– Не губите, – говорит и на коленки падает.
– Нет, – благостно отвечает ему Захар Горыныч, – губить тебя, мне теперь без выгоды. Ты мне еще сослужишь, и убежище тебе, дам самое лучшее. Вот только одно мне, в тебе не нравится, Подберезовик.
– Я исправлюсь, – обещает Вождь и головой сильно кивает.
– А не нравится мне то, – продолжает Захар Горыныч, – что ты Кондрашку, боишься больше меня. Отчего это, такая напраслина?
– Боюсь, – соглашается Вождь, – кутузку он сжег, а меня подавно зажарит. А вам я верен, – в грудь себя бьет, – и до конца ваши указания исполнял. Хотел опять бритых голов на святое дело вести, а они меня чуть не убили за то, едва жив остался да ноги унес. Теперь мне только у вас защита и ограда, а не то пропаду совсем.
– Снова, напраслина, – отвечает Захар Горыныч, – кутузку вовсе, не Кондрашка пожег, а я.
Тут Вождь, совсем с лица съехавши, зелень свою растерял и не знает, куда деваться.
– Экий ты пужливый, – говорит Горыныч, собой довольный, – этих я пожег, чтоб остальные, злее стали.
Вождь на это рот раскрыл и кивает:
– Они стали. Совсем бешеные, будто покусанные.
– Так я ж, и говорю, – отвечает Захар Горыныч. – Ты теперь у меня тоже, злым станешь. Про Нессю, заморскую слыхал?
Вождь головой мотнул невнятно.
– А говорят, она в нашем озере завелась, – говорит Горыныч. – Да еще говорят, что ты в наших краях, лучше всех будто плаваешь?
– Врут, – сказал Вождь, а сам назад шарахнулся, точно лошадь вспугнутая.
– Это мы проверим, – отвечает Горыныч. – А Нессю ты не бойся, она тебя не съест. Ты у нее и так, внутри сидеть будешь, – говорит и тут же смеется, челюсть выдающуюся уронивши.
А пока заказы с материалами не пришли, Вождя тоже с гарантийными телоохранителями поселили и кормили хорошо, чтобы силу себе нарастил, потому как Несси должна быть большая и могучая.
Вот наконец заказные посылки прибыли, светлая голова их разобрал и в три дня смастерил такую страшилу, что сам Горыныч потное потрясение пережил, а Вождь заскулил и в угол забился. Еле его оттуда вынули и внутрь чудища для пробы засунули. А как изнутри Несси не такая страшная оказалась, то Вождь в ней быстро освоился. Пасть ей зубатую разевать стал да на Горыныча понарошку покушаться. Разные механизмы, которые светлая голова изобрел, с чудищем легко управлялись и поворачивали его куда надо. А росту в Несси было с двухэтажный дом, да на тулово безногое совсем мало пришлось, одна шея доверху растянулась, а на ней страшная голова с зубьями, и дым из ноздрей пускать можно. В воде же дышать через трубку либо в особом приборе.
А только как все это тайно к озеру перевезли и в лесу на берегу сгрузили, Вождь накрепко уперся. Наотрез не хотел спускать Несси в воду и от озера все отодвигался, а глазами по сторонам шныряет, как бы удрать.
– Нет у вас, – говорит, – такого права, чтоб человека в дивном озере губить.
– О правах, будешь, с Кондрашкой, разговаривать, – грозит ему Захар Горыныч и запятыми неприличными чаще всегдашнего сыплет.
– А хоть и с ним, да не в проклятом озере, – храбрится Вождь и к лесу помалу пятится.
Тут Захар Горыныч велел его взять и держать, а сам подошел ближе и говорит:
– Не полезешь, подобру, посажу тебя, в бочку, залью водой, из озера, и будешь, сидеть, пока не поумнеешь.
Вождь от такого обращения замотал головой и сильно сник.
– Не надо в бочку.
Сам залез в брюхо чудища, да не успел отверстие за собой закрыть – тут из лесу высовывается праздное рыло и любопытствует на чучело.
– Вот это стервь! – головой мужичок качает. – Испытания проводите? – спрашивает потом.
А Захар Горыныч своим людям палец в знак показал и говорит радостно:
– Проводим, а то как же. Вот и кролик к нам пришел.
Тут мужичка под руки взяли да к берегу подтаскивают. А он им:
– Эй-эй-эй, – кричит, – какой такой кролик?
