Баррик после секундного колебания тоже бросился вперед и схватил Джаира за руку. Сотрясаясь от ярости, сумеречный воин устремил на принца негодующий взгляд. Глаза его метали молнии. Но в следующее мгновение он опустил свой залитый кровью клинок. Длинноголовые подошли ближе и, тихонько подвывая, начали разоружать пленников.

— Сопротивление бесполезно, — бросил Вансен, повернувшись к принцу. — Лучше попасть в плен, чем погибнуть в бессмысленной схватке. Пока мы живы, у нас остается надежда.

— На что надеяться? Нас ожидают только пытки, — ровным бесстрастным голосом произнес Баррик.

Тут кто-то из длинноголовых грубо толкнул принца, и тот полетел землю. В следующее мгновение рядом с Барриком оказался Вансен, которого заставили встать на колени. Длинноголовые проворно закрепили цепи вокруг запястий капитана, накинули ему на шею петлю из толстой жесткой веревки. То же самое они проделали с Барриком и Джаиром.

Один из длинноголовых выступил вперед, издал властный крик и потянул за веревку, привязанную к шее Баррика, заставляя принца встать. Когда он потянул за шею Джаира, тот, вращая безумными от ярости глазами, попытался сопротивляться. Вансен сделал рукой успокаивающий жест, и воин сумеречного племени мгновенно сник и послушно последовал за захватчиками. Длинноголовые странно зашипели, что, судя по всему, заменяло им смех. Все они распространяли запах болотной сырости и еще какой-то отвратительный аромат, кислый и резкий, как уксус.

Захватчики потащили пленников к тому самому холму, откуда они спустились совсем недавно. Феррас Вансен содрогнулся, услышав душераздирающее ржание своей лошади. Он понял, что длинноголовые принялись резать несчастное животное.

«Этим тварям нужны рабы или мясо, — подумал он, чувствуя в душе странную гулкую пустоту. — Лошади годятся только на мясо и обречены на смерть. А нам уготована участь рабов. Но мы живы. По крайней мере, пока».

Ветер разогнал тучи, и дождь прекратился, хотя на небе осталось много клочковатых мелких облаков, то и дело закрывавших солнце. Люди радостно высыпали на улицу, чтобы погулять и отдохнуть от надоевшей мороси.

В сад, окружавший королевскую резиденцию, вышли несколько молодых женщин. Завидев их, Мэтт Тинрайт, предававшийся горьким сожалениям о собственной несчастливой участи и безуспешно подбиравший рифмы к слову «непонимание», встал и одернул куртку. Появление этих юных особ, нарядных и оживленно щебечущих, точно стайка перелетных птиц, заставляло вспомнить о весне, хотя зима уже стояла на пороге. Некоторые из них вытирали кружевными платочками мокрые скамейки и рассаживались на них; другие, встав в круг на лужайке, затеяли игру в мяч. Наблюдая за их веселой суетой, Тинрайт почти поверил, что жизнь в Южном Пределе вскоре войдет в нормальную колею, вопреки всему.

Стихотворец снял свою мягкую шляпу и пригладил пальцами волосы. Он размышлял, стоит ли ему принять участие в игре или лучше остаться в стороне и наблюдать за играющими с приветливой и снисходительной улыбкой. Но в следующую секунду все мысли об игре в мяч вылетели у него из головы.

Медленная поступь дамы, которая шла по дорожке в сопровождении горничной, свидетельствовала об ее почтенном возрасте. Ее можно было принять за вдовствующую тетушку какой-нибудь из девушек. Об этом говорил и ее костюм: в первый погожий день, когда все нарядились в светлые одежды, она была облачена в глубокий траур. Но Тинрайт сразу узнал тонкие длинные пальцы, перебиравшие четки, и бледное печальное лицо с точеным, чуть заостренным подбородком. По крайней мере, сегодня она обошлась без вуали.

Намерения Тинрайта, только что собиравшегося бесцеремонно затесаться в круг девушек с мячом, резко переменились. Он подтянул чулки, смахнул с груди несколько крошек — размышления о несправедливости судьбы не помешали ему умять здоровенный ломоть хлеба с сыром. После чего медленно двинулся по дорожке, сосредоточенно разглядывая растения и всем своим видом показывая, что красота сада поглотила его внимание полностью, а появления стайки юных девиц в непривычно легких нарядах он даже не заметил. Тропинка петляла меж клумб, и Тинрайт следовал за ее изгибами, поскрипывая влажным гравием под ногами. Наконец он приблизился к скамейке, на которой сидела интересующая его особа в обществе своей юной горничной.

Элан М'Кори низко склонила голову над пяльцами; она не подняла глаз, когда Тинрайт поравнялся с ней и замер в ожидании. Поэт чувствовал, что его решимость слабеет с каждой секундой. Он осторожно откашлялся.

— Позвольте пожелать вам доброго дня, леди Элан, — произнес он.

Она наконец соизволила поднять на него взгляд. Но взгляд этот был столь пустым и равнодушным, что Тинрайт, вопреки всем доводам рассудка, на мгновение испугался, что обознался.

«Может быть, у Элан М'Кори есть сестра-близнец, слепая или слабоумная?» — пронеслось у него в голове.

Но в следующую секунду во взоре Элан зажглась слабая искра узнавания, а на губах появилось что-то вроде улыбки.

— А поэт, — проронила она. — Мастер… Тинрайт, если я не ошибаюсь!

Она его вспомнила! В душе Тинрайта ударили победные литавры. Как будто его имя, только что слетевшее с прелестных уст, подхватил хор королевских герольдов.

— К вашим услугам, миледи. Счастлив, что вы помните мое скромное имя.

Элан вновь уставилась на свое вышивание.

— Прекрасный день сегодня, не правда ли, мастер Тинрайт? — произнесла она.

— Ваше общество делает его еще прекраснее, миледи.

В устремленном на поэта равнодушном взгляде мелькнула слабая тень любопытства.

— Почему же, позвольте узнать? — усмехнулась она. — Уж не потому ли, что в этом светлом воздушном наряде я являю собой очаровательное зрелище? Или хорошее настроение витает вокруг меня, как аромат ксандианских духов?

На это замечание поэт ответил осторожным смехом. Его собеседница не была лишена остроумия, и это открытие не слишком обрадовало Тинрайта. Он знал, что с остроумными и ироничными женщинами приходится все время быть настороже. Даже когда они осыпают тебя комплиментами, нельзя быть уверенным, что слова их искренни и не таят в себе насмешки. Похоже, его собеседница была из тех красавиц, чьи нежные, как роза, уста способны источать яд. Тинрайт частенько использовал этот образ в своих творениях, но никогда не задумывался, что он означает в действительности. Всем поэтам надо на собственной шкуре проверить любимые метафоры, вздохнул он. Возможно, после этого они не будут ими злоупотреблять.

— О, мастер Тинрайт, вижу, вы в замешательстве, — донесся до него мелодичный голос. — Объяснить, в чем секрет моего скромного обаяния, оказалось весьма затруднительно.

Стихотворец выругал себя за неуместную робость. Молчать в такой ситуации — большей глупости нельзя было придумать. Надо было срочно исправлять положение.

— Напротив, это чрезвычайно легко, леди Элан, — заявил он. — Вы красивы и печальны, и в этом секрет вашего очарования.

Тинрайт помедлил, прикидывая, не переступил ли он границы дозволенного, затем набрался смелости и добавил:

— О, я готов сделать все, чтобы одно из этих ваших качеств немного уменьшилось!