Она шла между йортскими домами. Сугробы на крышах-куполах делали их очень высокими. Ни людей, ни животных.
Что здесь случилось? Странно, но она ничего не могла вспомнить.
Оглянувшись, она обнаружила, что снег заносит и ее следы.
Что-то она задержалась. Пора очнуться.
Куда делся Рисс? Ей было очень приятно разговаривать с ним. Но все-таки о чем?
Она равнодушно бродила по улочкам. Казалось, что мир опустел. Только она, и мороз, и медленно, плавно парящие снежинки.
Адарик. Название крошечного поселка. Там я умерла. Адарик.
Почему ей потребовалось столько времени, чтобы извлечь это слово из своей памяти?
Джез выбралась на площадь и увидела дредноут. С него свешивались канаты и цепи, смутно вырисовывавшиеся на фоне серого неба. Легкий ветерок чуть заметно покачивал их.
Наверху пели они. Воющий, неблагозвучный животный хор затронул в ней какие-то струны. Она поняла, что хочет выть вместе с ними. В вое манов она слышала свободу и избавление. Среди них не существовало самосознания. Каждый целиком и полностью знал своих соплеменников. Каждый связан друг с другом на примитивном и одновременно почти божественном уровне. Джез тянуло к этим звукам.
Она пробыла среди людей слишком долго. Теперь ей необходимо кое-что сделать. Ее народ нуждался в ней.
Джез подошла к одной из свисавших цепей.
Пора.
Она ухватилась за цепь и начала карабкаться вверх, к своим соплеменникам, которые ждали ее на дредноуте.
Харкинс трясся от ужаса.
Тут, конечно, не было ничего нового. Но нынче его страх имел особый привкус. Давно он такого не ощущал! Он остался один на борту «Кэтти Джей».
Ну, если не считать ее.
Переминаясь с ноги на ногу, он стоял в коридоре возле двери лазарета. В обоих руках он держал по фонарю. Иначе нельзя: вдруг один погаснет? Тогда у него, Харкинса, разумеется, разорвется сердце.
В «Кэтти Джей» воцарились тишина и полумрак. Закат светился чахлым алым светом, едва пробивавшимся в коридор сквозь засыпанное песком лобовое стекло кабины. Без моторов «Кэтти Джей» представляла собой обычную груду железа, успевшую за минувший день прогреться, как кухонная духовка. Пол под ногами, наклонившийся из-за того, что корабль зарылся носом, казался незнакомым и чужим.
Джандрю не привык находиться в одиночестве на пустом корабле. Здесь всегда хоть кто-нибудь был рядом, хотя бы Бесс. Сейчас он согласился бы даже на общество кота, этого злокозненного мехового мешка с блохами и чесоткой. Однако Слаг скрылся в глубинах кровеносной и дыхательной систем «Кэтти Джей» и не желал выбираться наружу.
Почему он не поехал с остальными? Может, ему и удалось бы втиснуться в драндулет. Он же самый тощий из всех.
Джандрю не сомневался в том, что они подумали, когда он вызвался караулить корабль. Наш старина Харкинс вернулся. Как будто его недавняя смелость являлась случайным поветрием и они точно знали, что скоро он опять станет прежним.
Но они заблуждались насчет него. Он — здесь, и это было настоящим подвигом! Он — с ней! Вот где храбрость и удаль! Зачем ему гнаться за капитаном в обществе вооруженных до зубов спутников?
Он решился.
Харкинс проверил висевший на поясе нож. Большой, крепкий, острый. Вряд ли у него будет другой шанс.
Он глубоко вздохнул, дрожа, медленно выдохнул и заглянул сквозь открытую дверь в лазарет.
Она находилась на операционном столе. Лежала неподвижно, как мертвая.
Харкинсу полегчало. Если бы ее здесь не оказалось, ситуация бы осложнилась Тогда его сфинктер не смог бы сдержать содержимое кишок.
Он тихо переступил порог и поставил фонари на тумбочки. Их трепещущий свет отражался от стеклянных дверей шкафа, в котором Малвери хранил хирургические инструменты. Они холодно сверкали в ночи. Кроме них, здесь не имелось чистых предметов.
От запаха крови у Харкинса сразу свело живот. Одежда Джез пропиталась ею насквозь. В комнатушке жужжали мухи. «Кэтти Джей» кряхтела и скрипела, остывая.
Джандрю облизал губы.
