Однако, то, что ждёт меня под крышей его дома — жизнью назвать нельзя.

Я никогда не смогу его простить, а он будет ломать меня.

День за днём…

Пока окончательно не сломает и не заставит прогнуться под него.

Чем сильнее я стану упираться, тем настойчивее он будет гнуть меня, пока, в конце концов, мой внутренний стержень, что держал меня до сих пор, не лопнет.

Каинов поднял голову и, словно почувствовав на себе мой взгляд, безошибочно нашёл окно, у которого я стояла.

Он стоял с широко расставленными ногами, вальяжно облокотившись о аккуратно сложенную стопку строительного леса.

Его взгляд темный, прожигающий пригвоздил меня к полу и я даже задернуть шторы не смогла. Просто стояла и смотрела, как сумасшедшая. Только больной, не ведающий страха человек может смотреть в лицо своей погибели.

Он выбросил сигарету и двинулся в дом. Не исключаю, что снова направляется ко мне. Не хочу снова разговаривать с ним. Даже голос его слышать не хочу, потому что он всё переворачивает во мне.

Лучшим решением в данной ситуации будет закрыться с дочерью в её комнате и не выходить оттуда до самого ужина.

Каинов не посмеет зайти туда. Не посмеет посмотреть своему ребёнку в глаза.

Застыла у двери, не в силах открыть её и сделать шаг. Как объяснить это всё моей девочке?

Как сказать, что она расплачивается своими страданиями за ошибки и провинности родителей.

— Заходи, — позади послышался голос Каинова и прежде, чем я успела повернуться, он толкнул дверь и затолкал меня вовнутрь.

Дана встретила нас враждебным взглядом и глядя в эти карие глаза, наполненные злостью, я судорожно выдохнула.

Словно на уменьшенную копию Димы смотрю. Очень надеюсь, что дочь не станет такой же злопамятной и агрессивной, как её отец.

— Дана, нам нужно поговорить и всё выяснить раз и навсегда, — Каинов подвигает для меня стул и поворачивается к Ане. — Иди погуляй.

Девушка нежно улыбается и быстро покидает комнату, а мне хочется схватить её за руку и не отпускать.

Я категорически не настроена сейчас на эти разговоры, а присутствие Каина только усугубляет всё.

Хотя интересно, конечно, как он станет объясняться с дочерью. Что скажет? Свалит всё на меня?

И этим окончательно отберёт у меня Дану.

Моя девочка теребит своего Жорика, угрюмо глядя в окно. Нет там, за окном, ничего интересного, просто на нас смотреть не хочет…

От этого больно невыносимо. Тянет и жжёт в груди так сильно, что на глаза наворачиваются слёзы.

— Дана, посмотри на меня, — Дима приседает рядом с кроватью и берет малышку за руку.

Она послушно поворачивается к отцу и кусает губки. Я хорошо знаю своё дитя… Когда ей хочется плакать, она кусает губы до крови, сдерживая предательские слёзы, чтобы не выглядеть жалкой.

Видимо, эту черту она тоже почерпнула от Каинова, потому что я не умею так…

Я реву белугой, глядя на эту немую сцену и они оба поворачивают ко мне свои удивлённые лица.

— Мамочка, не плачь, — почти стонет моя малютка и я окончательно взрываюсь.

Выбегаю из комнаты и оседаю под дверью, обнимая себя руками. Не в силах выдержать эту боль. Не в силах смотреть в глаза своему ребёнку.

Ко мне подскакивает Аня и обнимает, помогая подняться с пола.

— Не плачь. Он не стоит твоих слёз…

Поднимаю взгляд на девушку и силюсь понять, о чём она сейчас говорила.

— Что?

— Я говорю, не плачь. Всё будет хорошо, — лучезарно улыбается мне и я тону во взгляде её голубых глаз.

— Спасибо… — встаю на ноги, опираясь на её руку и краснею от мысли, что выглядела сейчас… Жалко.

Господи, во что я превратилась?

Хотя, в принципе, во время беременности Даной я вела себя ещё менее адекватно.

Аня помогла дойти до спальни и, открыв дверь, пропустила меня вперёд.

— Хочешь я дам тебе успокоительное?

Я отрицательно мотнула головой.

— Мне нельзя… Я беременна.

