Джейн оглянулась через плечо на Ника, когда поднималась вверх по лестнице вслед за мужем, и сказала тепло:
— Было очень приятно познакомиться с тобой, Ник. Даже несмотря на обстоятельства нашей встречи. Только будь очень осторожен.
Прыщавый любопытный мальчишка в грязной курточке принес три подноса с едой через полчаса после того, как Ник вернулся в участок. Ник кивнул парнишке, чтобы тот поставил еду на стол, и написал: «За это заплачено?»
— Конечно, — ответил он. — У нас открыт счет на офис шерифа. Скажи, ты можешь разговаривать?
Ник покачал головой.
— Это плохо, — сказал посыльный и поспешил прочь, будто немота была заразной.
Ник взял подносы и протолкнул каждый в щель под дверью камеры с помощью ручки щетки.
Он взглянул вверх как раз вовремя, чтобы уловить:
— … ублюдок! — Это говорил Майк Чайлдресс. Ты, придурок, когда я выберусь отсюда, я… — Ник отвернулся, пропуская остальное.
Вернувшись в кабинет и усевшись в кресло Бейкера, он положил на середину стола записную книжку, посидел, задумавшись, а затем написал сверху:
«История жизни Ника Андроса»
И опять задумался, улыбаясь. Он побывал во многих местах, но даже в самых безумных мечтах никогда не предполагал, что будет сидеть в кабинете шерифа, облеченный полномочиями его помощника, отвечая за трех людей, избивших его, и писать историю своей жизни. Через пару секунд он снова начал писать.
«Я родился в Каслине, штат Небраска, 14 ноября 1968 года. Мой отец был фермером. Они с мамой всегда были в весьма затруднительном положении, задолжав трем различным банкам. Мама была беременна мною уже шесть месяцев, когда папа повез ее к доктору. Во время поездки что-то произошло со сцеплением, и автомобиль съехал в кювет. С отцом тут же случился инфаркт, и он умер.
А три месяца спустя у мамы появился я, и я родился таким, какой я есть. Уверен, это было результатом потрясения от потери мужа.
Она управлялась с фермой до 1973 года, а потом потеряла ее. У нее не было родственников, но она написала своим друзьям в Биг-Спрингс, штат Айова, и один из них нашел ей работу в пекарне. Мы жили там до 1977 года, пока мама не погибла. Мотоцикл сбил ее, когда она переходила улицу, возвращаясь с работы. В этом не было вины мотоциклиста, это было просто очередное невезение. Он не успел притормозить. Он не превысил скорость и вообще ничего не нарушил. Баптистская церковь похоронила маму на свои средства. Эта же самая церковь послала меня в сиротский приют Иисуса Христа в Де-Мойне. Это место, которое существует на пожертвования церквей разных конфессий. Именно там я научился читать и писать…»
Ник остановился. Рука у него болела от такого продолжительного писания, но причина была не в этом. Ему тяжело было вспоминать все это вновь. Он подошел к камерам и заглянул внутрь. Чайлдресс и Уорнер спали. Винс Хоган стоял у решетки и курил, глядя на пустую камеру, в которой находился бы Рей Бут, если бы не смотал удочки. Хоган выглядел так, будто он плакал, и это вернуло Ника к тем временам, когда он был маленьким, глухонемым человеческим существом Ником Андросом. В детстве, посещая кино, он усвоил одно понятие. Этим понятием было ОТРЕЗАННЫЙ ОТ ВНЕШНЕГО МИРА, ЛИШЕННЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЩЕНИЯ. Это понятие всегда было камнем преткновения для Ника, это ужасное понятие постоянно кружилось у него в голове, это понятие вмещало в себе все нюансы страха, которые только существуют во Вселенной и в глубине человеческой души. Он был ОТРЕЗАН ОТ ВНЕШНЕГО МИРА всю свою жизнь.
Он снова сел за стол и перечитал последнюю написанную строчку: «Именно там я научился читать и писать». Но это было не так-то просто. Он жил в молчаливом мире. Писание было кодом. Речь была движением губ, поднятием и опусканием зубов, танцем языка. Мать обучила его читать по губам и научила писать свое имя, выводя корявые буквы. «Это твое имя, — сказала она, — Это ты, Ники». Но, конечно, прозвучало это беззвучно, бессвязно. Впервые такая связь возникла, когда она похлопала по бумажке, а потом по его груди. Самым ужасным в том, что он глухонемой, было не то, что он живет в беззвучном движущемся мире: самым ужасным было не знать названия вещей. Он не понимал значение названий предметов лет до четырех. Он не знал, что высокие зеленые предметы называются деревьями. До шести лет. Он хотел это знать, но никто и не подумал сказать ему об этом, а он не знал, как спросить: он был ЛИШЕН ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЩЕНИЯ.
