Афоня вздохнул:

– Жалко мишек, хоть они и обезьяны. Забавные такие, в штанишках.

– Сейчас тебе другая забава будет, – отвечает Ерема и в сшибленную дверь первым идет.

Внутри перекачки они по всему здешнему обустройству прошлись, главную трубу пощупали, а трогать пока не стали. Везде пусто было, молчаливо, только вода в трубе гудит и плещет. А как на другой этаж поднялись, тут отыскалось главное помещение, в котором начальство здравствовало. Дверь Афоня опять плечом снял, всем составом вошли, интересуются сильно содержанием. А содержание в виде трех заморских богатырей на них недовольно взорами устремилось. Один за столом сидит, бритый налысо и с брезгливым рылом, два других, по бокам у него встамши, руки поперед себя на груди сложили. Который справа – со сплющенной головой и весь заросший, в кудерьках будто пуделиных, слева – из гномьего племени, ростом с горшок, а в лицевом фасаде вся генеральская спесь. Да все трое в перчаточных рукавицах и суконных мастерских фартуках, глядят основательно.

– Как понимать сие наглое вторжение? – говорит гном.

– А чего тут понимать, – отвечает ему Ерема, – собирайте свое имущество и дуйте отсюда скорее, потому как наглое вторжение – это вы. Не отдадим мы вам, господа заморские, наше святое озеро.

– Это сущая глупость, – заявляет гном, – и предрассудочная здешняя ментальность.

– Какая-никакая, а вся наша, – отвечает Ерема, – в богомольном озере вера наших отцов сохраняется в чистоте и глубине.

– Вы туземцы и не понимаете, что говорите. А за расправу с рабочими ответите тюрьмой.

– Обезьянки тут рабочие? – сразился Афоня. – Вот так презентация.

– Отчего это обезьянки? – говорит гном, недопонявши. – У нас люди культурные и просвещение знают, из дикости тонкой наукой изъяты. У вас же просвещения никакого и слабость сознания. Вы против нас мошкара дремучая.

– Желаете помериться силой? – спрашивает Ерема и тоже руки на груди складывает.

– Вон пошли, – пролаял тут сплющенный в кудерьках.

– Песиглавец, – таращится на него Никитушка, – настоящий будто. Знатный, верно, колдун.

А песиглавец польстился, что его репутацию в кудеярской глухомани дети невозмужалые знают, и за кудерьки себя в удовольствии подергал.

– Мастер-класс высшей степени, – самолично представился, пролаявши, – со мной силы мерить не поощряю.

А сами все трое на могучего Афоню косятся, как он головой потолок чуть не скребет, опасаются силы молодеческой. Оно и понятно – для колдовства время нужно, чтоб его провести по всем обычаям чернокнижности, а силушка удальская вот она, в трех шагах стоит, плечами пространство застит. Ясно заморским богатырям, что живо их тут на баранью лопатку положат без всякого колдовства.

Тут свой голос вставил средний, который на стуле, самый, видно, молчун:

– Держу руку на кнопке, – говорит и рыло такое значительное сделал, будто эта кнопка от самой ядреной бомбы.

А двое других на него посмотрели, покивали и тоже молвят богатырям:

– Достигший Света держит руку на кнопке.

– А нам что с того? – отвечает им Ерема. – Афоня, ну-ко проверь, чего у них там за кнопка. Не начудачили бы господа заморские себе на голову.

Афоня шаг сделать не успел, гномий спесивец на него прикрикнул:

– А ну стой, гора, сюда не подходи!

– Чего это? – удивился Афоня.

– А не то мы на кнопку нажмем, – говорит гном, – а вам с этой кнопки страшно должно быть, потому как это наше заморское секретное оружие.

– А какого, к примеру, вида ваше оружие? – интересуется Ерема.

– Такого вида, – отвечает гном, – что вам смотреть на него не захочется и воняет обильно.

– Это он про что? – глубоко задумался Афоня.

А Никитушка пальцами в озарении прищелкнул.

– Так у нас намедни канализацию пронесло, – говорит, – все дерьмом затопило и вонь обильная стоит. Вашего, что ли, оружия дело? – спрашивает, нахмурясь.

– То не наше, – отвечает гном, – а наше в подземном стоке своего часа дожидается. – И вниз рукой тычет. – Вся полная сотня рабочих над ним усердно трудились. А теперь мы через кнопку ворота там откроем, и оно все в ваше вредное озеро удобно переместится и опоганит его, если вы сейчас не уберетесь.