Девушка непонимающе смотрела на меня несколько долгих секунд, а затем, моргнула, словно очнувшись ото сна.

— От него?

Такой вопрос мне показался странным и вообще неуместным. Какое дело сиделке до моих отношений с бывшим мужем и тем более до интимной жизни?

— Извини, я не должна была…

— Ничего, всё нормально. Ты иди. Я отдохну немного, — я перевернулась на спину, уставившись в потолок, как, собственно, пролежала и всю предыдущую ночь.

— Нельзя от таких рожать… — услышала у двери, которая тут же закрылась за уходящей Аней.

Меня словно в ледяную прорубь окунули.

Что вообще происходит?!

И с какой стати эта девчонка раздаёт мне свои советы?! Надо бы поставить её на место. А то так, чего доброго, начнёт меня учить как в туалет ходить.

Варя спит, беспокойно ворочаясь в постели, сбивая ногами одеяло и сворачиваясь в клубочек, как кошка. Невольно улыбаюсь. Всегда так спала. Рядом с ней лежать сродни мазохизму. Если не в глаз с локтя попадёт, то коленкой по яйцам. А ведь я привык. Никогда даже мысли не допускал, чтобы лечь отдельно. Да что там! Если ругались и Варька уходила в другую комнату, отлавливал и волоком тащил обратно в кровать.

А теперь мы чужие люди.

Смотрит на меня с таким презрением, что в пору харакири себе сделать. И с каждым днём я всё ближе к мысли, что так будет всегда. Она не простит меня, сколько бы я не бродил вокруг неё побитой собакой.

Хорошо хоть Дана поняла всё, что я хотел ей сказать. Ну или сделала вид, что поняла. По крайней мере, попыталась и за то спасибо. Будь я ребёнком и узнай такое… Было бы больно. Очень.

— Иногда мы совершаем ошибки, о которых потом сильно жалеем. Но исправить мы не можем ничего. Вернее, можем попытаться изменить результат своих ошибок, — говорил с малышкой как со взрослым человеком и, признаться, был немного удивлён, когда она меня поняла.

— Теперь ты пытаешься изменить результат? Поэтому лечишь меня? — задавала взрослые, разумные вопросы, а я лишь охреневал, глядя, какой вундеркинд у меня растёт.

— Не только поэтому, кроха. Ты моя дочь. Самая родная, самая дорогая частичка моей души. В тебе моя кровь. Ты кусочек меня, понимаешь? — сжимал кулаки, мысленно проклиная себя, как тварь последнюю.

А дочь…

Она просто потянулась ко мне, отдаваясь в объятия и, клянусь всем, что есть у меня, в этот момент я испытал такое облегчение, что закружилась голова.

Знаю, что такое знать ребёнку не следует. Но где-то в глубине души был рад от того, что она узнала. Мне стало легче, когда получил прощение дочери.

Но, конечно, не настолько, чтобы вновь почувствовать себя человеком. Да и не человек я.

Ублюдок.

Тварь.

Знаю.

— Что ты здесь делаешь?! — я не заметил, как Варя проснулась и теперь наблюдала за мной со странным выражением лица.

Это страх?

Или она не знала, что по ночам я прихожу к ней, чтобы вновь окунуться в прошлое, где она меня любила, а я её боготворил.

Где она принимала меня таким, какой есть, а я, приходя домой, забывал, кем являюсь на самом деле и сколько на моих руках крови.

Где мы были счастливы и верили в будущее.

— Спи, я просто посижу рядом.

— Уходи, Дима, — отвечает стальным тоном, а грудь вздымается часто — от волнения.

Варенька… Сколько бы ты не изображала Снежную королеву, я не поверю, что не осталось чувств ко мне.

О чём бы ты не кричала мне в лицо, глаза не врут. И тело не врёт. Даже этот несчастный малыш, который родится через несколько месяцев, был зачат от любви.

От больной, яростной, сумасшедшей любви, что давно уже превратилась в неизлечимое заболевание.

— Уйду. Позже. Спи, сказал.

Она вздыхает и переворачивается на спину.

— Эта Аня… Кто она?

Этот вопрос меня озадачивает и пробуждает подозрения, что беспокоят меня с тех пор, как увидел эту девицу.

— Что-то не так с ней? — спрашиваю настороженно и даю себе обещание, завтра же позвонить в клинику.