Когда мать умерла, он проделал весь путь с самого начала. Приют был местом звенящей тишины, где тощие дети с жестокими лицами издевались над его молчанием; два мальчика подбегали к нему, один из них зажимал руками рот, а другой — уши. Если никого из взрослых не оказывалось рядом, они пинали его. Почему? Просто так. Возможно, потому, что в обширном классе жертв имеется еще один подкласс: жертвы жертв.
Он перестал желать общения, и когда это произошло, то и сам процесс мышления стал разрушаться и становиться бессвязным. Он бессмысленно блуждал по территории приюта, глядя на безымянные предметы, наполняющие мир. Он наблюдал, как дети на игровой площадке двигают губами, поднимают и опускают зубы, словно белые разъемные мосты, видел танец их языков в ритуальном спаривании речи. Иногда он целыми часами наблюдал за облаками. Затем появился Руди. Огромный мужчина со шрамами на лице и с абсолютно лысой головой. Шести футов пяти дюймов ростом, он был раз в двадцать больше щуплого Ника Андроса. Впервые они встретились в полуподвальной комнате, где стояли стол, шесть или семь стульев и телевизор, который работал только по собственному желанию. Руди нагнулся, глаза их оказались на одном уровне. Затем он протянул свои огромные, пугающие руки и приложил их себе ко рту, потом к ушам.
Я глухонемой.
Ник угрюмо отвернулся: Кому какое дело?
Руди отвесил ему затрещину. Ник упал. Рот его открылся, и беззвучные слезы навернулись на глаза. Он не хотел находиться рядом с этим чудовищем, этим лысым страшилищем. Он не был глухонемым, это была жестокая шутка.
Руди нежно поднял его, поставил на ноги и подвел к столу. Там лежала стопка чистой бумаги. Руди указал на нее, потом на Ника. Ник угрюмо взглянул на бумагу, потом на лысого мужчину и покачал головой. Руди кивнул и снова указал на чистый лист бумаги, затем вытащил карандаш и передал его Нику. Ник отбросил его, словно это было раскаленное железо. Он покачал головой. Руди снова отвесил ему затрещину. Снова беззвучные слезы. Изрезанное шрамами лицо с безучастным спокойствием взирало на него. Руди снова показал на бумагу. На карандаш. На Ника.
Ник зажал карандаш в кулак. Он написал четыре слова, которые знал, отыскивая их в паутине заржавевшего механизма, которым стал его мыслительный аппарат. Он написал:
«НИКОЛАС АНДРОС. ПОШЕЛ ТЫ…»
Затем сломал карандаш и уставился на Руди вызывающе и угрюмо. Но Руди улыбался. Неожиданно он обошел стол и взял лицо Ника в свои огромные мозолистые ладони. Руки у него были теплые, ласковые. Ник не мог вспомнить, когда в последний раз к нему прикасались с такой любовью. Его мама прикасалась к нему вот так же.
Руди отнял руки от лица Ника. Он подобрал половину карандаша, указывая на него. Затем перевернул лист бумаги на чистую сторону, постучал по пустому белому листу кончиком карандаша, потом постучал по Нику. Он повторил это снова. И снова. И снова. И наконец, Ник понял.
Ты как эта пустая страница.
Ник расплакался.
Руди был с ним все следующие шесть лет.
«… где я научился читать и писать. Человек по имени Руди Спаркмен помогал мне. Я был очень счастлив, что он рядом. В 1984 году приют расформировали. Детей разместили куда только могли, но я не был одним из них. Мне сказали, что меня отдадут в семью и государство будет платить за мое содержание. Я хотел быть с Руди, но он в то время уже работал в Африке в Армии Спасения.
Поэтому я убежал. Мне было уже шестнадцать, и я не думаю, чтобы меня слишком упорно искали. Я понял, что если не буду попадать в какие-то переплеты, то со мной все будет в порядке. Я обучался на курсах, потому что Руди говорил, что образование — это самое главное. Когда я устроюсь где-нибудь постоянно, то обязательно пройду тестирование для получения свидетельства об окончании средней школы. Я смогу сдать все экзамены. Мне нравится учиться. Возможно, я смогу даже учиться в колледже. Я знаю, что это звучит безумно, но я не думаю, что это невозможно. Вот и вся моя история».