– Ну вот, – сказал Ерема Афоне, – ты еще жалел мишек, а они вон как тут нагадили усердно.

Афоня конфузно руками развел.

– Да кто ж знал, – говорит, – с виду они такие потешные.

А Ерема заморским богатырям отвечает:

– Ваше секретное оружие нам понятно, и на кнопку вам жать не надо. Видно, делать нечего, придется нам отступить.

Афоня с Никитушкой заволновались и зашумели, но Ерема сам отступил и их за собой увлек к дверям. А там вдруг повернулся так хитро и совсем с глаз пропал, как в воздухе растворился. Попович рот разинул, Афоня вздернулся от нежданности и об потолок ушибся, а заморские богатыри и того сделать не успели. Среднего, который руку на кнопке держал, со стула крепким ударом снесло, остальных лбами друг об дружку стукнуло, аж заискрились и тоже попадали. Тут Ерема из воздуха возник, как волчок раскрученный, остановился и говорит над сверженными телами:

– А это вам наше секретное оружие.

Афоня с Никитушкой рукоплесканием разразились, но Ерема похвалу отверг и под стол залез. Кнопку там нашел и сказал:

– Дай-ка свою наточенную железку, Афанасий.

Афоня железку с пояса снял, и Ерема ею стол на досочки разобрал, а потом проводки от кнопки выдернул.

– Теперь замуровано их подземное дерьмо, – говорит и берет за руки обморочного гнома с песиглавцем. – Надо их отсюда снести, чтоб не задавило.

Афоня подцепил третьего, и пошли все вместе из перекачки. В открытом поле на траве сложили заморских гостей, а Афоня обратно направился. Кого из обмундированных обезьян нашел, в сторону оттащил, вдруг еще живые, а после к перекачке спиной уперся, поднатужился и обрушил всю стену. За стеной и остальное само посыпалось в страшном шуме и скрежете. Главную трубу на части порвало, вода разлилась, тут перекачке и конец, совсем заглохла. Афоня только еще сходил, из озера трубу выдернул, а Никитушка посвистом в полсилы развеял по полю обломки.

Дожидаться, чтоб иноземные богатыри в чувство вернулись, не стали, обратно на свою поляну ушли и там спать улеглись от трудов праведных. Попович только у Еремы напоследок выпытал:

– Как называется та фигура с растворением будто в воздухе?

– Прыжок бегемота, – сказал тот.

– Почему бегемота? – спросил Никитушка, опешивши.

– А никто не видел, как бегемоты прыгают, – ответил Ерема, усмехаясь.

Никитушка этим удовольствовался и заснул непробудно. Первый раз в нем соловей-разбойная сила не колобродила, а всего-то половину только в свисток выпустил.

XLVIII

Башка из города до утра пришел, фонарь запалил и к монаху запечатленному прокрался. В глаза ему посветил, будто в подвале дознавательном, и говорит квело, совсем не по-злому:

– Не придешь? А лучше бы по-хорошему пришел. Очертело мне это все. Ты меня за руку-то взял бы, я бы тогда не убивал больше. А мне с собой не сладить, я тебе уступать не хочу. Если не придешь, меня, наверно, убьют. И Студня убьют, Аншлага тоже, и бродяжку. Мы здесь будем воевать, я так порешил, а они клятву давали.

Опустил Башка фонарь, стоял, ждал. А ничего не дождался и в подземье ушел, безответный. Да спать не мог, все глаза таращил в темноту, кровавая мишура мерещилась. Как первый свет в подвал пробрался, Башка наверх вылез, в воротах монастырских встал, будто опять памятник, туманом с озера надышался и думает, как день потратить. А тут ему думы и оборвали. Видит – внизу холма заморские марки остановились, а из них высыпались какие-то, с автоматными ружьями, вида самого решительного и бандитского.

Башка к подвалам отпрыгнул, Студня с Аншлагом на ноги вздернул и к прорехам в стене с оружием послал. Коля сам от шума подскочил, моргает спросонья, а Башка его сомнением в глазах облил и ничего не сказал. Из оружия себе рассовал в карманы бомбы, подхватил две пистоли и автоматное ружье с припасами. Студень и Аншлаг вокруг монастыря у стены рассортировались, а Башка к воротам встал, и Коля за ним сюда прибежал. Как он разбойную команду увидел, с лица вытянулся и говорит: