Что он несет? С огромным трудом Валерия сдержала порыв поднять руку, прижать указательный палец к виску и со свистом покрутить. Наташенька — наверняка первая жена Петра и мать оболтусов — выиграла хотя бы в том, что весь этот абсурд не застала. Лера часто придумывала в голове этот разговор и даже наметила несколько вариантов мыслей Махалина-старшего, но она даже в кошмарах не могла представить, что он так трепетно, так искренне примется сыновей хвалить. Зачем же тогда денег лишал? Вырастил придурками — и в том же духе продолжал бы.

Она полюбопытствовала очень вкрадчиво:

— Петр Ильич, я вас окончательно перестала понимать, но поймала себя на мысли, что лучше бы не геодезию изучала, а генетику. Похоже, даже невменяемость прекрасно по наследству передается.

Махалин, заметив ее полное замешательство, в итоге соизволил перейти к своей части рассказа:

— Мне врачи диагноз поставили до отъезда. Я еще долго протянул, но сейчас понятно, что время на исходе. Потому вышвырнул третью жену в развод, с вами решил связаться и расставить все точки. А в самом начале я был просто раздавлен — тем, что оставляю сыновей на этом свете ни с чем. Восемь миллионов не считаются: если основного понимания нет, то потерять восемь миллионов — просто вопрос времени. Это же крупный бизнес: там такие обороты, что лучше даже не соваться без навыка крепко держать свое. Вот я и придумал забрать у них фантик, чтобы они в своих мозгах поковырялись.

— Они в моих мозгах поковырялись! — нервно отреагировала Валерия. — Ладно, я ничего не поняла, но вопрос остался только один — деньги на ваш счет перевести или разделить пополам между семейными гордостями?

— Зачем же? — он удивился. — Себе оставьте. Мне куда — с собой в могилу не утащу, да и распланировал, чтобы бывшим женам ни копейки не досталось. А пацанам они вообще теперь без надобности. Как я понял, они как раз только-только себя искать начинают, рано еще им прицелы сбивать. А вы мне еще во время практики показались очень серьезной и разумной — неужели не найдете применения? Да хоть университетские корпуса отремонтируйте. Сколько славных специалистов к нам на производство оттуда пришли.

Старик заметно побледнел после начала разговора — вероятно, устал. Валерия, хоть и имела к нему восемь миллионов претензий, очень не хотела донимать еще сильнее. А неотвеченные вопросы не столь важны, как его нынешнее состояние. Потому она просто придумала, чем закончить:

— Позже к этому вернемся, Петр Ильич. Когда вы снова почувствуете себя лучше.

— Вернетесь, — поправил он с грустной улыбкой. — Уже без меня.

Он будто точно чувствовал конец своего срока, а может, врачи были с ним предельно откровенны, но Валерия решила не спорить — есть моменты, когда оптимистические заверения выглядят неуместно:

— Хорошо. Но меня просто уничтожает мысль, что вашим сыновьям плевать на ваше состояние. Уж кем я их считала вчера, а они оказались еще хуже.

— Они не знают! — он устало вскинул руку. — Вы с ума сошли, Валерия?

— Один из нас точно… — растерянно ответила она. — Как это — не знают?

— Я ведь специально устроил скандал и уехал без обратной связи. Пусть лучше ненавидят меня, чем переживают такой удар. Вы просто не представляете — у нас с ними всегда были очень теплые отношения. А они еще и маму рано потеряли, это сильно на их характерах сказалось — до сих пор, как видите, расхлебывают. Ненависть лучше второй подобной потери.

Валерия просто вытаращила на него глаза. Потом не удержалась: демонстративно покрутила пальцем у виска и под вымученную усмешку объяснила:

— Ау, Петр Ильич! То есть вы от любви к ним всю эту аферу придумали? Тогда у меня для вас новости! Маму они потеряли в раннем детстве, а сейчас это два огромных, наглых жлоба, с которыми уже можно обсуждать взрослые вопросы!

