— Ваша власть надо мной неограниченна… Вы необыкновенное создание, Эмма! С вами нельзя, как с другими девушками вашего возраста, объясняться в любви. Вам известны самые сокровенные движения человеческого сердца; вы угадываете все помыслы… Сознайтесь, вы давно уже угадали, что я люблю вас?

— Угадала…

— И знаете, до какой степени я вас люблю?

— Знаю.

— Я мечтаю о вас и днем, и ночью… Для вас я готов отказаться от всего… Нет жертвы, которой бы я не принес вам!.. Но ваша холодность и ваши насмешки доводят меня до безумия.

— Насмешки? — повторила Эмма. — Возможно ли это? Напротив, меня радует ваша пылкая страсть, я так искренно желаю возбудить ее в вас.

— С какой целью?

— Вы это узнаете.

— Я готов сделаться слепым орудием в ваших руках, готов служить вам для достижения ваших таинственных целей, но не раньше, как вы станете моей женой.

— Я никогда не стану вашей женой.

— Почему же? Сжальтесь надо мной! — и граф упал на колени перед Эммой и прижал ее к своему сердцу. Девушка вырвалась из его объятий и, откинувшись на спинку кресла, сказала строгим голосом:

— Не смейте прикасаться ко мне, иначе мы навсегда расстанемся с вами.

— Простите меня! — умолял Солтык. — Я не желал оскорбить вас, клянусь вам!

— Напрасные клятвы. Между вами и мной зияет бездна. Я не полюблю никого и никогда не выйду замуж.

— Это невероятно!

— Я говорю вам совершенно серьезно.

— Неужели вы так неумолимы?

— Встаньте же, граф! Вы не тронете меня вашими мольбами. Встаньте и выслушайте меня со вниманием.

Солтык повиновался.

— Не смотрите на эту обстановку, эту дорогую мебель, это шелковое платье и кружева. Представьте, что на мне длинная белая одежда, на ногах сандалии, а лицо мое закрыто покрывалом — и тогда вы поймете, кто я.

— Весталка?

— Нет, — жрица.

— В самом деле… Здесь недостает только жертвенного ножа, а жертва уже готова.

Что заставило содрогнуться эту мраморную красавицу? Какой огонек блеснул в ее гордых, холодных глазах? Так, вероятно, стоя посреди арены, смотрели голодные львицы на отданных им на съедение беззащитных жертв. Граф не понял этого взгляда и спросил:

— Что с вами?

— Ничего, ничего, — ответила Эмма и, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза.

— Вы принадлежите к религиозной секте? — начал Солтык после довольно продолжительной паузы.

— Нет, я член небольшой общины миссионеров великих святых подвижников… Мы переживаем эпоху сильного брожения умов… С одной стороны, слепая бессмысленная вера, чтение молитв, которых никто не слушает, исповедь у священников, заботящихся исключительно о своем личном благосостоянии; с другой стороны, абсолютное безверие. У этой последней категории людей нет ничего святого. Безнравственные материалисты определяют наклонности людей по устройству их черепа, следят за произрастанием трав и кустарников, наблюдают за движением планет, но не веруют в Бога, потому что не видят Его даже посредством усовершенствованных телескопов. Представьте себе, что посреди этой ни во что не верящей массы людей встречаются, хотя и очень редко, такие личности, которые верят в загробную жизнь и стараются войти в общение с душами умерших.

— И вы полагаете, что это возможно?

— Я в этом твердо убеждена.

— Следовательно, вы спиритка?

— Нет, граф, такими вещами не шутят… Горе тому, кто дерзновенно поднимает завесу, отделяющую нас от невидимого мира! Непоколебимая вера ведет человека к познанию истинного, вечного света!

— Вы обладаете этой верой, Эмма?

— Обладаю.

— И верите, что вы Божья избранница?

— Да, верю.

— Не сомневаетесь в том, что вам открыты тайны, о которых остальные смертные и подозревать не могут?

— Да.

Солтык побледнел как мертвец; в глазах его сверкнул какой-то таинственный огонек, и он продолжал глухим, дрожащим от волнения голосом:

— Я начинаю понимать вас… Вы добиваетесь моей любви и моего полного доверия для того, чтобы направить меня на путь спасения?..

