Слушаю её разговор с Лилей — девчонкой девятнадцати лет! И возникает мысль, что Варя идиотка. Даже малолетка соображает продуктивнее!

Набираю Васька и тот отвечает сразу же после первого гудка. Способный вояка. Жаль, что туповат.

— Варвару из дома никуда не выпускать, понял?

— Ааа… — слышу какое-то блеяние и в жилах начинает закипать кровь.

— Я сказал, ни ногой за порог! Ни под каким предлогом! Если ей или моей дочери что-то понадобится в моё отсутствие, звони кому-нибудь из парней, чтобы привезли. Понял?

— Да, шеф. Всё сделаю.

Отбрасываю телефон в сторону и, откинувшись на подголовник, выдыхаю.

Главное, держать себя в руках. Если начну беситься — ничего толкового из этого не выйдет.

У МЕНЯ БУДЕТ ЕЩЁ ОДИН РЕБЁНОК!

Эта мысль пульсирует, бьётся в мозгу разрядами тока и я теряю связь с реальностью.

В голову лезут совсем неуместные сейчас картинки, где Варя с большим животом, затем, с младенцем на руках и Дана бегает рядом… А ведь меня не было рядом, когда родилась дочь. Не было столько лет. Сколько времени утеряно. Бездарно и бесповоротно.

Упираюсь лбом в руль и слышу собственный стон.

Да, я виноват. Мою вину не искупить ничем и никогда. Но разве должен за мои грехи расплачиваться своей жизнью мой ещё неродившийся ребёнок?!

По дороге домой пытаюсь привести мысли в порядок, но цепочка, которую я распутываю и заново складываю в своей голове день за днём, то и дело обрывается.

Да, я нашёл подтверждение тому, что у Вари была сестра, с которой они похожи настолько, что путали даже те, кто общался с ними ежедневно.

В принципе, поездка в Кузьминки ещё раз подтвердила уже не догадки, но факт. И на этом всё.

Да, я осознаю, что на записи была не Варя. Опять же, пообщался с мужиком, которого Катя заразила сифилисом.

Всё вроде встало на места и теперь я могу упиваться своим горем от ума до пенсии.

Да только клубок грязных интриг Земского не распутан. И меня это, вроде как, парить не должно…

Но я должен Варьке.

Обязан найти её сестру, где бы та не была. В том, что она жива сомнений нет. Как нет и доказательств её существования на сей день.

По приезду домой иду сразу к дочери. Варьки там не оказывается и это даже к лучшему.

Я ещё не остыл.

Лишь новость о её беременности сдерживает от опрометчивого поступка — поймать и надрать задницу, как нашкодившему подростку.

— Папочка! — дочь радостно машет руками, привлекая к себе внимание и это её «папочка» тут же выбивает всю дурь из башки.

Папочка…

— Привет, кроха, — целую маленькую в нос и улыбаюсь от того, как она смешно морщится. — Скучал по тебе, — прижимаю дочь к груди, а она терпеливо ждёт, пока я закончу и тихонько хихикает.

— Мы сегодня уже с утра немного походили. Правда, пока только с ходунками, — слышу женский голос откуда-то из-за спины.

Поворачиваюсь и встречаюсь с голубоглазой девчонкой, лет двадцати.

— Ты кто? — оторопело смотрю на миниатюрную брюнетку.

— Аня… Я сиделка на день. Валентина Григорьевна к вечеру придёт…

— Ладно, Аня. Надеюсь, ты не первый день работаешь? — не по душе мне, конечно, эта ссыкуха, но из клиники не пошлют кого попало.

— Ну что вы! Я до вас уже с тремя пациентами работала и одна из них — ровесница Даны.

Ещё пару мгновений наблюдаю за смущающейся девчонкой, но в итоге, ухожу, пообещав себе разобраться с этим вопросом после разговора с Варей.

Любимую супругу встречаю в коридоре и сразу же хватаю за руку, таща за угол.

— Ты какого хуя творишь?! — нет, я не зол.

Я, мать его, в панике!

Смотрю на эту женщину и понять не могу, как она могла додуматься до такого!

Если посмотреть как она хлопочет вокруг дочери и тут же представить, что она же хочет сделать аборт… Взрывает мозг от когнитивного диссонанса.

Полный бред!

Чем думает она вообще?

Как жить собирается после того, как задушит жизнь внутри себя?

— А что я творю? — смотрит на меня невозмутимо, со слегка приподнятой бровью.

Ох, сучка…

— Я об аборте! — стараюсь держаться на расстоянии, чтобы не влипла от страха в стену, но перед глазами уже красные круги.

