— Молись и кайся, — произнесла она тоном неумолимого палача и, выйдя из подземелья, с шумом захлопнула подъемную дверь.

Эмма позвонила, и несколько минут спустя в комнату вошел апостол.

— Ты привезла послушницу? — спросил он.

— Да, она молится в подземелье. Она тщеславна и самолюбива… ее надо смирять.

— Ты можешь это сделать, она в твоих руках. Не щади ее. Людей надо дрессировать как собак для их же блага, потому что в сердце каждого из них гнездится сатана. Твоя задача изгнать его из этой девушки. Топчи ее ногами без всякого сострадания, и вскоре с помощью Божьей она из ядовитой змеи превратится в кроткого ангела. Господь укрепит тебя, дочь моя, и поможет совершить угодное ему дело.

Прошло несколько часов. Генриетта усердно молилась, обливаясь слезами. Наконец Эмма снова спустилась в подземелье и, сняв цепи со своей жертвы, привела ее в комнату и спросила:

— Приготовилась ли ты ко второй степени испытания?

— Я готова на все, — отвечала добровольная страдалица, опускаясь на колени. Но когда Эмма сорвала с нее балахон и взяла в руки плеть, дрожь пробежала по ее телу и в глазах блеснули слезы.

— Трусиха, — презрительно сказала сектантка, — я покажу тебе пример смирения! Возьми эту плеть и бей меня, — приказала она, поспешно обнажая плечи и становясь на колени, — бей же! Чего ты ждешь? Опять струсила? Я такая же грешница, как ты.

Генриетта дважды ударила ее плетью и закричала в отчаянии:

— Не могу!.. Не могу!.. Дай мне другую жертву, а тебя я бить не смею… Рука моя не поднимается!..

— Глупое, негодное создание! Бездушная кукла, не умеющая карать ни себя, ни других!.. Подожди, вот я свяжу тебе руки за спиной.

— Изволь, — отвечала жертва.

В одно мгновение руки ее были связаны, и удары плети градом посыпались на ее обнаженную спину.

— Молись… Кайся… Читай вслух покаянный псалом… — приговаривала Эмма, не обращая внимания на стоны несчастной послушницы; плеть так и свистела в ее руке.

— Пощади!.. Сжалься!.. Ради Бога!.. — вопила юная жертва, извиваясь в пыли на полу и задыхаясь от боли.

Жестокая неумолимая сектантка в исступлении топтала ее ногами, воображая, в пагубном ослеплении, что поступок ее угоден Богу.

— Неблагодарная, я оказываю тебе благодеяние! — беспрестанно повторяла она. — Я помогаю тебе искупить твои грехи! Я призываю на тебя милосердие Творца небесного, а ты, недостойная, молись о пощаде!..

Наконец пытка прекратилась… Окровавленная жертва лежала в прахе у ног палача…

— Встань, — сказала ей Эмма, — поцелуй бившую тебя руку и топтавшие тебя ноги.

Генриетта повиновалась беспрекословно.

— Оденься, — и та прикрыла свои израненные плечи.

— Третья степень испытания докажет нам, способна ли ты распять свое сердце, побороть в себе чувство сострадания и с непоколебимой верой исполнять заповеди Божии… Надень шубу и иди за мной.

Девушки снова сошли в подземелье и, пройдя несколько шагов по узкому темному коридору, очутились в просторной комнате со сводчатым потолком, освещенной тусклым мерцанием красного фонаря. Там в углу на соломе лежал прикованный цепью к стене пожилой мужчина с всклокоченными волосами и бородой. Рядом с ним в кресле сидел апостол, а немного поодаль стояли два крестьянина.

— Вот она, — сказала Эмма. Генриетта подошла к апостолу и встала перед ним на колени.

— Вооружилась ли ты мужеством, дитя мое? — спросил он, пристально глядя на новую послушницу.

— Да, — прошептала девушка.

Апостол приказал ей встать и обратился к пленнику:

— Спрашиваю тебя в последний раз: хочешь ли ты каяться в грехах своих?

— Нет, нет! — неистово закричал несчастный, потрясая цепями. — Вы обманом затащили меня сюда, подлецы, разбойники!.. Убейте меня, но не требуйте, чтобы я перед вами смирился!

— Не перед нами, а перед Господом.