— Джез? — хрипло прошептал он. Но, догадавшись, что так его вряд ли услышит даже кот, он откашлялся и повторил: — Джез? — уже чуть громче.
Она не шевельнулась. Он шагнул к ней, вытянул палец, резко ткнул ее в бок и моментально отскочил в угол комнаты, предвкушая суровую расправу за дерзость.
Никакой реакции, однако, не последовало, и он вынул нож.
— Мне очень жаль, Джез, — пробормотал он. — Я… правда, жаль. Но мне придется это сделать с… с тобой.
Харкинс подкрался ближе, инстинкты труса предостерегали его от возможной пакости. А если она сейчас выжидает, чтобы вскочить и наброситься на него? Что, если она чувствует его намерения?
Он сглотнул. «Будь мужчиной, — подумал он. — Давай».
— Я не знал… — промямлил он, и звук собственного голоса придал ему сил. — Мне говорили, что ты ман… но… кровь и сопли, я… я видел только тебя, милую Джез, которая всегда… была добра ко мне, когда остальные насмехались. — Он оторвал взгляд от ножа и посмотрел на нее. — Я не представлял, как это… узнать, какая ты настоящая, в глубине…
Она не шевельнула ни единым мускулом. Она что, уже умерла? Тогда мне будет проще.
Но он не мог позволить себе никаких поблажек. Он наклонился над Джез, и на нее легла длинная трепещущая тень. Харкинс занес над ней нож. Лезвие ходило ходуном в его руке.
— Так… надо… — выдавил он.
Острие подползло к ее горлу.
— Это… ради всех нас.
Он собрался с духом и приготовился совершить необходимый поступок.
— Дело в том… — произнес он, снова вздохнул, и тут слова хлынули из него сплошным потоком: — Я тебя больше не люблю.
Одним суетливым движением он подцепил прядь волос Джез и отрезал ее. Поднес к лицу. И с отвращением обнаружил, что от них пахнет старой, протухшей кровью. Он поспешно сунул добычу в карман, и его вырвало.
Чуть позже, вытирая рот рукавом, он заметил, что ее глаза открыты. Сердце у него в груди дернулось, и он запаниковал. Конечно, она все знала!
— Просто на память! — взвизгнул он.
Она обвела помещение затуманенным взглядом.
— Харкинс?…
— Я только хотел взять что-нибудь… на память… о… романе! — пробубнил он.
Джез совершенно растерялась.
— О чем?…
Она приподнялась на локтях, и это оказалось последней каплей. Харкинс забыл о любых попытках объясниться, провыл что-то нечленораздельное, крутнулся на месте и кинулся наутек.
Ему не удалось сбежать. Он утратил ориентировку в пространстве и промахнулся мимо двери. Он зацепился за косяк, споткнулся, вылетел в коридор и со всего размаху врезался головой в стену. От удара у него из глаз посыпались искры, после чего наступила тьма.
Последним, что он воспринял, был голос Джез, которая с величайшим недоумением окликала его по имени:
— Харкинс?
И все пропало.
Фрей снял с руки перчатку без пальцев и предъявил ладонь Самандре Бри.
— Угу, — хмыкнула она. — Обезьянья лапа.
— Ничего-то вы и не знаете. На мне — одно из самых изящных проклятий из всех, с какими только можно столкнуться, — заявил Дариан. — Не чье-нибудь, а азрикское! Десять тысяч лет!
— Похоже на гангрену, — констатировала Самандра, на которую слова Фрея не произвели впечатления.
Он натянул перчатку.
— Но теперь-то вы ему верите?
Оба взглянули на Крейка, который не сводил с Самандры печальных глаз. Он напоминал собаку, только что выпоротую любимым хозяином.
— У меня не было выхода, — тихо вымолвил он. — Капитан обречен. Я так сожа…
— Избавьте нас от ваших оправданий, — перебила его Самандра, полностью сокрушив несчастного демониста. — Хватит. Мне гораздо интереснее, что нам расскажут эти парни.
Она кивнула на самарланцев-патрульных, привязанных к дереву. Одному заткнули рот платком. Второй быстро тараторил что-то Сило и Ашуа. Несомненно, его общительность стимулировал нож Сило, торчавший из ноги пленника чуть ниже коленной чашечки. У Фрея мелькнула мысль, что туда стоило направить Малвери. Доктор мог бы проследить за Сило, если муртианин потеряет над собой контроль. Когда дело касалось самми, бортинженер впадал в ярость, однако сейчас он казался на удивление спокойным.
