Помимо жрецов и придворных в тронном зале присутствовали военные и морские командиры, а также смотрители конюшен, зернохранилищ, маслобоен и складов, которых было не счесть в огромном дворце-саде. В задних рядах теснились повара, клерки и писцы, ради такого случая оставившие свои кухни и конторы. Разумеется, были здесь и послы всех покоренных стран, вынужденных танцевать под дудку автарка: Туана, Миана, Зан-Аима, Зан-Картума, Мараша, Сани и Йара. Несколько смущенных и растерянных посланников представляли недавно захваченные северные страны: Улос, Акарис и Ториво. Жители далекого острова Хакка щеголяли в юбках из пальмовых листьев, а рядом с ними стояли облаченные в длинные бурнусы вожди пустынных кочевых племен, погонщики верблюдов, а также исполненные надменности всадники из красной пустыни. Именно из клана пустынных всадников вела свой род семья автарка, однако у них хватило разумения смирить свою спесь и вместе с прочими смиренно преклонить колени перед бесценным. (Звание повелителей Пустыни и положение родственников Сулеписа давало веские основания для гордости, однако чрезмерная гордыня перед лицом бесценного могла иметь самые печальные последствия.)

Сам Сулепис, избранник Нушаша, повелитель Поднебесья и Соколиного трона, живой бог, сиял посреди этого великолепия, подобно небесному светилу. Наготу его прикрывала лишь белоснежная набедренная повязка. Автарк воздел руки, как будто собираясь говорить, но не произнес ни слова. Он лишь сделал знак хранителям королевских доспехов, которые стояли поодаль под предводительством своего начальника — верховного хранителя доспехов. На эту почетную должность автарк назначил своего ближайшего друга, пухлого молодого человека по имени Музирен Чах, старшего отпрыска не слишком знатного семейства. В пору младенчества Музирену выпала честь быть вскормленным той же кормилицей, чье молоко питало автарка, однако в жилах его не было ни капли королевской крови. Повинуясь безмолвным распоряжениям своего главы (его взор тревожно метался но сторонам), рабы облачили автарка в широчайшие шаровары и блузу из красного шелка с вышитым на ней соколом Бишаха. Затем они надели на ноги автарка сандалии, обвязали вокруг его талии пояс, украшенный драгоценной пряжкой с гербом империи, и надели ему на шею ожерелье из золота и огненных опалов. После этого рабы принялись облачать Сулеписа в латы. Сначала на него надели кольчугу, сотканную из тонких, но прочных золотых звеньев, затем другие доспехи. Облачение завершили золотые рукавицы и черный плащ, к которому золотыми нитями были пришиты распростертые крылья сокола. Настал самый торжественный момент: рабы водрузили на голову автарка боевую корону, украшенную огненно-красными рубинами.

Когда рабы удалились, к автарку приблизились жрецы, воскурившие фимиам. Потом настал черед Пиннимона Вэша. Верховный министр торжественно выступил вперед и поднес повелителю атласную подушку, на которой возлежал сверкающий, как солнечный луч, жезл Нушаша. Сулепис устремил на него пристальный взор, губы его тронула зловещая улыбка. Внезапно он слегка подмигнул Пиннимону Вэшу, схватил жезл и высоко поднял его в воздух. Несколько леденящих душу мгновений верховный министр ожидал, что автарк сейчас выбьет ему мозги на глазах у потрясенной толпы, а публика, вне всякого сомнения, встретит это деяние — как и любое другое деяние бесценного — одобрительным гулом. Но вместо этого автарк повернулся к колыхавшемуся перед ним людскому океану и произнес своим высоким пронзительным голосом:

— Мы не обретем покоя до тех пор, пока враги Великого Ксиса не будут повержены в прах!

Толпа ответила дружным ревом. Этот рев сначала звучал глухо и низко, как стон раненого зверя, а потом взмыл к расписному потолку, откуда на собравшихся взирали изумленные боги.

— Мы не обретем покоя до тех пор, пока наша империя не завладеет всем миром! — воскликнул автарк.

Рев, и без того оглушительный, стал еще громче. Пиннимон Вэш напрасно ломал себе голову, пытаясь понять причины буйного ликования, охватившего толпу. Это было за пределами его разумения.

— Мы не обретем покоя, пока избранник Нушаша, спустившийся на землю бог, не станет повелителем всех живущих!

Зал содрогнулся от вопля, одновременно вырвавшегося из тысячи глоток, и Вэш всерьез испугался, что расписные плиты потолка не выдержат такого сотрясения и обрушатся.

Автарк повернулся к Вэшу и что-то сказал, однако слова его потонули в шуме. Тогда автарк воздел руки, требуя тишины, которая наступила незамедлительно.

— В наше отсутствие все попечения о вашем благе возьмет на себя верховный хранитель доспехов Музирен Чах, — вымолвил автарк. — Он будет заботиться о моих подданных, как заботился о них я, как отец заботится о своих детях, а пастух — о своем стаде. Всем вам следует неукоснительно повиноваться ему, или по возвращении я обрушу на ваши головы всю силу моего гнева.

Придворным и жрецам оставалось лишь покорно потупиться, всем своим видом давая понять, что сама мысль о неповиновении кажется им невозможной. Вэшу стоило немалых усилий сохранить на лице непроницаемое выражение. Неужели автарк доверит бразды правления Музирену, спрашивал он себя. Этому простаку, никоим образом не предназначенному для такой ответственной роли? Номинально временным главой империи должен был стать Прусас, убогий скотарк, от лица которого правил бы верховный министр Вэш. Что подтолкнуло автарка к столь неожиданному решению? Возможно, выбор пал на Музирена лишь потому, что недалекий юнец не питает честолюбивых амбиций и, без сомнений, не предпримет попытки захватить трон. Это предположение было не лишено смысла, но министр никак не мог поверить, что Сулепис, непоколебимо уверенный в своем божественном происхождении, боится соперничества. Неужели он полагает, что власть его пошатнется лишь потому, что он покинет столицу и отправится завоевывать новые владения?

Музирен Чах благоговейно принял из рук Сулеписа золотой браслет, символ регентства, упал перед автарком ниц и облобызал его ноги. Бесценный сделал толпе знак удалиться, однако все словно приросли к месту (каждый из собравшихся знал, что покидать тронный зал прежде самого повелителя — непозволительная дерзость). Автарк повернулся к верховному министру.

— Нас ждут корабли, — изрек он. — В воздухе пахнет кровью. И… чем-то еще.

Пиннимон Вэш понятия не имел, что имеет в виду Сулепис.

— Но… как поступить с Прусасом, бесценный? — пробормотал он.

— Прусас отправится вместе со мной, — последовал ответ. — Несомненно, наш обожаемый скотарк заслуживает того, чтобы ему показали мир. Ты согласен со мной, старина Вэш?

— Всецело, бесценный. Но скотарку никогда не приходилось путешествовать, и он, может статься…

— Довольно разговоров. Нам необходим министр, облеченный особым доверием. Ты готов следовать за нами?

— Разумеется, повелитель Поднебесья. Я готов незамедлительно отправиться в путь и, как всегда, полон желания исполнять любые твои приказания.

— Вот и отлично. Нас ожидает захватывающее приключение.

Автарк опустился на носилки — в тяжелых доспехах он не мог передвигаться самостоятельно. Носилки должны были доставить его прямо на корабль, а это означало, что нога бесценного более не коснется земли Ксиса. Мускулистые рабы подхватили носилки и направились к дверям тронного зала, оставив Вэша в полной растерянности. Опытный министр сознавал, что привычный ход вещей изменился, но не мог понять новых правил игры.