– Так для опытов, – отвечает ему Захар Горыныч.
И самолично опыт проделывает: мужичка по голове тяжелым тюкает. А тот обмяк и в нечувствительность впал, тогда его на земле сложили и достали специальный инструмент в виде запасной челюсти для Несси. Этой челюстью мужичка покромсали без всякой жалости, а что осталось в видном месте на другом берегу потом расположили для доказательства.
После еще снимков нащелкали в разных видах: голова чудища на воде, спереди и сбоку, голова на длинной шее, голова с разинутой пастью. А резкости на кадрах специально не сделали, чтоб интересней было и просторней для фантазий.
Напоследок Захар Горыныч остерег Вождя, который из отверстия в боку чудища просунулся:
– Сбежишь, – говорит, – хоть с того света, достану и в бочку, засажу.
– Мне теперь от вас деваться некуда, – снуло отвечает ему Вождь, – вы мой патриотизм на свою корысть использовали, а сейчас вовсе его изничтожили и меня в проклятое озеро ввергли. Я вам этого вовек не забуду.
Захар Горыныч от этого лицевой фасад наморщил и говорит:
– Вот, не люблю, громогласных слов, меня от них, пучит.
Потом велел место почистить и выровнять, да с тем уехал. А Несси еще побарахталась на берегу для упражнения и поплыла в свое первое плавание по дивному озеру.
XXXVI
Не зряшное обещание Коля сделал доброму молодцу, который кирпичи лихо рубил и думу невеселую думал. Пришел к нему наконец старичок, видом так себе, в черной монашьей одежде и шапочке. Постоял да посмотрел, как добрый молодец, косая сажень, стену в заброшенном доме рукой пробивает и дыры в ней оставляет. А потом говорит:
– Эту бы силищу да на ум возвести, а не попусту дыры проламывать, так сколько добра можно сделать.
А добрый молодец ему неласково отвечает:
– Кабы попусту языком не молоть, сколько можно ума сберечь и дураком не выйти.
– Ох и колюч ты, как погляжу, – говорит старичок, а сам улыбается в седую бороду. – А кроме как дыры в стене делать, что умеешь?
– Еще могу дыру в голове пальцем сделать, – отвечает молодец, – мог и всю голову на бегу снять, когда ноги ходили. Могу пять литров самогону выдушить, а после в игольное ухо с десяти шагов попасть. Да еще много чего мог, до того как в этом кресле угнездился. Тебе какого, старик, умения надо?
– Много всего умеешь, – качает головой старичок, – да мне столько не надо, милый. Мне бы водицы кружку испить, не поднесешь ли?
– Да ты что же, дедушка, – говорит добрый молодец, а сам глазами сверкает, – смеешься никак? Безногого за водой посылаешь.
– Ну, не хочешь, так сам к озеру схожу, – покладисто отвечает старичок и вынимает кружку, будто из рукава.
Спустился к воде, зачерпнул, да пить не стал, а обратно несет и доброму молодцу протягивает:
– Испей, – говорит, – Еремей Коснятин, за свое здоровье.
Тот на старичка поглядел недовольно и спрашивает:
– Откуда имя мое знаешь?
– Так тесен мир, вот и знаю.
Еремей кружку взял и в один глоток всю выпил, губы утер и вдруг на старичка по-новому смотрит, вглядывается.
– А не про тебя ли это досадный прохожий мне говорил, что думу мою невеселую выправишь?
– Может, и про меня, – отвечает старичок, – а теперь уж ты, добрый молодец, воды мне принеси, в горле что-то пересохло.
А Еремей смотрит на него непонятно и с места не двигается.
– Не могу, дедушка, – говорит, – кресло проклятое мешает.
– А ты брось его совсем, зачем оно тебе, неповоротливое такое.
Тут Еремей за ручки кресла ухватился да как поднимет себя. Выпрямился, встал и стоит, себе не верит. А в ногах, чувствует, сила появилась, хоть сейчас в пляс пускайся или в поход выступай. Старичок на него прищуренно глядит, улыбается хитровато.
– А теперь можешь? – спрашивает.
– Теперь могу! – говорит Еремей и смеется, кресло в сторону выбросил да побежал к озеру.
Там кружку наполнил и к старичку вернулся, отдал воду. А тот снова пить не стал, молвит:
– Испей сам, за силу молодеческую.