— Впечатляющее зрелище, да, Икелис? — спросил автарк.

На губах его играла гордая улыбка отца, взирающего на свое чадо.

— Ни одна армия мира еще не имела таких пушек, — ответил главнокомандующий и бросил на Вэша суровый взгляд, словно верховный министр позволил себе усомниться в этом. — Они превратят цитадель в груду камней, а жалкий пес Лудис Дракава будет с воем просить пощады.

— Метать камни в Дракаву — слишком ничтожная цель, не для этих прекрасных орудий, — возразил автарк. — Мой богоподобный отец удостоил Лудиса Дракаву своего покровительства, и я вовсе не желаю этому человеку смерти. Если он погибнет, наше предприятие доставит мне куда меньше удовольствия.

— Боюсь, смысл твоих слов ускользнул от моего понимания, бесценный, — пробормотал Джохар и вновь взглянул на Вэша, на этот раз с откровенной растерянностью. В отличие от верховного министра, главнокомандующий еще не привык к резкой, подчас совершенно необъяснимой перемене планов автарка. — Мне казалось, что твое главное желание — падение Иеросоля.

— О да, я буду на вершине блаженства, когда эти стены, бывшие неприступными, превратятся в груду камней, — изрек Сулепис. — Я счастлив, что благодаря нашим восхитительным пушкам нам не придется тратить время на долгую осаду.

— Но, бесценный, стены Иеросоля не пробить даже такими снарядами. — Джохар указал на огромный камень, который катили к пушке два десятка взмокших от пота рабов. — Толщина этих стен составляет несколько десятков ярдов, и о прочности кладки ходят легенды.

Довольная улыбка, игравшая на губах автарка, погасла.

— Ты думаешь, я об этом не знаю, верховный полемарк? — процедил он.

Как человек, сделавший неверный шаг и одной ногой зависший над пропастью, Икелис поспешно отступил назад.

— Я не сомневаюсь в том, что тебе известно куда больше моего, бесценный. Ты живой бог, а я всего лишь смертный, мой разум слаб и ограничен. Мой удел — смиренно ждать твоих приказов.

— Рад, что ты это сознаешь. Так вот, мы поступим следующим образом. Установим пушки под крепостными стенами, выберем цель и будем палить в одно и то же место, пока там не образуется пробоина. Когда это произойдет, войскам останется лишь ринуться в пролом и захватить город.

— Но… хватит ли одной пробоины, ведь протяженность этих стен так велика… — в замешательстве пробормотал полемарк. — К тому же защитники крепости не будут сидеть сложа руки — у них есть свои пушки. На головы наших солдат обрушатся потоки кипящего масла и град стрел. Мы потеряем тысячи, нет, десятки тысяч солдат.

Безумное предложение автарка так поразило Икелиса, что он забыл об осторожности.

— Десятки, а то и сотни тысяч! — взволнованно повторил он.

— Когда речь идет о моей неувядающей славе, разговоры о потерях неуместны! — отрезал автарк.

В его бесцветных глазах сверкали огни бешенства.

— Уверен, мои солдаты счастливы отдать жизнь за своего повелителя. Впрочем, хотят они того или нет, им придется приобщиться к вечности, став частью немеркнущего сияния моего божественного отца — Нушаша.

Автарк рассмеялся, и его смех прозвучал в воцарившейся тишине пронзительной резкой мелодией. Даже Икелис, привыкший посылать солдат на смерть, с невольным ужасом взирал на своего повелителя, спокойно рассуждавшего о гибели тысяч людей.

— Думаю, имперские крокодилы проголодались и не прочь поужинать, — продолжал автарк. — Настало время услышать их голоса. Пусть они покажут, на что способны.

Смуглое лицо Икелиса Джохара оставалось непроницаемым, однако на нем проступила предательская бледность. Полемарк несколько раз поклонился Сулепису и, пятясь, отошел от его кресла, спустился с позолоченного помоста и взмахнул рукой, подзывая подчиненных. Распоряжения главнокомандующего были быстро переданы по цепи и через несколько мгновений дошли до стоящего у пушки артиллериста. Выслушав приказ, тот поклонился и несколькими поворотами колеса привел в боевую готовность свирепо оскалившееся орудие. Потом солдат замер, вытянув руки по швам и не решаясь вытереть струившийся со лба пот.

— Готов служить повелителю Поднебесья и властелину Всего Сущего! — отрапортовал артиллерист. — Да пребудет милость небес с великим городом Ксисом!

Живой бог поднял бледную руку.

— Пусть твой питомец покажет себя, укротитель крокодилов.

— Огонь! — скомандовал артиллерист.

Полуобнаженный солдат поднес к жерлу пушки пылающий факел.

На мгновение в воздухе повисла звенящая тишина. Казалось, огромное дуло орудия втянуло в себя все звуки мира. Взглянув в сторону пролива, Пиннимон Вэш с удивлением убедился, что волны по-прежнему набегают на берег, а чайки носятся над пенными гребнями.

В следующее мгновение верховный министр Ксиса рухнул на колени, зажимая уши руками. Ему казалось, что голова его превратилась в улей, где жужжит неисчислимое множество пчел. Когда ветер отнес в сторону облако дыма, повисшее над пушкой, все увидели, что орудие откатилось на несколько ярдов назад и раздавило двух злополучных солдат. Главный артиллерист, хмурясь, разглядывал кровавое месиво под колесами пушки.

— Следует приковать ее цепями или насыпать под колеса побольше песку, — пробормотал он. — Иначе она будет отъезжать после каждого выстрела, и мы потеряем уйму времени.

Вэш удивился тому, что не утратил слух. Он слышал голос артиллериста, звучавший как сквозь толстую пелену.

— Все это ерунда, — разобрал он так же приглушенный голос автарка. — Имперский крокодил не обманул наших ожиданий. Посмотрите на это! — И Сулепис взмахнул рукой, унизанной золотыми напальчниками.

В крепостной стене на дальнем краю пролива зияла, подобно открытой ране, внушительных размеров пробоина. На стене суетились солдаты, казавшиеся отсюда крохотными, как муравьи. Судя по всему, они пребывали в смятении и никак не могли поверить, что враг обладает таким могущественным и неумолимым оружием.

— Что ж, мы только постучали в их двери, а они уже переполошились, — изрек автарк, довольно потирая руки. Сухой хруст его суставов неожиданно показался Вэшу оглушительным. — Они чувствуют, что скоро мы войдем в их дома!

Через несколько мгновений воздух наполнился тревожным перезвоном — колокола храмов Иеросоля вновь зазвонили.

Загадочная девушка с темными волосами не приходила к нему во сне вот уже несколько дней. Дни и часы в камере тянулись томительно долго. Баррик по-прежнему сердился на Вансена и Джаира, все еще не придумавших убедительный план побега (воин сумеречного племени погрузился в странную апатию и целыми днями сидел неподвижно, ни единым словом не нарушая глухого молчания). Принцу хотелось отвлечься от тяжелых мыслей и опасений, терзавших его днем и ночью. Он тосковал по незнакомке, оставившей его наедине с горькими раздумьями.

Порой юноше казалось, что темноволосая девушка явилась к нему вестницей смерти и, несмотря на все разговоры о стойкости и мужестве, ее появление означает одно: жизнь его близится к концу. Возможно, незнакомка — дочь Керниоса, пробужденная ото сна близостью чудовищных ворот. Баррик не был уверен, что у Керниоса есть дочь, — на уроках у отца Тимойда он всегда пропускал мимо ушей бесконечные родословные богов. Но раз у других богов имелись дочери, почему бы ей не быть и у Керниоса.