и Лау, госпожа, — сообщил управляющий, озираясь с озабоченным выражением лица. — Они должны были вычистить от экскрементов загон фьориков и, как обычно, выделить каждому животному суточный запас еды. Но…

— Но?

— Загон так и остался невычищенным. А уже вечер.

Меня посетило нехорошее предчувствие. Я активировала функцию вызова, переключила на внешний динамик и произнесла:

— Гхорр?

Эфир шуршал, но оставался безжизненным. Даже гудков не было слышно. Я отключилась и снова активировала вызов.

— Гхорр!

Результат был тот же. Чувство тревоги стремительно начало прогрессировать, посылая по всему организму волны адреналина.

Снова я сбросила вызов и на сей раз назвала имя другого раба:

— Лау!

После первых напряжённых секунд нейтрально-шуршащие звуки сменились другим фоном — судорожным дыханием и слабым сипением.

— Лау, ответь госпоже!

Должна была последовать хоть какая-то словесная реакция, но раб не откликался. Перезвон ничего нового мне не дал, и тогда я резко повернулась к спутникам:

— Надо их отыскать! Лизен… нет… Грай! Пробегись по зверинцу — посмотри, нет ли их в каком загоне, птичнике или мини-океанариуме.

— Нет, — категорично отказался мой телохранитель-бунтарь и скрестил руки на мощной груди.

— Что значит — нет? — возмутилась я.

— Обстановка складывается подозрительная. А в случае опасности я должен быть рядом с вами.

— Позвольте предложить другой вариант, госпожа, — вмешался Лизен, пока мы с Граем мерились взглядами — моим недовольным и его упрямым. — Вы и Грай пойдете осматривать загоны по восходной половине зверинца, а я по закатной. Так будет эффективнее.

— Хорошо, — я отвернулась от телохранителя, не желая тратить драгоценное время на препирательства, хотя и сделала себе мысленную зарубку на будущее ещё раз обдумать целесообразность охранной должности для такой своенравной натуры.

Схематически план зверинца был прост. В центре располагался круглый мини-океанариум — широкий и глубокий бассейн-аквариум, находящийся ниже уровня земли в непробиваемом сверхпрочном стекле и окружённом узкими коридорными траншеями. По обе стороны от океанариума — соответственно, с запада и востока, которые на Тигардене-2 называли попросту восходом и закатом, — шли дуговые дорожки, по внешнюю сторону которых, ближе к стенам температуроустойчивого купола, были выстроены загоны с ограждениями. Птичник обустроили в самом дальнем конце зверинца, противоположном от входа.

Без лишних слов я двинулась туда, откуда вставало местное светило, внимательно осматривая каждый загон. Грай следовал почти вровень со мной, грозно зыркая из-под сдвинутых бровей по сторонам.

Таким образом мы минули с десяток загонов. Возле одиннадцатого, где с флегматично жующей мордой стояла низкорослая пятнистая лошадь — знаменитый по древним вестернам индейский мустанг из прерий Северной Америки, — послышалось низкое урчание. Оно тревожило слух переливчатыми вибрирующими нотками, похожими на те, что издает кот, когда на его свежепойманную мышь покушается соперник.

Мустанг настороженно вскинул голову и издал обеспокоенное короткое ржание.

— Ты слышал? — спросила я, оглянувшись на Грая.

— Рычание? — переспросил он. — Слышал. Наверное, это хищник из соседнего загона. Если эти олухи его не покормили, то он, должно быть, здорово проголодался.

Мне показалось это сомнительным, и я покачала головой.

— Вряд ли из соседнего. Любой мало-мальски сведущий в животных любитель не станет селить хищника рядом с его потенциальной травоядной жертвой. Это станет постоянным источником стресса для травоядного — ухудшит сон, аппетит, деторождаемость.

— Может, у этого хищника просто очень громкий голос, а сам он далеко? — пожал широкими плечами Грай.

