Ногой он отбросил прочь платье и отрезал привязанный к талии мешок, набитый старыми тряпками, — благодаря этому мешку его фигура казалась бесформенной и оплывшей, как у старухи.

Киннитан прижала к себе Голубя, стараясь унять сотрясавшую мальчика дрожь.

— Но… — пробормотала она и осеклась, взглянув в непроницаемое лицо своего преследователя.

В глубине души она знала, что однажды автарк непременно настигнет ее, и лишь надеялась, что это случится не скоро.

— Вы не причините вреда мальчику?

— Если щенок будет вести себя разумно, он останется цел и невредим. Но он принадлежит автарку, и я верну его хозяину.

— Он не собственность автарка, он всего лишь ребенок! И он не сделал ничего дурного!

По губам преследователя скользнуло отдаленное подобие улыбки, будто слова Киннитан показалась ему нелепыми до забавности.

— Садись! — приказал он. — И вытяни ноги.

Киннитан попыталась возражать, но незнакомец с поразительной скоростью преодолел разделявшие их ступеньки и угрожающе навис над ней. Лезвие ножа блестело в нескольких дюймах от глаза девушки. Поняв, что сопротивление бесполезно, она повиновалась. Приставив нож ей к горлу, он придерживал лезвие большим пальцем одной руки, а другой ловко стреножил свою пленницу, связал ей лодыжки и оставил между ними веревку длиной примерно в локоть. Затем незнакомец достал из своей сумки длинное платье — Киннитан видела такие на дворцовых горничных — и заставил девушку надеть его. Подол платья почти касался пола, не позволяя разглядеть, что ноги Киннитан связаны.

— Этот малый понимает человеческую речь или он еще и глух, как чурбан?

— Он все понимает, — одними губами прошептала Киннитан.

Она сознавала, что у них с Голубем нет ни малейшей надежды на спасение. Даже если Язи и другие прачки, обеспокоенные ее долгим отсутствием, отправятся на поиски, они будут искать ее в старом казначействе, а не здесь.

— Если попытаешься бежать, щенок, я отрежу ей нос, понял? — сказал незнакомец, обратив свое бледное непроницаемое лицо к Голубю. — Главное для автарка — вернуть беглянку назад, а в каком виде она прибудет, его мало волнует.

Голубь бросил на преследователя затравленный взгляд. Будь он действительно щенком, он бы зарычал или, не тратя времени на угрозы, впился зубами в ногу врага Но он был всего лишь маленьким мальчиком, поэтому молча кивнул.

— Тогда не будем терять времени.

Преследователь легонько пнул мальчика, так что тот заскулил и вскочил на ноги. Незнакомец перерезал веревку, стягивавшую руки Голубя, и тот стал растирать затекшие запястья. На Киннитан мальчик старался не смотреть, явно стыдясь того, что против воли участвовал в осуществлении хитроумного плана, лишившего ее свободы.

— Смотрите, без глупостей, — еще раз предупредил незнакомец. — Мне не хочется убивать или калечить кого-то из вас, но если другого выхода не будет, я так и сделаю. Давайте, двигайтесь. — Он указал на дверь. — Негоже заставлять нашего господина долго ждать. В отличие от меня, он очень нетерпелив. К тому же по сравнению с ним я сущий добряк.

С трудом передвигая связанные ноги, Киннитан спустилась по лестнице и вышла в пустынный двор. Она была так потрясена, что не могла даже плакать. Не прошло и часа с тех пор, как девушка выбежала из барака, а ее жизнь полностью переменилась. Совсем недавно у нее были друзья, у нее была свобода, которая, несмотря на все бытовые тяготы, дарила ей истинное счастье, у нее были надежды. Теперь она утратила все. Киннитан вновь стала собственностью безумца — безжалостного и бессердечного живого божества.

Долго, бесконечно долго человек без имени бродил по лесу, среди черных тополей и высоких кипарисов, колеблемых ветром, дуновения которого были неслышны и неощутимы. Темная река протекала возле его тропы, но потом свернула в сторону и исчезла в туманной мгле. Плакучие ивы вздрагивали, как охваченные горем женщины, и склоняли ветви над безмолвными водами.

Человеком овладела такая огромная усталость, что его уже не волновало, где он находится и как оказался в этом краю теней и туманов. Он шел и шел, а в душе и мыслях его царила полная пустота. Солнце ни разу не проглянуло на небе, откуда лилось тусклое сияние — ни тьма ни свет. Человек помнил, что уже бывал в обители вечных сумерек, но в эту угрюмую страну он попал впервые. Все его чувства умерли. Он сознавал лишь одно: надо продолжать движение, чтобы не превратиться в нечто безжизненное, как окружавшие его черные тополя. Если он остановится, вязкая почва поглотит его и он обернется травой или деревом.

Больше всего на свете человек желал избавиться от этого беспредельного одиночества. О, если бы рядом зазвучал чей-нибудь голос, способный сказать несколько слов, пропеть песню или заплакать. Но странника со всех сторон обволакивала бесконечная тишина. Он пытался говорить сам с собой, но не смог — он не только утратил собственное имя, но и разучился произносить слова. Ничто не могло нарушить эту тишину. Темные птицы сидели на ветвях над головой странника, такие же безмолвные, как деревья, вода и ветер.

Человек продолжал идти.

Внезапно из тумана вновь показалась река. На другом берегу мелькали какие-то неясные тени, силуэты мужчин и женщин. Странник увидел кое-что еще, не веря собственным глазам. Он горько сожалел о том, что утратил дар речи и не может обратиться к сумеречному народу с просьбой о помощи. Человек знал, что ему не перебраться на другой берег; хотя темные воды были почти неподвижны, он не доверял их обманчивому спокойствию.

«Но если воды поглотят меня, что я потеряю?»

Он не мог ответить на этот вопрос и все же чувствовал, что пустота его сознания не абсолютна. Он владел некой истиной, хотя сам не знал, в чем она заключается, и боялся, что угрюмый поток может эту истину унести.

«Но как же мне перебраться на другой берег?»

«Это невозможно. Если ты сделаешь это, ты никогда не вернешься».

Перед ним стоял крошечный голый ребенок — девочка трех-четырех лет. Ее светлые волосы развевал беззвучный ветер. Странник ощутил приступ острой жалости к этой девочке, такой маленькой и беззащитной. Но, взглянув в ее глаза, сиявшие диковинным янтарным блеском, он понял: это не ребенок. По крайней мере, не дитя смертного племени.

«Кто ты?» — безмолвно спросил он.

Голос ее никак не мог принадлежать маленькому ребенку. Каждое слово она роняла медленно и важно, как каплю расплавленного золота.

«Я из тех, кто остался, когда все остальные ушли. Из тех, кто охраняет это место. Нет, „охраняет“ это неверное слово. Лучше назвать меня не охранником, а проводником. А тебе, несомненно, нужен проводник, ибо ты блуждаешь, не ведая пути».

«Я… хотел перебраться на другой берег. Мне необходимо это сделать. Я… мне показалось, я увидел там что-то знакомое».

«Тем больше у тебя причин для опасений. Люди твоего племени часто сбиваются с пути, преследуя что-то знакомое или то, что кажется знакомым. Ты еще не готов. Твое время скоро настанет. Но сейчас оно еще не пришло».

Смысл ее слов ускользал от его понимания. Да и как он мог что-то понять, если он не знал даже собственного имени? Несмотря на предостережение, его неодолимо тянуло на другой берег.

«Прошу тебя. — Он попытался схватить девочку за руку, но она оказалась неуловимой и неосязаемой, как тень. — Прошу тебя. Я никогда не говорил ему… никогда…»