Вновь раздался голос, беззвучный и такой мощный, что его сила приводила в движение планеты и звезды.

— Проходи. Я буду говорить с тобой, а после Он примет решение. Ты умрешь или будешь жить… пока.

В следующее мгновение он оказался в самом странном месте, какое только могло представить воображение. Там были пышно убранные покои, и в то же время — жуткая яма; мрачный в своей роскоши тронный зал с небесным сводом вместо потолка, бесконечным и непроглядно черным. Дикая земля, на которой узлами вспухли древесные корни, серебряная башня, устремленная в беспредельную высь, сжимающая сердце боль печальных мотивов — все это невероятным образом соединялось здесь. Вансен был один, призрак отца исчез, но мириады теней метались по стенам гигантского зала. В самом центре замерла исполинская тень.

Голос, уже говоривший с ним, раздался вновь:

— Повелитель говорит, что не знает тебя. Он не видел тебя в своих снах.

— Меня зовут Феррас Вансен, — упорно повторил капитан. Ему вовсе не хотелось, чтобы повелитель Царства Призраков встретил его, как давнего знакомого. — Я жив. Я хочу одного: помочь отцу обрести покой.

Снова зазвучал голос привратника, медленный, как сползающий с горной вершины ледник, и такой же холодный:

— Ты не можешь ему помочь. Твоя попытка — непозволительная дерзость. Удел твоего отца в руках богов, смертный не в силах его изменить. Ты должен исчезнуть. При всей своей ничтожности ты стал помехой на пути того, что должно свершиться.

Вансен невольно содрогнулся, услышав гнев в голосе титана.

«Я не замышлял ничего дурного!» — хотел крикнуть он и тут же устыдился своего малодушия. Даже если он обречен вечно прозябать в тоскливом сумраке, питаясь глиной и пылью, он не должен терять достоинства.

— Я пытался помочь отцу. Неужели боги так суровы, что осудят меня за это?

В воздухе висела напряженная тишина, пока ее не нарушил голос привратника. Судя по всему, слова Вансена не коснулись его слуха.

— Будь благодарен за то, что слышишь голос Отца Земли. Даже когда он тихо бормочет во сне, эти звуки могут лишить тебя рассудка. Но он так великодушен, что позволяет тебе уйти. Ты можешь пересечь реки и вернуться целым и невредимым в те земли, откуда пришел. Если ты не воспользуешься этим разрешением, ты станешь одним из подданных повелителя раньше отпущенного тебе срока. А этот срок ничтожно мал, жизнь смертных мимолетна, как жизнь бабочек.

— Но почему ты говоришь со мной? — спросил Вансен. — Почему ты не погрузился в сон, подобно отцу земли?

— Ты ошибаешься. Я тоже сплю, — последовал ответ. — Очень может быть, что и ты, и эти мертвецы, и даже сам Отец Земли — это лишь мои сновидения.

Привратник расхохотался, и мир содрогнулся от его хохота.

— А теперь иди, — приказал он. — Возвращайся в страну живых, если можешь. Такой щедрый дар не предлагают дважды.

Внезапно огромный зал, наполненный безумием, сном и странными песнями, идущими из земных глубин, исчез. Голос привратника умолк. Во всей вселенной остался лишь Феррас Вансен, охваченный тоской и смятением. Он стоял на мосту, перекинутом через небытие, и с содроганием ощущал, как ненадежна эта опора, отделяющая его от бездны. Он не видел, какой длины этот мост, ибо края его терялись во мраке. Но у него был выбор: двигаться вперед, навстречу неизвестному, или назад, где ждал бесконечный покой смерти. Призрака отца уже не было рядом, старик остался в городе Багрового Солнца, покорный своей судьбе. Падар Вансен уже не принадлежал к миру живых. Его сын не мог помочь отцу и не мог забыть его. Но все же встреча со стариком не прошла для него даром — теперь на душе у Вансена стало легче.

— Меня зовут Феррас Вансен, — произнес он во весь голос.

