Голос брата Окроса был тверд и в то же время кипел от гнева, как раскаленное железо. Хотя собеседники избегали называть фандерлинга по имени, не требовалось большого ума, чтобы понять — речь идет именно о нем. Чет с содроганием представил, как солдаты врываются в его дом.

— Идем, брат, — произнес тот, кого назвали Хавмором. Судя по голосу, он, в отличие от королевского лекаря, сохранял спокойствие. — Думаю, вам надо отправиться туда вместе с солдатами. Они могут упустить из виду что-нибудь важное.

— Я сделаю это с превеликой радостью, — заявил брат Окрос. — Если мы найдем Чавена Макароса, мне хватит нескольких часов с ним наедине, чтобы мы смогли сообщить лорду Хендону сведения, которые он высоко оценит.

Хавмор и королевский лекарь двинулись по коридору в сопровождении солдат. Опасность оказалась более чем реальной! Если бы Жуколов не послал ему на выручку маленького стрелка, Чет неминуемо попал бы в западню. И только Старейшим известно, какая участь ожидала его в дальнейшем — длительное заключение или камера пыток.

«Сейчас они уже на пути в Город фандерлингов и вскоре будут у меня дома!» — беззвучно прошептал Чет.

Опасность грозила не только ему — она грозила Опал и Кремню! Если Чавен не спрячется, его неминуемо схватят. Необходимо предупредить их, но как? При всем желании Чет не сумеет опередить проклятого Окроса.

Удостоверившись, что коридор пуст, фандерлинг выскользнул из ниши, подбежал к гобелену, несколько раз дернул за него и шепотом позвал маленького стрелка:

— Прошу тебя, помоги мне! Нужно как можно быстрее доставить сообщение в Город фандерлингов!

Через несколько мгновений юный крышевик появился на стене у самого потолка и спустился вниз по длинной нити.

— Нет, сэр, я никак не могу этого сделать, — пропищал он. — Город фандерлингов слишком далеко. Верхом на птице туда не доберешься. Спору нет, проворства мне не занимать, поэтому мастер Жуколов и дал мне такое важное поручение. Но тягаться с большими людьми по части быстрой ходьбы мне не по силам.

Чет в отчаянии опустился на пол и заскрипел зубами от бессилия. Даже если бы ему удалось незаметно выскользнуть из дворца и проскочить мимо караульных у Вороновых ворот, он тоже не смог бы обогнать солдат и Окроса. Предупредить своих он не успеет. Страшно подумать, что будет с Опал и мальчиком. И все из-за Чавена и его зеркала, будь оно трижды неладно!

— Будь проклят тот день, когда я связался с чужими тайнами, — пробормотал Чет.

Внезапно на память ему пришел подземный коридор, проложенный под обсерваторией Чавена. Если воспользоваться этим коридором, можно добраться до окраины Города фандерлингов за считанные минуты. Быть может, еще не все потеряно. Окросу и солдатам придется долго блуждать в лабиринтах темных узких улиц в поисках его дома — вряд ли местные жители поспешат на помощь большим людям. Фандерлинга очень не любят, когда громоздкие жители земной поверхности вторгаются в их владения.

«Конечно, шансов у меня немного, — сказал себе Чет. — Но это лучше, чем ничего».

Он вскочил и сделал юному крышевику, по-прежнему висевшему на нити, знак спуститься поближе.

— Спасибо тебе, парень. Передай мою благодарность Жуколову. До конца своих дней я буду молиться за вас обоих. А теперь я должен спешить — надо спасать мою семью.

Чет со всех ног бросился по коридору, оставив крошечного человечка болтаться на нити.

В последние два дня Мэтт Тинрайт постоянно находился в центре всеобщего внимания, и это обстоятельство, которое он в другое время счел бы весьма приятным, сейчас казалось чрезвычайно обременительным. Так как ему выпала честь читать свое творение перед Хендоном Толли и его братом, герцогом Карадоном, многие придворные решили, что поэт стал любимчиком правителя и с ним стоит поддерживать знакомство. Те, кто раньше и не глядел на Тинрайта, теперь не давали ему прохода, умоляли сочинить любовную поэму или замолвить словечко перед всесильными братьями Толли.

Наконец ему выпала возможность остаться в одиночестве. Почти все обитатели замка отправились на Маркет-сквер, где шли празднества в честь третьего дня Кернейи. Коридоры, внутренние дворы и зимние сады опустели, и никто не навязывал Тинрайту своего общества, когда он вышел из резиденции и углубился в лабиринт узких извивистых улочек.