Завибрировал браслет, оповещая о входящем вызове от управляющего. Едва я приняла его, как Лизен прерывистым от волнения голосом воскликнул:

— Госпожа, немедленно уходите из зверинца и заблокируйте за собой дверь! Скорее!

— В чем дело, Лизен?

— Гратера! Ее клетка открыта… она сбежала!

Не успел Лизен договорить, как за нашими спинами раздалось мягкое «ш-шух», а мустанг всхрапнул на короткой высокой ноте. Затем по траве забарабанил торопливый галоп, унося паникующее копытное в самый дальний конец его загона. Где-то там, в глубине кустарника, разделяющего мустанговскую лужайку надвое, эхом отозвалось тревожное ржание кобылы.

Тонкий ручеек холодного пота принялся медленно прокладывать русло между моими лопатками под плотной тканью комбинезона. Осторожно, стараясь не делать резких движений, я повернула голову и скосила глаза.

Позади нас, шагах в двадцати, стояла она — эребская гратера, мечта и ужас всех ксенобиологов.

Длинное мускулистое тело, покрытое блестящей змееподобной чешуей, припало на передние лапы, узкий длинный хвост с шипом на конце возбужденно подрагивал. Плоская голова с широкой, как у лягушки, челюстью и затупленной мордой сидела на длинной толстой шее. Гратера шокирующим для непривычного зрителя образом походила строением туловища и конечностей на пантеру, а прочими деталями — шеей, формой головы, хвостом и структурой кожи, — на ископаемого земного динозавра.

Я лихорадочно соображала, что делать. Первичный инстинктивный порыв бежать прочь подавила с огромным трудом — это стопроцентно смертельный способ объявить для хищницы на понятном ей языке: «Кушать подано!»

Грай, стоявший возле меня почти плечом к плечу, вдруг коснулся моего локтя. Донёсся слабый шепот:

— Как она отвлечется — ищи укрытие!

И с зычным рёвом охваченного безумием берсерка ринулся в сторону океанариума.

Я с ужасом наблюдала, как гратера мгновенно сконцентрировала взгляд вертикальных рептилоидных зрачков на его уносящейся прочь спине и метнулась вслед бесшумной смертоносной молнией. Поджилки тряслись так, что первые несколько шагов в обратную сторону, к выходу из зверинца, сделала на негнущихся ногах. Потом я с усилием прикусила губу и ущипнула себя. Слабая боль вернула способность соображать.

Мелькнула мысль об управляющем, который вряд ли сумеет быстро добраться до выхода, и исчезла. Активизировавшийся инстинкт самосохранения был слишком силен, чтобы геройствовать. Я изо всех сил побежала по дороге к месту, где жили фьорики — из всех ближайших загонов там было самое крепкое и высокое ограждение. Сопровождавший меня индрик оказался куда ловчее и унесся вперед с опережением на сотню шагов, не меньше. К моему великому изумлению и зависти, оказавшись возле ограды, индрик просто-напросто взбежал по ней вертикально, как какой-нибудь клейкий паук, и исчез по ту сторону.

Так вот почему сетка вокруг его загончика была сплошной!

Я уже почти добралась до нужного места, когда вновь услышала позади многократное ш-шух… ш-шух… ш-шух…

Гратера!

Она догоняла меня быстрыми мощными прыжками, вытянувшись в струнку на манер высокоскоростного гепарда.

Неизвестно как, но Граю удалось сбежать от нее. Или спрятаться. В любом случае, едва первая добыча стала недоступной, а вторая пустилась в бега, хищница решила пойти по более лёгкому пути и вернулась за мной.

Адреналина в моих жилах было столько, что казалось, будто кровь вот-вот закипит. Особенно в голове, под узкой серебряной полоской пси-ограничителя. Там что-то назревало — дикое, огненное, с каждой секундой усиливающее гнетущий напор высокого давления и уплотняясь, — и собственный мозг ощущался массивной красной звездой, которая стоит на пороге космического взрыва сверхновой. Но думать и тревожиться сейчас об этом было некогда.