Ответа не последовало, даже эхо не повторило его слова. Но это не имело значения, ибо Вансен говорил для себя одного.

— Я капитан, я участвовал во многих сражениях. Я люблю Бриони Эддон и знаю, что любовь моя останется безответной. Я устал блуждать без цели, устал умирать и собираюсь выбрать другой путь.

И он зашагал вперед.

Похититель Киннитан потратил немало сил, прежде чем сумел открыть проржавевший замок. На его непроницаемом лице выступили бисеринки пота, когда он ковырялся в замке железным штырем, извлеченным из рукава рубашки. Киннитан стояла поодаль, стараясь не смотреть на солдат, которые таскали тяжелые камни и складывали их у основания стены всего в сотне ярдов отсюда. Она понимала, что солдаты не видят ни ее, ни Голубя, ни страшного человека, захватившего их в плен, потому что они скрыты тенью акведука.

— Наверное, ты сейчас прикидываешь, стоит ли позвать на помощь этих солдат, — произнес незнакомец на превосходном ксисском языке. Он словно прочитал мысли Киннитан, хотя даже не взглянул в ее сторону. — Да будет тебе известно, я вырос в Парусных рядах, около доков. Тамошние рыбаки любили проделывать такой фокус: извлекали устрицу из раковины, подбрасывали в воздух и ловили на острие ножа. И все это одной рукой. — Он махнул свободной рукой, показав ей зажатый между пальцев нож. — Если сделаешь хотя бы одно движение, я покажу тебе этот фокус — только вместо устрицы будет глаз мальчишки.

Голубь теснее прижался к Киннитан.

— Так вы выросли в Ксисе? — любезно осведомилась Киннитан. Она решила, что ей нужно по возможности поддерживать хорошие отношения с незнакомцем. — Никогда бы не подумала. Вы похожи на северянина.

Он не удостоил ее ответа, продолжая сосредоточенно терзать замок отмычкой. Наконец ворота со скрежетом распахнулись. Они прошли под каменной аркой и, увлекаемые незнакомцем, спустились по обшарпанной лестнице с одного из склонов Крепостного холма. Киннитан было до крайности неудобно идти со связанными лодыжками, несколько раз она чуть не упала. Воздух над гаванью был густым и темным. Киннитан сначала приняла это за туман, но потом поняла, что это дым. Издалека доносился грохот пушек, который казался безопасным, как отзвуки бури, что разразилась над чужой страной.

Нектарийская гавань превратилась в руины, в воде плавали бесчисленные обломки сожженных и взорванных кораблей. Большая часть складов была охвачена пожаром, но усилиями солдат, брошенных на борьбу с огнем, пожар удалось остановить. Измученные, покрытые копотью солдаты не обратили ни малейшего внимания на мужчину с двумя детьми. Один из гвардейцев — судя по золотому якорю на плаще, он был моряком — что-то крикнул им на бегу. Киннитан не разобрала слов, но незнакомец вскинул руку, подтверждая, что все в порядке. Удовлетворенный гвардеец побежал дальше.

Пушки палили с дамбы, корабли отвечали им огнем с моря. Вглядываясь в даль, Киннитан с содроганием различила у входа в гавань силуэты громадных галер автарка.

Пройдя вдоль доков, они свернули на улицу Онири-Данейя, в недавнем прошлом одну из самых оживленных в городе, ибо здесь располагались многочисленные лавки. Улица тянулась от гавани на восток, в центр старого города. Киннитан не узнала ее: мостовую перегородили брошенные повозки и телеги, на тротуарах возвышались груды обломков. Картина была такой печальной, что сердце Киннитан снова сжалось в приступе отчаяния. Она отчетливо поняла, что помощи ждать неоткуда — в городе, охваченном огнем и осажденном вражескими войсками, никто не заметит исчезновения юной прачки и ее немого брата. Она крепче сжала руку мальчика. Прежде она могла преодолеть все испытания. Но теперь она должна спасти не только себя, но и этого несчастного ребенка.