– Слыхал, – говорит Коля. – А только, тетушка, извиняйте, я ваш музей сторожить не хочу.

Степанида Васильна на это отвечает с пониманием:

– А и то верно. Не по статусу родному моему племяннику в сторожах обретаться. Не хочешь сторожем, иди ко мне в Школу кладознатства. Тоже на корнях отеческих произрастает, из самой глуби веков соки берет. Выучишь курс, устрою консультантом, а там преподавать поставлю.

А Коля молчит, угощение дожевывает.

– Чего молчишь? – спрашивает Степанида Васильна. – Опять не по нутру? Экий ты разбористый, не угодишь тебе.

Коля тогда встал и говорит:

– Благодарствую, тетушка, за заботу и угощение, только не могу я к вашим языческим корням припадать. Мне поп Андрей это дело запретил, а я у него в послушании, потому как истинную веру отеческую от него приял.

– Тьфу, – осердилась тут Степанида Васильна, – нашел кого слушать, попа ретроградного. Ты меня лучше слушай, тетку родную, я плохого не скажу.

Но Коля на своем держится и к дверям мало-помалу продвигается:

– Благодарствуйте, тетушка.

А Степанида Васильна последнее средство из кармана достает:

– Прокляну! – говорит грозно. – Без док умента оставлю!

Коля на нее грустно посмотрел и отвечает:

– Эх вы, тетушка, я ведь к вам по-родственному, а вы…

– А я к тебе как, племянничек?! – подбоченилась Степанида Васильна. – И я по-родственному. По самому родственному!

Но Коля все равно ушел и дверь за собой тихо притворил. А из апартамента еще раз гневное «тьфу» вылетело, да в Колю уже не попало, потому как он далеко ушел и в осветленность души снова погрузился.

XXII

Вот идет Коля по улицам куда глаза глядят, на самую окраину уже забрел, где крематория не видно, там на лавочку сел и сидит. И тут ему Черный монах вдруг заново явился. А Коля дух затаил и смотрит на него в радостной изумленнности. Только монах что-то не подходит, стоит вдалеке, будто даже и спиной, лицом чуть оборотившись. И будто за собой зовет.

Коля встал и бестрепетно пошел за монахом, а тут некая странность образовалась. Монах будто в стене виден, вроде движется, а вроде на месте стоит, не шевелится. Подошел тогда Коля ближе, и прояснилась задача. Монах на стене дома рисунком отобразился, а рисунок странный: будто по воде ступает Черный монах и не тонет ни капли, а за ним красный след вдаль волочится. Пригляделся тут Коля и озеро святое узнал, а там, куда монах шел, старый монастырь кудеярский, целый еще, не разваленный в руины. Коля от такого видения ахнул и перекрестился, как поп научил.

А уже все прознали, что в Кудеяре некий уличный малевальщик объявился и стены по краю города удивительной шифровальней расписывает. Малым городским шишкам это не по нраву пришлось, да по их указам, а может, самого Кондрат Кузьмича, намалеванное обратно краской замазывали и так порядок наводили. Только шифровальня опять на том же месте и в том же виде образовывалась. А малевальщика все поймать не могли, ужасно скрытный оказался, по ночам стены записывал.

Коле эта чудн ая история прежде в голову не заходила, а тут прямо гвоздем воткнулась в темечко. Стоит он непонятно и глаза трудит, уразуметь не может, откуда сие да как так вышло. А вдруг чих услышал со стороны и глядит, ищет, потому как улица вроде пустая совсем. Вконец глаза утрудил, да вдруг приметил сбоку от дома куст, а под кустом пятки голые и грязные. Бродяжка какая спать завалилась да расчихалась. Коля к кусту приблизился и говорит:

– Здравия желаю, а если простудимшись, так под кустом спать никак нельзя.

А ему оттуда отвечают:

– Ничего, мы привыкши.

Коля спрашивает:

– А сколько вас там?

В ответ к нему высовывается голова в девичьих коротких косах и сопит чумазым носом:

– Нас здесь я одна.

Коля подумал и опять спрашивает:

– А с соседом вашим знакомство имеете? – и на Черного монаха показывает.

– Если вы про то, кто его расписал, то я, – отвечает бродяжка, вылезает совсем из-под куста и косы, со сна растрепавшие, перевязывает. А сама в клеточной обтертой рубахе и штанах, до колен оторванных. И годов совсем не так чтоб много, а чуть больше пятнадцати, и лицевое очертание умильное, только опять же чумазое.

– Очень приятно, – говорит Коля. – Я тоже с оным монахом малое знакомство обрел. А только загадочно мне, отчего он у вас по воде святого озера идет и что за красный след за ним волочится.

Бродяжка на это плечами жмет:

– Идет себе да идет. А вы разве по воде не ходите, раз у самого святого озера живете?

– Нет, не умею, – сознается тут Коля и для оправдания добавляет: – Да никто здесь не умеет, а только, может, в заморских странах по воде, аки посуху, чудодеи ходят. Но и того я не видал, а разных других чудес насмотрелся.

– Чудодеев я не знаю, – говорит ему бродяжка и край хлеба из кармана достает, – а что у самого святого озера такие неумехи живут, это жалко.

И Коле половину краюшки отламывает. Но он брать не стал, потому как и без того хлеб задаром ест, и говорит:

– Странные ваши слова, я таких никогда не слышал, хоть вообще слыхал много разного. А откуда вам все же сей монах знаком?

– Ниоткуда, – отвечает бродяжка с полным ртом. – Может, я его себе придумала? – И голову набок задумчиво уронила.

– И остальная шифровальня на стенах ваша?

– Моя, – кивает.

– А сами из каких краев будете? – расспрашивает Коля.

– Из всяких, – отвечает, – из отеческих.

– К нам надолго?

– К вам, может, и надолго, – говорит. – Погляжу, что будет. Больно вы тут дикие. Вот одна какая-то, в париках кудлатых и хламидах сборчатых, все ходит, на мои рисунки ругается. Все говорит «Чую, чую». Странная какая.

А Коля в этом тетушку признал и вздыхает:

– Это правда, дикие мы тут. Он вот, – на монаха опять показывает, – тоже обещался скоро к нам быть.

– Раз обещался, будет, – отвечает бродяжка.

– А все же загадочно, – говорит Коля.

– Что загадочно?

– Откуда вам знать, как здешний монастырь смотрелся, до того как руиной стал. А давно это было.

– А может, он мне приснился? – говорит бродяжка и опять голову набок.

Коля тут помолчал, а потом снова спрашивает:

– А монах, говорите, местный был?

Бродяжка удивляется:

– Ничего я такого не говорила.

– Ну как же, – отвечает Коля, – а красный след отчего волочится? Выходит, это еще в земной жизни и в теле, а из тела кровь. Отчего кровь? – спрашивает.

– Так убивали их, – говорит бродяжка.

– Ага, – сказал тут Коля проницательно, – понимаю. Благодарствую вам. А только под кустом спать не надо, больно тонкое вы создание, хоть и бродяжное.

– Ничего, мы привыкши, – опять она отвечает. – И вам благодарствую.

– Ну прощайте, – говорит Коля.

– Еще, может, встретимся, – сказала бродяжка.

А Коля опять разок глянул на монаха, шагающего по воде, и пошел восвояси, весь в думах загадочных. Рассуждал про себя о том, как бы ему теперь уловчиться и в старину кудеярскую проникнуть да про монаха доподлинно вызнать. А вся старина только в складах библиотекарных, и туда с недейственным паспортом не водворишься. Вот какие мысли Колю одолевали, пока в сараюшку свою возвращался.