Вскоре он добрался до двухэтажного дома, стоявшего в конце длинного ряда ветхих обшарпанных строений, и тихо поднялся по лестнице. Поэт не опасался, что его кто-нибудь услышит, — жители ближайших домов упивались дармовым элем на Маркет-сквер. Однако он чувствовал себя преступником, а преступники, как известно, никогда не поднимают лишнего шума и передвигаются осторожно и быстро. Бриджит открыла дверь. На девушке было платье, какое она обычно носила в таверне, — пышные груди выпирали из корсажа, как яблоки, не уместившиеся в корзине. Но ее взгляд был суровым и неприветливым.

— Тинрайт, мерзкое насекомое, тебе следовало прийти час назад! Из-за тебя я потеряю место и умру с голоду! Вот погоди, я пойду к твоему Хендону Толли и выложу ему всю правду о тебе.

При этих словах сердце у Тинрайта екнуло.

— Даже не шути так, Бридж, — взмолился он.

— Я и не думаю шутить, — хмуро процедила она. Обернувшись, Бриджит указала на кровать, на которой угадывались контуры лежащего тела. — Должна признать, она довольно миленькая. По крайней мере, для покойницы.

Тинрайт покачнулся и схватился за дверной косяк.

— Я же просил тебя прекратить дурацкие шутки! И впусти меня наконец. Совершенно ни к чему, чтобы кто-нибудь увидел меня здесь.

Девушка слегка отступила, позволив ему войти в комнату.

— Бриджит, любовь моя, поверь, я бесконечно благодарен тебе, — пробормотал поэт. — Ты так много для меня сделала. Я понимаю, что не заслуживаю такой доброты.

— Если ты воображаешь, что вместо платы меня можно задобрить льстивыми словами, ты глубоко ошибаешься.

— Нет, что ты. Вот, держи. — Мэтт достал из кармана монету и вложил ей в руку. — Я знаю, что никогда не смогу отблагодарить тебя по-настоящему.

— Что верно, то верно, — кивнула Бриджит. — Ладно, мне пора. Можешь сколько угодно наслаждаться обществом своей прекрасной дамы. — По губам Бриджит скользнула усмешка. — Я догадывалась, Мэтти, что с головой у тебя не все в порядке. Но не до такой степени.

— Скажи, она проявляла хоть какие-нибудь признаки пробуждения?

— Да, пару раз она тихонько стонала и металась. Словно ей снился дурной сон. — Бриджит набросила на плечи шаль. — Я пошла. Конари будет в ярости, и, чтобы его умаслить, мне придется работать допоздна. Мне лучше не ссориться с этой старой селедкой — в такие времена надо держаться за свое место.

— Ты настоящий друг, — пылко заявил поэт.

— А ты чокнутый. Впрочем, я уже говорила.

С этими словами девушка повернулась, захлопнула за собой дверь и выскочила в серый ненастный день.

Дыхание Элан по-прежнему было едва слышным, и все же Тинрайт чувствовал, что она близка к пробуждению. Отложив книгу сонетов, он поспешил к ее изголовью. Глаза Элан открылись, лицо выражало величайшее недоумение.

— Где… где я? — прошептала она одними губами. — Это место… где мне… положено ждать?

Взгляд ее скользнул по лицу Тинрайта.

— Кто… вы?

Поэт молил всех богов о том, чтобы снадобье знахарки не повредило рассудка Элан.

— Я Мэтт Тинрайт, ваш покорный слуга, госпожа.

Его имя как будто ничего ей не говорило. Однако через несколько мгновений лицо Элан исказилось от душевной муки.

— О Мэтт, неужели вы тоже приняли яд? Зачем, зачем? Вы должны были жить.

Он набрал в грудь побольше воздуха.

— Я… не принимал яд, Элан. И вы тоже. Точнее, вы не приняли смертельную дозу. Вы живы.

Она покачала головой, и ее веки бессильно опустились.

Судя по всему, она его не слышала. Быть может, ему остается лишь одно — выбежать в сырую холодную ночь и никогда больше не возвращаться, думал Тинрайт. Меньше всего на свете ему хотелось покидать ее. Но когда Элан поймет, что он обманул ее доверие, захочет ли она смотреть на него?