— Может, вы и правы, — он снова начал улыбаться в сторону, будто что-то вспоминая. — Но дети всегда кажутся такими маленькими, такими незрелыми. Я все еще вижу, как Мир в машине крутит игрушечный руль и думает, что это он на поворотах управляет. А Ярик смеется над ним и пересчитывает в кармане фантики от конфет, он был зациклен на этой коллекции. Пощадите меня, дорогая Валерия, не заставляйте признать, что они давно не те смешные ребятишки. И разрешите им меня ненавидеть — так будет легче попрощаться и осознать, что больше в мире не осталось никого, кто помнит их такими.

Он прикрыл глаза — возможно, не хотел просить ее уйти, но вбежала медсестра, которая по-английски забурчала себе под нос и начала отчего-то ругаться на гостью. Валерия поспешила встать и направиться к двери, однако вместо слов прощания у нее вырвалось:

— Вы ошибаетесь, Петр Ильич, по поводу их одиночества. У каждого из них останется брат. Это единственный урок, который они даже не начинали усваивать.

Ей не предложили остаться в доме, но она и не спрашивала — видела, что здесь вовсе не до нее. И Петр Ильич явно мог себе позволить намного лучшие условия, но отчего-то не стал — должно быть, вещи уже перестали иметь для него значение. Назад ее сопровождал тот же задорный молодец, как если бы она нуждалась в охраннике. Настроение было ужасным, мягко говоря. Петр Ильич не просто открыл ей свой взгляд на вещи, он будто переложил на чужие плечи какое-то важное решение. Однако Валерия не могла пока даже сформулировать вопрос, на который ей так принципиально теперь требовалось ответить. И да, мелькнула трусливая мысль больше никогда не возвращаться домой, не иметь ничего общего с этой безумной семейной историей, но Валерия так и не смогла мысленно поставить точку в этом месте. Теперь она знала наверняка, что была выбрана совсем неслучайно: у Петра Ильича явно сформировалось мнение о ее характере и чувстве ответственности задолго до последних событий. По меньшей мере, он не сомневался, что Валерия сумеет пустить его деньги на полезное дело или не поставит точку там, где ее ставить еще рано.

Кто-то непременно должен был ее встречать. Валерия ожидала даже всю делегацию — записке-то Петровичи могли поверить, но вряд ли за такое короткое время успели обрыдать ее дверь.

— Мир, Яр, Олеся, — гадала она по шагам. — А, нет! Яр и Олеся ведь заодно, их надо как одну единицу считать. Будут Оля́ром. Мир — Оля́р, дворник-уборщик-маляр. Яроле́сь — сбить с Петровичей спесь. Яромир — надо купить себе пару квартир. Мироя́р… Точно, так сыновей нормальный человек назвать не мог…

— Лер, ты сама с собой разговариваешь?

Смешливый голос в стороне не заставил ее даже вздрогнуть, настолько не стал для Валерии неожиданностью.

— О, Мир, — на сарказм у нее последних сил еще хватало. — На пятьдесят процентов угадала. Да, с собой общаюсь. После знакомства с вами шиза постоянно маячила на горизонте.

— Понятно, — он рассматривал ее внимательно — явно хотел угадать причины странного состояния. — Где была? Я сразу не поверил, что ты исчезла насовсем.

— Уже об этом жалею, — поморщилась Валерия устало. — Из головы вылетели эти три ждуна.

— Я в таком случае главный ждун, — Мирослав уже подступал и лукаво улыбался.

— Ждец, — поправила Валерия. — Так звучит обреченнее.

— Да как скажешь, — он, по своему обычаю, никогда не спорил с обвинениями. Но вдруг спросил серьезнее: — Лер, с тобой все в порядке?

Все ли с ней в порядке? Абсолютно! Как раз с ней ничего ужасного не произошло, а вчера она получила официальное согласие распоряжаться деньгами как ей заблагорассудится. Весь полет Валерия только о том и думала: до сих пор она сдерживала себя — мыслью, что сумму придется возвращать. Теперь она никому ничего не должна. Вообще. Так и зачем она вернулась?

— А с тобой все в порядке?! — нагло ответила она вопросом на вопрос, поймала мгновение его замешательства и прошла мимо.

Больше она всерьез ни о чем не задумывалась — делала все, что первым влетало в ее голову, потому что в этой игре была лишь цель, но ни единого разумного пути к ней. Если же начать размышлять, то легко испугаться, остановиться и не добиться вообще ничего.