— Вы угадали.

— Докажите же мне существование Бога.

— Это не в моей власти.

— Докажите мне, что за пределами видимого нами мира существуют бесплотные духи, повинующиеся воле Предвечного Бога, и докажите мне это наглядно, осязательно, так как вы посредством вашей веры можете входить с ними в общение.

— Это я могу сделать.

— Заклинаю вас, Эмма, не обманывайте меня! Шутки тут вовсе неуместны!

— Я не шучу, — строго ответила девушка, — и готова исполнить ваше желание.

— Когда же?

— Быть может, даже завтра.

— Честное слово?

— Я сдержу его… но тогда?..

— Я буду вполне принадлежать вам, Эмма!

На следующий день граф Солтык получил от Эммы Малютиной записку такого содержания:

«Сегодня вечером я буду у Монкони, там у нас будет возможность переговорить наедине. Придите непременно».

Монкони затеял домашний спектакль, и в этот вечер была назначена репетиция одной из новелл даровитого Мюссе. Так как ни Эмма, ни граф не были в числе участвующих, то они остались в гостиной одни, и никто не обратил на это внимания.

— Что же вы мне скажете? — начал Солтык.

— Я готова ввести вас в таинственный мир, — отвечала сектантка, — но для этого необходима своего рода нравственная подготовка. Вы должны удалиться на несколько дней от шумного света и обратить все ваши помыслы к Богу. Советую вам употребить это время на говенье, исповедь и приобщение к святым тайнам.

Все эти предписания были буквально исполнены графом, и несколько дней спустя Эмма пригласила его к себе в одиннадцать часов вечера. Борис доложил молодой хозяйке о приезде ожидаемого ею гостя. Она встретила его в зале и, взяв под руку, вышла вместе с ним из дому. Дойдя до площади, они сели в наемную карету, поехали в одну из самых отдаленных частей города и остановились перед старым, одиноко стоящим домом, окруженным высокой стеной. Седой старик в овчинном полушубке и с фонарем в руке отворил им ворота и повел их через сад к дому, который, казался необитаемым. Стены его поросли мхом и во многих местах дали трещины, ставни были закрыты, вокруг царила глубокая тишина, не было даже цепной собаки на дворе. Полуразрушенная лестница вела в длинный коридор, на одной из стен которого висел женский портрет без рамы. Старик ввел посетителей в небольшую комнату, где местами на потолке еще сохранились следы лепных украшений, зажег свечи в канделябрах, подбросил несколько поленьев в топившийся камин и остановился у дверей, ожидая дальнейших приказаний.

— Ты можешь уйти, Аполлон, — сказала ему Эмма, — я позвоню, когда ты мне понадобишься.

В комнате пахло сыростью. Кроме стола, комода и двух стульев не было никакой мебели. На окнах висели гардины из шерстяной материи темного цвета, двери в смежные комнаты были затворены, на камине стояли старинные часы, на стене между иконами Богородицы и Св. Ольги висело распятие. Один из углов комнаты был отделен белой занавеской.

Эмма, не снимая ни шубки, ни башлыка села на стул у камина, а граф с любопытством принялся рассматривать странную обстановку комнаты.

— Что скрывается за этой белой занавеской? — спросил он.

— Посмотрите сами, — ответила девушка, — теперь там никого нет, но ровно в полночь появятся бесплотные духи.

Солтык приподнял занавеску и удостоверился, что за ней действительно никто не был спрятан.

Часы показывали три четверти двенадцатого. Эмма сняла с себя шубку и башлык; на ней было черное бархатное платье без всяких украшений. Лицо ее было бледно, большие синие глаза горели лихорадочным огнем. Долго и усердно молилась она, стоя на коленях перед распятием, затем взяла графа за руку и поставила его рядом с собой у камина.

Наступила полночь. Послышался дребезжащий монотонный бой часов. Не успел еще последний звук замереть в воздухе, как свечи погасли сами собой, и водворился непроницаемый мрак. Затем по комнате начало витать что-то странное, непонятное: это было в одно и то же время и слабое мерцание света, и нежные, чуть слышные звуки, и необыкновенно приятный запах. На полу образовалось пустое белое облако; не принимая никакого определенного очертания, оно вытянулось, поднялось к потолку и исчезло.