Варвара бледнеет и закрывает глаза.

— Я не знаю, откуда ты это взял. У меня просто застужены придатки. Можешь даже посмотреть какие лекарства мне доктор выписала…

Моё самообладание рушится, словно кирпичная стена, по которой ударили молотом.

— Заткнись! Заткнись, Варя! Тебе не доктор прописал! Ты специально накупила в аптеке всякой херни, чтобы мне глаза замылить! Хватит, мать твою, врать! Никакого аборта не будет, слышишь меня?!

— Это ты себе придумал какую-то мифическую беременность! Хотеть не вредно! — ощетинивается, словно ёж, взирая на меня с презрением.

— Камеры, Варя. По всему дому понатыканы камеры. Уже два дня. Со звуком, — пытаюсь задушить в себе ярость, что поднимается с глубин, разъедая все здравые мысли и каждое слово даётся с непосильным трудом.

Она судорожно выдыхает и, прислонившись к стене, несколько минут смотрит мне в глаза, не мигая.

— Я ненавижу тебя, Каинов.

— Слышал уже. Ещё есть что по существу? — делаю шаг к ней и Варя сжимается в комок.

— Это ты меня избил беременную! — сжимает кулаки и бьёт меня в грудь. — Это ты покалечил нашу дочь! Ты! — тычет пальцем мне в лицо и смотрит с такой ненавистью, что впору испугаться. — Ты лишил своего ребёнка ног! А теперь смеешь от меня что-то требовать?!

— Мама? — из-за угла возникает сиделка, а с ней на инвалидной коляске Дана.

Мать же твою, Варяяя…

Сама Варя застывает с открытым ртом, видимо, осознав всю прелесть своего красноречия.

— Кроха, ты выспалась уже? — надеваю довольную мину и делаю шаг к дочери, но она, зыркнув на меня волчонком, отворачивается.

Да ладно?!

Она же не могла этого слышать?

Даже если слышала, не могла понять! Она же ребёнок…

Или могла?!

А что там не понять, если мамочка всё по слогам произнесла!

Эта мысль острой иглой впивается мне в мозг и сверлит там дырищу размером с орех.

— Дана, — по-взрослому обращаюсь к малышке и начинаю осознавать, что не такая она уже и малышка. — Что ты слышала?

— Всё! Это ты сделал меня такой!

Заебись, что сказать.

Я смотрю как глаза родной дочери наполняются слезами, и в горле становится так сухо и горько, что готов из лужи хлебать, лишь бы избавиться от этой горечи.

— Поехали! — запрокидывает голову, обращаясь к сиделке, которой я уже готов переломать ноги, чтобы не шастала по всем углам и ребёнка не таскала.

Аня виновато улыбается мне и, повиливая задом, увозит Дану.

— О, Боже… — Варя зажимает рот рукой и смотрит на меня полными слёз глазами. — Я не хотела, Дим. Я не хотела… Как же это? О, Господи!

Она в шоке, ровно, как и я.

Вот и поговорили.

Наблюдаю у окна, как Каинов ходит по двору, выкуривая сигареты одну за одной.

Казалось бы, я должна ненавидеть его даже сейчас. Особенно сейчас! Когда он снова возник в моей жизни, возвращая ужас прожитых лет.

Но, почему-то, ничего не испытываю. Вру, конечно. Испытываю… То, что безрезультатно пытаюсь задушить в себе много лет.

Нет, я не хотела, чтобы Дана узнала… Не из-за Каинова.

Просто ребёнок не должен знать такое.

И как теперь ей всё объяснить? Врать, что неправильно поняла? Смешно и жалко.

В произошедшем тогда есть вина как его, так и моя. Мы оба покалечили свою дочь и нам жить с этим до конца.

И тем не менее, я обязана поговорить с Даной. Если не объяснить, то хотя бы рассказать всё. Но как? Как выложить ребёнку ТАКУЮ историю?

А моя беременность…

Я понимаю Каинова. Очень хорошо понимаю. На его месте я бы отреагировала точно так же.

И что самое странное, мне было приятно, когда он кричал, что не допустит аборт.

Наверное, я сошла с ума, как тогда, когда добровольно отдавалась ему, но теперь чётко осознаю, что не хочу избавляться от этого малыша. С каждой последующей минутой понимаю, что не смогу. Он ведь частичка меня. Как и Дана. Я же не люблю дочь меньше из-за того, что её отец Каин. Так в чём вина маленькой крошечки, что растёт под сердцем?