— Ваш бог — сатана!.. Какие вы последователи Христа! Он проповедовал мир и любовь на земле, а вы палачи, мучители!..

— Ты одержим бесом, — сказал апостол, вставая с места. — Спасите его душу, — прибавил он, обращаясь к девушкам.

В один миг оба крестьянина бросилась к пленнику, сняли с него цепи и крепко привязали к ввинченным в стену кольцам. В углу стояла жаровня, в которой лежали раскаленные железные прутья.

— Этими прутьями мы будем изгонять из него беса, — сказала Эмма своей подруге.

В голубых глазах Генриетты вспыхнул дикий кровожадный огонь.

— Не щади его! Смело вонзай раскаленное железо в его грудь! Помни, что это богоугодное дело. Ты спасаешь от вечной муки душу закоренелого грешника.

Генриетта схватила один из прутьев и решительно подошла к беззащитной жертве.

— Покайся! — строгим тоном проговорил апостол.

— Ни за что!

Послышалось зловещее шипение… комната наполнилась смрадом… Несчастный мученик стонал от боли.

— Хорошо, дочь моя, хорошо! — ободрял апостол неопытную послушницу, а та, в порыве дикой ярости продолжала беспощадно терзать нераскаявшегося грешника.

Наконец несчастный изнемог, почти без чувств повалился на землю и умирающим голосом начал молять о пощаде, обещая исполнить все, что от него потребуют.

— Довольно, — сказал апостол, благословил девушек и обоих крестьян и приказал им выйти из комнаты.

Инквизитор и его жертва остались с глазу на глаз.

Было уже далеко за полдень, когда патер Глинский вошел в кабинет своего бывшего воспитанника. Граф только что встал с постели и, закутавшись в роскошный халат, подбитый собольим мехом, читал записку. Судя по почерку, она была прислана женщиной, а изящество бумаги доказывало, что женщина эта принадлежит к аристократическому обществу.

— Новая любовная интрига? — пошутил иезуит.

— Вы ошибаетесь, — возразил Солтык, — это холодная, как февральское утро, записка от Эммы Малютиной. Она пишет мне, что здоровье ее поправилось.

— Вы посылали узнать о ее здоровье?

— Да, посылал.

— Тем лучше!

— И это говорите вы, святой отец?.. Удивляюсь!..

— Тут нет ничего удивительного. Она не должна подозревать, что мы следим за ней и вскоре развеем тот мрак, которым окутаны ее таинственные похождения.

— Что значат ваши слова?

— Я убедился в том, что Эмма действует по хорошо обдуманному плану. Она преследует какую-то свою цели. Остерегитесь, граф. У нее на уме не любовная интрига.

— Это для меня не новость.

— Знакомство с этой девушкой опасно для вас.

— Все те же нелепые фантазии! — засмеялся Солтык.

— Напрасно вы думаете, что это игра моего воображения. Прежде я только подозревал кое-что, теперь же я удостоверился…

— Это чрезвычайно интересно! Расскажите мне все, что вы узнали.

— Эмма Малютина не кокетка и вовсе не намерена сделаться вашей женой. Теперь для меня очевидно, что она исполняет какое-то тайное поручение, — политического или какого-нибудь иного свойства, мне пока неизвестно. Она имеет тайные свидания с подозрительными личностями — по всей вероятности, подчиненными ей — и сама часто отлучается из Киева, чтобы докладывать о ходе возложенного на нее дела. Деятельность полиции нашего ордена всем известна, от нее ничто не укроется! Лично Эмма Малютина не заинтересована в этом деле, но она член тайного общества, и будучи красавицей, в полном смысле этого слова, без особенного труда завлекает в свои сети не только мужчин, но и женщин. Между прочими ее жертвами я могу назвать вам поручика Ядевского и Генриетту Монкони. Эта последняя сделалась ее рабой и слепо повинуется ее приказаниям.

— Великолепная, но абсолютно фантастическая картина!

— Поверьте в истинность моих слов, граф. Впрочем, если вам угодно, я могу доказать вам это и наглядно. Дело в том, что кроме знакомой вам Эммы Малютиной, светской девушки, есть в Киеве ее двойник, нечто вроде ночного демона…

— Подождите, — прервал его Солтык, вспоминая свою первую встречу с Эммой, — здесь вы, быть может, и не ошибаетесь. Впервые я столкнулся с Эммой при более чем странных обстоятельствах.